Попросив Пирумова взять на себя роль поверенного, свою последнюю волю Арефьев выразил следующим образом. Он сообщил, что перед самой отправкой в больницу пригласил наследников к себе поодиночке и вручил каждому магнитный ключ от одного из шести замков (по три в голландской двери), строго предупредив, что ради их же блага не следует никому об этом говорить.
Все вместе они соберутся в полдень на следующий день после его смерти, в присутствии адвоката откроют двери и на столе в гостиной найдут собственноручное рукописное завещание теперь уже покойного миллионера с подробным описанием, кому что полагается. Оно, конечно, не является законным с юридической точки зрения, но вся штука как раз в том, что наследники явятся все вместе, и каждый, следя за тем, чтоб ему досталась его доля, защитит таким образом права остальных. По убеждению Глеба Саввича, это было единственным способом, гарантирующим, что они не передерутся между собой.
Пирумов закончил рассказ, и мы оба замолчали, думая, видимо, об одном и том же: как сильно Арефьев ошибся.
— Погодите, — сказал я после паузы, — но ведь должны быть и другие ключи, те, которыми пользовался сам хозяин?
— Были, — подтвердил Пирумов. — По дороге в больницу он положил их в банк на депозитное хранение. Поскольку нотариального завещания нет, в случае его смерти добраться до них можно будет только по истечении шести месяцев. И то только тому, кто докажет свое право на наследство и... Кстати... — адвокат, вдруг вспомнив что-то, сам себя перебил и поднял вверх указательный палец: — Sic! Этот самый депозит... Если мне не изменяет память, Глебушка упоминал, что советовал наследникам тоже положить полученные от него ключи в подобное место. Но как мы теперь знаем, не все его послушались...
Итак, все встало на свои места. Нашли объяснение страхи Котика, истерика Верки, дергающийся край века Наума Малея, крики его сестры Маргариты. Круг замкнулся, и внутри него — все те же персонажи, обозначенные еще Шурпиным. Сумасбродный миллионер сам загнал туда себя и своих родственников, которых хотел осчастливить.
— Вы кого-нибудь уже подозреваете? — с понятным любопытством поинтересовался Пирумов.
— Всех, — вздохнул я, но честно добавил: — И пока никого конкретно.
О том, что у меня, строго говоря, до сих пор нет объективных доказательств даже того, что гибель Женьки и Котика связана со всей этой историей, что это не случайные смерти, а хладнокровные убийства, я благоразумно промолчал.
От предложения радушного хозяина отведать весьма рекомендуемое им рагу по-старофранцузски я, поблагодарив, отказался. Мне следовало поторопиться с одним делом, которое нельзя было откладывать, и, попрощавшись с гостеприимным стряпчим, я ускоренным шагом двинул в сторону Дома-где-метро. Откровенно скажу, я шел туда, совершенно не представляя, как именно запудрю Малею мозги, какие турусы на колесах разведу, чтобы он пустил меня в квартиру еще раз. Экспромт, экспромт! Раз мне сегодня везет во всем, то и это дело тоже должно выгореть. Я обязан снова побывать в гостях у Наума Яковлевича и изъять уже сыгравший свою роль «жучок». Мне не давала покоя фраза, невзначай оброненная чересчур ушлым автомобильным торговцем Блумовым — если мой микрофончик будет обнаружен, на будущее я в общении с представителями этой семейки могу потерять весьма ценное преимущество.
Гулкий, как пещера, подъезд встретил меня привычным полумраком. Пробравшись сквозь нагромождения стройматериалов, я заранее оставил надежды на лифт и сразу устремился к лестнице. Поглощенный мыслями о том, что бы такое половчей соврать визажисту, я нечувствительно оставил позади уже два лестничных марша, когда, взглянув случайно в пролет с площадки второго этажа, от неожиданности споткнулся и больно ударился лбом о чугунные перила. Прямо подо мной, на дне колодца, лежал упавший с крыши каменный Метростроевец.
