Евгений пристроил зад на перила, ограждающие спуск в подвал, и щурился
на закатное солнышко. Он ждал. Он предвкушал. Он желал насладиться.
А вот и наш герой.
Женька широко заулыбался одним только ртом и вяло помахал рукой с
зажатой между пальцами сигаретой. Это он так насмехался. Правда, Додик пока не
понял, что над ним насмехаются. Ничего, падла, скоро поймешь.
Он издали увидел Женькину долговязую фигуру и напрягся. Женька кожей
почувствовал, как Додик напрягся. Замедлил шаг, а потом и вовсе остановился в
замешательстве, срочно решая, то ли ему уйти и подождать в сторонке, пока
дебил не свалит, то ли не обращать на дебила внимания и спокойно спуститься в
подвал, чтобы закончить дело.
– Желаете отлить? – вежливо поинтересовался Евгений, решив прийти ему
на помощь. – Вы не стесняйтесь, заходьте, заходьте, нельзя же в ущерб здоровью
терпеть!
Додик сверкнул на него мрачно глазами, но приглашение принял и в подвал
спустился.
Женька ждал, покачивая ногой. А вот и падла. На морде растерянность и
проблески понимания. Кинул злобный взгляд. Сообразил, гнида? А доказательств-
то никаких!
– Все в порядочке? – умилился Евгений. – Тут до вас девушка была, тоже,
видать, пописать заходила. Вам велела привет передать. Сказала, что ждать вас
больше не может, но непременно надеется встретиться еще.
Видно было, как крутятся у Додика в голове колесики. Решает, гад, сама
девчонка выбралась или вот этот придурок помог? Видимо, вывод был не в пользу
«придурка». Но как смогла? Спуститься, что ли, еще раз с фонариком, осмотреть
все повнимательнее?
Хотя, какая фиг разница! Да и времени у него теперь нет совсем. Совсем нет
времени! Если бы не очередь, он бы управился пораньше, но очередь за
алкоголем по субботам всегда большая. Пока отстоял, пока перелил, пока капсулы
в горлышко протолкнул. Может, когда он расковыривал дырку в двери, чтобы
фляжка в нее пролезла, то случайно задвижку открыл? Да нет, глупости, он же не
идиот, чтобы на такое не обратить внимание. Тем более, что задвижка тугая,
потому что ржавая. И этот дебил еще лыбится. Мог он что-то заметить и выпустить
эту гадину на волю? Теоретически, мог. Мразь, ублюдок.
Додик оскалился в улыбке и проговорил:
– Да ладно, подумаешь, девка не дождалась. Мне же больше достанется.
И ловко вытащил из-за пазухи фляжку грамм на двести пятьдесят, которую,
по всему видно, надыбал во время одного из своих рейдов по пустым квартирам.
Фляжка была из полированной нержавейки, с тисненым российским гербом сбоку,
красивая, но малость помятая. Не антиквариат, на продажу такую не пустишь, а
для себя отчего же не подобрать?
Додик ткнул фляжкой Евгению в живот и сказал:
– Хотя, ты знаешь, пропало у меня настроение пить. Хотел с подругой
тяпнуть, а она, видишь, ушла. Бери, братан, питье хорошее. Тебе понравится.
И больно хлопнув Женьку по плечу, торопливо ушел. Женька проследил
взглядом, как тот размахивает руками перед мордами проезжающих машин,
тормозит, договаривается с бомбилой, сунув голову в салон.
Женька сполз с перил, аккуратно поболтал фляжкой. Внутри мягко
плескалась жидкость, больше половины. Отвинтил крышечку, нюхнул. Виски? Нет,
кажется что-то другое. Ром какой-то. Не меньше сорока оборотов. Отличненько.
Женя сунул фляжку во внутренний карман и воровато огляделся по
сторонам. Сейчас было ни к чему, если его с фляжкой застукает Витек или Гарик.
Или оба. Пилим домой.
Стоп! А дома-то эти… Семья… Может, не заметят? А, ладно, прорвемся.
Семеныч, может, и спит. В это время он часто дрыхнет. Мамахен, наверно, с
детьми возится. Так что шанс есть.
Женя очень тихо вставил ключ в замочную скважину, медленно отворил
дверь до половины, проскользнул внутрь и так же медленно и аккуратно дверь
прикрыл. На цыпочках, не разуваясь и не снимая ветровку, прокрался на кухню и
плотно затворил за собой кухонную дверь. Выдохнул. Кажись, пронесло. Не
учуяли.
Он очень любил свою новую семью, чем она и пользовалась, третируя его
беспардонно, особенно если дело касалось выпить и закусить. Его семья на дух не
переносила спиртное.
Но сейчас-то он всех их перехитрил. Теперь осталось достать хлебушка и
чего-нибудь еще накидать на стол, чтобы красиво было.
Для красоты в холодильнике нашелся небольшой шматочек сала в мутном
полиэтилене, а к нему Женя приложил кривенький маринованный огурчик, в банке
осталось еще парочка, и достал тюбик с горчицей.
«Красота», – оценил натюрморт Женя и приступил к кульминации – снял с
полки чайный стакан из чешского хрусталя, оставшийся еще от бабушки, и
медленно, с чувством наполнил его почти до краев пряно-ароматной волнующей
жидкостью.
Потом он двумя пальцами, большим и указательным, с каким-то блатным
шиком принял стакан и утвердил его на уровне лица. Прикрыл веки в
предвкушении.
Тут ему вдруг почему-то вспомнились верующие из церкви, те самые
«активисты», и то, как они у себя в трапезной пили свой компот, крестясь и
кланяясь иконам.
Евгений хмыкнул и с серьезной дурашливостью тоже зачем-то осенил себя
широким православным крестом.
Вздохнул шумно, резко выдохнул. Поднял стакан, потянулся к нему губами.
Вздрогнул.
Дверь затряслась под натиском. Вот, блин, как некстати. Женя решил
притаиться и не открывать. Притаился.
«Фу, ну как несолидно», – устыдился он сам себя и, помедлив, потянулся за
огурчиком. Передумал. Сначала нужно соорудить бутерброд, чтобы не суетиться
потом, после того как он опрокинет внутрь этот живительный напиток, а с
достоинством и без спешки закусить.
Женя снова отставил стакан, достал ножик, дощечку, нацелился на шматок
сала. Стук повторился, дверь затряслась, закряхтела, за ней слышалась возня и
недовольное ворчание.
Женя в сердцах отбросил нож в сторону и уставился на дверь, размышляя,
не подпереть ли ее быстренько чем-нибудь тяжелым? Долго ему потом придется
объясняться с Семенычем? Потому что, судя по всему, рвался на кухню именно
Семеныч.
Дверь распахнулась, Женя ничего не успел сделать. Ни подпереть, ни
выпить, ни даже припрятать. Стакан торчал, как шпала, посередке стола в
окружении натюрморта из огурца и сала. И источал резкий алкогольный аромат.
В дверном проеме, скаля клыки и дыбя загривок, стоял Семеныч. Доберман-
полукровка лет шести. То, что он был полукровкой, не мешало ему иметь такой же
склочный неуживчивый характер, как и стопроцентно чистому. А рядом маячила
Мамахен, как мы могли подумать, что она не заявится? Вот же она, заявилась.
Гладкошерстная кошка черепахового окраса, без устали приносящая потомство.
Мамахен злобно размахивала хвостом и блистала зелеными зеркалами глазищ.
– Что вы себе позволяете, свора? – как можно тверже воспросил Женька. –
Могу я отдохнуть, а? Спокойно без вас могу пообедать? Обнаглели!..
Выдохся, кураж иссяк.
Воспитатели на его голову, блин.
Свора злобно шипела, рычала и жутко его нервировала.
Семеныча Женька подобрал прошлой осенью. Был конец ноября, очень
холодно и очень сыро. Женька как раз пенсию получил и решил, пока она у него
еще есть, купить теплые ботинки.
Здравый смысл подсказал ему, что ботинки нужнее, чем бухалово с Гариком
и Витькой, хоть кроме этих пацанов общаться ему было абсолютно не с кем. И
делать особенно тоже. Только Радио Шансон слушать.
Решил пробежаться к платформе, там вьетнамцы торговали недорого
всяким шмотьем. Чтобы срезать путь, махнул наискосок за старыми гаражами и
чуть не налетел с разгону на пса.