Дрожь успела хорошенько пробрать до костей, прежде чем мне стало ясно, что это ерунда, помстилось, всего лишь плод взыгравшего воображения. Однако уже в следующую секунду, вглядевшись хорошенько, я понял, что не помстилось и вовсе не ерунда. Слева от шахты лифта на полу действительно лежала серая человеческая фигура, в полутьме и с испугу сперва показавшаяся мне огромной. Но, спустившись вниз и подойдя ближе, я убедился, что она вполне нормальных размеров, а на скульптуру похожа оттого, что вся залита цементным раствором, уже успевшим кое-где схватиться и подсохнуть. Неестественно вывернутая шея говорила, что передо мной труп. Легонько, одним пальцем я повернул его лицо к слабому свету, идущему из запыленного десятилетиями окна над дверью в подъезд. Это был Малей.
Свежие цементные брызги на стенах и опрокинутый покореженный металлический поддон рядом давали основания предположить, что тело упало сюда с большой высоты. Задрав голову, я посмотрел наверх и там, в сумрачной вышине, мне почудился слабый отсвет.
Рванув изо всех сил, я взлетел на последний этаж и, тяжело дыша, замер на площадке. Свет падал из распахнутой настежь квартиры парикмахера. Осторожно, едва ли не на цыпочках, я подобрался к порогу и заглянул внутрь. Никого и ничего.
Тогда я решился, шагнул в прихожую и в ужасе чуть не выпрыгнул обратно, попав в окружение каких-то перекошенных рож. Но это были всего лишь мои собственные отражения в покрывающих стены зеркалах. Еще несколько шагов, и я остановился перед полуприкрытой дверью в спальню. Давешний сладковатый сандаловый запах снова ударил мне в нос, но сейчас к нему примешивался еще какой-то другой, тяжелый и тревожный. Носком ботинка я медленно отодвинул дверь в сторону, и глазам моим предстала все та же широченная кровать, только теперь белизна сбитых простыней была изрядно подпорчена алыми подтеками. На полу головой ко мне посреди лужи густеющей крови лежал, раскинув руки, давешний пунцовогубый Севочка. На месте горла у него зияла широкая резаная рана.
Борясь с тошнотой, я отвернулся и прошел в следующую комнату. Здесь не заметно было никаких следов борьбы, вероятно, все события развернулись ближе ко входу. Единственной новой деталью интерьера оказалась стопка знакомых ярко оклеенных коробок с надписью «ZEPTER».
«Цептер». Кастрюли. Верка.
Ладно, это потом.
Отчетливо слыша, как на всю квартиру стучит мое сердце, я подобрался к журнальному столику, обернул руку платком, перевернул телефон и отцепил «жучок». После чего, больше не оборачиваясь, выбрался на площадку и спустился вниз.
Ну, вот наконец и объективное доказательство — объективней некуда. Некто методично и целенаправленно одного за другим убирает со своего пути наследников многомиллионного состояния. С чудовищной жестокостью. Не оставляя свидетелей.
Но есть и еще кое-что, не менее пугающее: надо полагать, этот же некто цинично (если здесь вообще годится это слово) прилагает немалые усилия для поддержания угасающей жизни в теле Арефьева. Потому что, пока миллионер, пусть формально, но жив, у преступника остается время. Время для новых убийств.
На первом этаже перед тем, как покинуть подъезд, я все-таки не удержался, кинул последний взгляд на серую фигуру слева от лифта и волей-неволей снова прочитал то, что еще утром казалось забавной хохмой: «Движение — это жизнь».
«Жизнь» перечеркнуто. Написано «смерть».
10. Кто без греха
Прокопчик говорит, что если много дырок сшить вместе, получится сеть. Большой мозговерт. У меня же пока складывалось ощущение, что в деле, которое я добровольно на себя взвалил, если что-то и есть от сравнения с сетью, так только одно: я натужно тащу его, дело, из глубины, разбухшее от мелких несъедобных подробностей, набитое камнями противоречий, тащу к тому же без всякой надежды обнаружить в своем неводе хотя бы нечто, достойное моих усилий.
Итак, что, кроме четырех трупов, мы на сегодня имеем?