Испугался, естественно. Собачка немаленькая. У нее, то есть у него, у пса,
лапа застряла в решетке водостока. На тот момент, как на него налетел Женька,
псина обессилела от попыток вырваться из тисков, да еще, как потом выяснилось,
сухожилие себе повредила в процессе. Пес то ли сидел на боку, то ли уже лежал,
скалился, тихо рычал, в глазах тоска и ужас.
Женька наклонился над решеткой, чтобы разобраться в чем дело. Вообще-
то он боялся собак, особенно, бездомных. Но эту жалко стало, вот он и пересилил
страх.
Потом он сказал псине строго: «Я тебя не бросаю, мне просто помощь
нужна, жди» и убежал в магазинчик к Мурзе, это неподалеку.
Обычная лавка продуктовая, Мурза продавец, а может, и сам хозяин. Но
Женьке нужен был сейчас не он, а Василий Семенович, для своих – просто дядя
Вася, грузчик, он же фасовщик, он же сторож.
Повезло, дядя Вася оказался на месте. Вдвоем они порысили обратно за
гаражи, захватив с собой кое-какой инструмент, и собачку освободили.
Пес дрожал не только от страха. Псине было худо. Видать, давно так
валялся возле этого водостока.
Хорошо, что чугун решетки был насквозь ржавый и быстро поддался под
напором кривой фомки и кувалды.
Дядя Вася отряхнул руки и спросил: «А теперь вы куда?» и с негодованием
отпихнул Женькину руку со стольником.
Женька с усилием схватил животину поперек тулова, взвалил ее себе на
пузо и потащил в ветеринарную клинику, радуясь, что клиник этих в их округе
теперь немногим меньше, чем салонов красоты с турбосолярием по пять рублей
минута.
Конечно, он уже давно не выглядел, как министр, конечно, в ветклинике с
ним говорили отстраненно и с недоверием, но он привык.
Это, наверно, плохо и неправильно, но он уже привык вызывать у
нормальных людей смесь брезгливости и неприязни. Но что он может сделать со
своей жизнью?
Вас бы так башкой об стенку, посмотрел бы тогда на вас, во что бы вы сами
превратились! Может, вообще бы спились или того хуже, а я хоть, по крайней мере,
в рамочках себя держу. Вот, ботинки покупать собрался…
Неприязненным тоном врачиха сказала: «Ставьте собаку сюда» и показала
на стол, застеленный рыжей клеенкой.
– Как вам не стыдно, мужчина! – начала она, негодуя и сердясь. – Животное
истощено, обезвожено! А это что за рубцы? Вы что, его плеткой били, что ли?
Жаль, что у нас в стране нет статьи, по которой вас можно было бы судить! Зачем
вам нужна собака!? Чтобы над ней издеваться?
– Нет, нет, вы не поняли, – принялся объяснять ситуацию Женька. – Это не
мой пес, он просто лапу повредил, поэтому я его принес к вам. Вот деньги,
смотрите, у меня тут достаточно. Окажите нам помощь, пожалуйста.
Взгляд врачихи изменился, ей, кажется, стало неловко. Она крикнула куда-то
внутрь:
– Алеш, у нас остались препараты по гуманитарной программе?
Пришел толстый Алеша, молодой мужик лет тридцати, и потом они вдвоем с
Полиной – так звали ветврачиху – долго возились над песьей лапой в
операционной, потом выдали не пришедшего в себя после наркоза добермана на
руки Женьке, написали на клочке бумаги, какие препараты и сколько и как часто
ему давать, сами препараты выдали, а денег взяли немного.
Так и появился в его жизни Семеныч, вредный доберман, который сразу же
решил, что в доме именно он хозяин и есть, и по этому поводу у них с Женькой
частенько происходили стычки.
Мамахен возникла позже. Как-то Женька с Семенычем, возвращаясь с
прогулки, застали в своем подъезде акцию, или операцию, или как это еще можно
обозвать, когда тетка, его соседка, со сведенным от злобы судорогой лицом,
пыталась отловить бездомную кошку, чтобы выгнать ее раз и навсегда из их
подъезда, потому что «эта дрянь постоянно котится и постоянно прямо тут!»