Тима вполне грамотно довел бутылочную «беэмвуху» до стойла. И в награду выяснил, что согласно вывеске на здании принадлежит она частному детективному агентству «Скорпион». То есть фактически ничего не выяснил: вряд ли мне удастся убедить руководство «Скорпиона» поделиться со мной информацией о том, кто их клиент.
После встречи с Пирумовым я теперь получил исчерпывающие объяснения насчет таинственного ключа, полученного от Шурпина, а также всего остального, что с ним связано. Котик, видимо, сперва не решался и мне рассказать про всю эту придуманную стариком Саввичем мудреную процедуру, но, когда захмелел, другие страхи, более сильные, поперли наружу, и он сунул мне эту чертову магнитную открывалку с просьбой спрятать в сейф. Точно так же легко и логично объясняется поведение всех остальных: на их месте любой вел бы себя аналогичным образом.
И, пожалуй, последнее.
Сомнений в том, что все убийства связаны с наследством Арефьева, больше нет, причем можно с солидной долей уверенности предположить: по крайней мере, в первом и третьем случае действовал один и тот же убийца. Перерезанное горло — жестокий и в исполнении не такой простой, как может показаться, способ лишать свои жертвы жизни. Такая работа для профессионала.
На этом, коли отбросить в сторону всякую разную шелуху, мои знания кончаются. Круг подозреваемых не слишком сузился по сравнению с тем, который очертил Котик.
Если не расширился.
Даже безобидная на первый взгляд Верка теперь нуждается в разъяснении из-за этих своих кастрюль, да и услышанный мною разговор Малея с родственничками не дает оснований исключить из этого круга его сестрицу Марго с ее дошлым муженьком. А подходя к делу строго, необходимо также добавить туда неупомянутых Шурпиным, но всплывших впоследствии арефьевского пасынка Сюняева и не так давно отвергнутую миллионером его подругу мадам Дееву с нежным прозвищем Люся-Катафалк.
Но хуже всего другое. Судя по всему, новых убийств можно ждать когда угодно, а я весьма далек не только от того, чтобы определить их заказчика, но даже от того, чтобы вычислить следующую жертву.
— К-картинки с выставки, — объявил Прокопчик, выплывая из коридора со стороны темной комнаты, оборудованной у нас под фотолабораторию, с кипой еще влажных фотографий в руках. — Ж-желаете ознакомиться?
Я желал. Главным образом, за неимением других, более важных занятий.
— Н-нормальная д-девчонка, н-не знаю, чего они к ней привязались, — комментировал Тима, раскладывая передо мной карточки, на которых в сочетании с другими различными тинэйджерами фигурировало одно и то же довольно длинноногое существо лет семнадцати с лицом красивым, но сонным и слегка раздраженно-надутым, отчего у Алисы на всех изображениях был такой вид, будто ее только что и очень некстати разбудили. — В анамнезе п-пока один-единственный аборт, и употребляет всего-навсего м-марихуану, а на д-дискотеках экстази. П-правда, в последнее время у них в к-компашке появился г-героинчик, но на него на з-завтра-ках не больно наэкономишь.
Прокопчик отобрал из кучи несколько фотографий и разложил их веером. На них рядом с Алисой неизменно оказывался высокий нескладный подросток с прыщавой мордочкой и длинной белой прядью в плохо расчесанной темной шевелюре.
— Бой-френд? — поинтересовался я, но Тима в ответ отрицательно помотал башкой.
— Нет. В п-принципе мальчик у нее имеется, но я его покудова не видел, т-только голосок слыхал, там очень р-ро-мантические отношения. А здесь п-проза. Это б-бывший одноклассник, з-звать Рома. Так сказать, д-друг детства. Он у них главный д-драг-дилер, от него и т-травка, и г-героинчик. Насколько я п-понял, к-когда больше нечем, он у Али-сочки м-может принять и н-натурой. Как говорится, д-дружба дружбой, а н-ножки врозь...
— А что насчет денег? — спросил я. — Которые из дома пропадают?
— Н-ну, ты хочешь все с-сразу! Я за ними только д-два неполных дня работаю. А вообще они п-по телефону б-бол-тают все подряд. Н-непуганое п-поколение...
Стасовав обратно в единую пачку карточки с Алисой, Прокопчик принялся разворачивать передо мной следующий вернисаж.
— А это для общего образования. Ф-фирма «Скорпион» на м-марше.
Стекло «беэмвушки» слегка бликовало под солнцем, но лица водителя и пассажира на переднем сиденье были хорошо различимы. Характерные такие лица, то, что в кино называется типажи. Если б я снимал кино и искал кого-нибудь на роль «пацанов» — рядовых бойцов рядовой преступной группировки, ничего лучшего мне бы не отыскать. Они отлично компановались с моим борцовского вида белобрысым ушанчиком: тяжелые, как боксерские «груши», бритые головы с литыми, словно блин от штанги, мордами, и не больше, чем этот блин, выразительными. Тима еще не выложил все фотографии до конца, а я уже тянулся к телефону.
Шурика Невмянова я нашел только с третьей попытки. Ибо он теперь был, конечно, никакой не Шурик, а был он Александр Николаевич, потому что как же можно называть Шуриком начальника отдела Московского угрозыска. Когда меня наконец с ним соединили, он выслушал мой вопрос и солидно пробасил:
— "Скорпион", говоришь? Сейчас посмотрим, какой это «Скорпион»...
В трубке я слышал, как он переговаривается с кем-то по внутренней линии, задает вопросы и отдает короткие указания властным голосом, и испытывал смешанные чувства. Вот сейчас большой начальник Шурик подтвердит мои предположения о том, что, как это нередко в наше время бывает, под маркой детективного агентства сидит разведка-контрразведка какой-нибудь банды — и что дальше?
Мощная государственная структура, призванная, говоря высоким штилем, бороться с организованной преступностью, имеет об этом информацию (как, впрочем, имеет информацию, надо отдать ей должное, еще об очень многом), но часто сделать ничего не может. Так неужто я смогу? Смешно.
Чем дальше я влезаю в эту историю, тем смешнее.
— Ванинские, — уверенно сообщил наконец Невмянов.
— Слыхал про таких?
Я вынужден был признать, что нет, не слыхал. Солнцевских знаю, ореховских, долгопрудненских, подольских, люберецких, гольяновских. Много еще каких знаю, а вот об ванинских слышу первый раз.
— Отстал ты, браток, — иронически усмехнулся Шурик, — погряз там в своих мелких частных делишках, а тут новые кадры растут. — Дальше он продолжал уже серьезно, чуть занудно, будто лекцию читал: — Ванинские — группировка не слишком большая, но сплоченная, а главное, мобильная. Своей четко обозначенной территории не имеют, да и не стремятся, поэтому ни с кем не конфликтуют из-за зоны влияния. У них другой принцип: готовы сотрудничать с любыми партнерами, лишь бы им платили. По нашим данным, в основном работают на заказ. Отмечены связи как со славянскими бандами, так и с кавказцами. Тебе к ним лезть не рекомендую — убьют. У них не залежится.
Последние слова Невмянов произнес все тем же маловыразительным лекторским тоном, словно сообщал давным-давно известные прописные истины, не подлежащие обсуждению.
Я и не собирался ничего обсуждать.
Мне и так было ясно, что сопротивление, так сказать, материала достигло, по-видимому, предела. К основным подозреваемым (пока, впрочем, главным образом по принципу «кому выгодно») никаких подходов у меня нет. И они не больно-то просматриваются: автомобильный дилер уже в курсе моих изысканий и, соответственно, настороже, банкир и шоумен тоже вряд ли вот так запросто допустят меня «к телу» и вообще согласятся контактировать со мной по таким деликатным вопросам без посредства служб безопасности или хотя бы адвокатов. А если учесть, что практическая работа поручена, судя по всему, крутым и хорошо организованным бандитам, мне остается только поднять лапки. Не может же, в конце концов, один частный сыщик подменить собой РУОП.