Кошка в панике бестолково металась по пролету, потому что путь наверх ей
был перекрыт, а вниз, на улицу, кошатинке не хотелось. Там стоял мороз, мела
метель и ходили злые собаки. Она забилась в угол под едва теплой батареей и
тяжело дышала, высунув розовый язычок.
– Чего стал, помоги! – гаркнула на Женьку соседка. – Дубина! Почему я одна
за всех тут должна стараться?! Думаешь, большое удовольствие было ее выводок
давить? Натрави собаку, живо! Или мне зятя звать придется?
Зять на шум вышел сам, держа наготове пневматическую винтовку.
– Что вы разгалделись, Елена Тихоновна? – недовольным тоном спросил он.
На Женьку внимания он и не обратил. – Где она?
Неторопливо соседкин зять дослал пульку в ствол винтовки и прицелился.
Прищурив глаз, спросил:
– В голову? В живот?
И тут Семеныч в один прыжок оказался напротив крутого зятя, вперив в него
холодный взгляд. Так смотреть могут только доберманы. Слегка наклонив башку,
обнажив клыки и глухо рыча, он недобро разглядывал стоящего напротив человека
и тоже по-своему прицеливался.
– Ааа!!! – шепотом завопила соседка, вжавшись в холодную стену.
– Убери свою суку, – не решаясь шевельнуться, слабо вспенился зять.
– Сам ты сука, – спокойно произнес Женька и протянул руку в сторону
несчастной кошки.
Вот так и оформилась его теперешняя семья в своем, так сказать,
окончательном варианте, если не считать время от времени появляющегося у
Мамахен потомства, которое Жене приходилось распродавать возле метро по пять
рублей за один кошачий нос.
Кошка и пес то дружили, то ругались, хозяина то слушались, то не очень, но
все трое сходились в одном – друг к другу относились уважительно и без особых
претензий.
Однако, у Мамахен и Семеныча было кое-что, что их дополнительно
объединяло, а с хозяином, напротив, ссорило. У Мамахен с Семенычем была одна
общая нелюбовь. Его животные не переносили запаха спиртного, никакого – будь
то водка, портвейн, пиво или слабоалкогольная «Отвертка», без разницы. А если
выразиться точнее, они не переносили, когда этим спиртным несло от Женьки.
Но так нетипично они себя еще ни разу не вели. Сегодня был дебют.
Помахав для разгона хвостом и утробно повыв, кошка Мамахен стартанула в
мощном прыжке прямо от кухонного порога и приземлилась на стол прямо за
торчащим конфликтным стаканом, при этом даже стакан и не задев.
Припав к серому пластику стола, она зашипела, угрожающе задирая
переднюю лапу, не прекращая при этом молотить трубчатым хвостом.
– Обнаглели! – возмутился Евгений и, больше не обращая внимания на
начавшийся скандал, потянулся за своим алкоголем. Кошка зашипела сильнее и
махнула на него лапой. Руку он успел отдернуть и, приподняв зад от табурета,
решительно спихнул злой комок шерсти на пол, снова ловко увернувшись от его
когтей.
– Лучше бы вы, мамаша, за выводком смотрели, а то дети, небось
некормленые, а вы тут…
И тут он сел мимо табурета.
Потому что пока препирался с Мамахен, Семеныч неслышно подошел к
нему сбоку, аккуратненько ухватился зубастой пастью за обгрызенную табуретную
ножку и осторожно потянул на себя.
Женька грохнулся на пол, щедро разлив драгоценную жидкость на футболку,
джинсы и линолеум. Всю до капельки. До самого донца.
– Господа, вы звери… Вы звери, господа, – прокряхтел Евгений, неуклюже
поднимаясь с пола.
Семеныч, ворча, удалился, Мамахен сиганула на мойку и оттуда
продолжала неодобрительно наблюдать за хозяином.
Хозяин грустно перевернул стакан вверх донышком и вздохнул. Потом
перевел взгляд на фляжку. Внутри фляжки оставалось совсем немного, совсем
немного, но оставалось же!
На два пальца, не больше, но если разбавить… Эх, жаль, пива нет! Но если
разбавить заварочкой, то создастся хотя бы иллюзия.
Женя под брюзгливым взглядом Мамахен неспеша соорудил-таки себе
бутерброд, взял стакан в левую руку, а огурчик в правую и выпил.