Меня считают сумасшедшим
В своем собственном доме вы, разумеется, можете настежь открыть окна и победить заграничную печку. Вся улица сочтет вас сумасшедшим. Ну и что? Все иностранцы и так непременно считают англичанина сумасшедшим. Можно сказать, что сумасшествие – его врожденная привилегия. Так что во мнении улицы вы уже не упадете ниже, чем прежде, зато получите возможность нормально дышать. Но вот в вагоне поезда сумасшествие не допускается. В Европе, если вы не готовы раскидать всех пассажиров, выбросить в окно кондуктора и захватить поезд, надеяться на глоток свежего воздуха бесполезно. За границей действует нерушимое правило: если хотя бы один из присутствующих не хочет, чтобы окно открыли, окно остается закрытым. Теплолюбивый европеец не будет с вами спорить, а просто позвонит, вызовет кондуктора и сообщит, что температура в вагоне опустилась намного ниже девяноста градусов по Фаренгейту. Должно быть, окно открыто.
Кондуктор, как правило, происходит из отставных военных. Он понимает, что значит получить пулю в лоб, понимает, что значит вылететь из окна на полном ходу, но не понимает обычных санитарных норм. Если, как я уже объяснил, вы его пристрелите или безвозвратно вышвырнете в окно, это его, пожалуй, убедит. Во всяком случае, он даст вам возможность обсудить вопрос со вторым кондуктором, который в результате ваших действий уже стал первым. Поскольку по поезду раскидано не меньше десятка этих парней, процесс обучения может затянуться и даже несколько наскучить. В конце концов вы сдадитесь и подчинитесь правилам.
Но только в том случае, если вы не американская дама. Никогда еще мое сердце не переполнялось столь искренней любовью к американскому народу, как по пути из Берна в Веве. Вот уже битый час мы сидели в атмосфере, которая, несомненно, лишила бы склонности к наблюдениям даже великого Данте. Уверен, не прошло бы и десяти минут, как гений потерял бы всякий интерес ко всему, что происходит вокруг. Он не стал бы задавать вопросов, а шепнул бы на ухо Вергилию:
– Выведи меня отсюда, старик. Умоляю!
Порой я мечтаю превратиться в американскую даму
Вагон переполнен, преимущественно немцами. Все окна закупорены, все вентиляторы перекрыты. Горячий воздух циркулирует по ногам. Семнадцать мужчин и четыре женщины непрестанно курят, двое детей сосут мятные леденцы, пожилая пара не может пропустить ленч, щедро приправленный чесноком. На станции дверь распахивается настежь. Европеец обычно приоткрывает ее лишь немного, проскальзывает внутрь и снова плотно закрывает как можно быстрее. Но на сей раз в вагоне появляется не европеец, а американская дама, изучающая Старый Свет в сопровождении пяти других американских дам. Все они бодро входят, нагруженные множеством сумок. Шесть мест рядом найти не удается, поэтому вновь прибывшие рассеиваются по вагону. Едва каждая из путешественниц освобождается от багажа, как тут же бросается к ближайшему окну и резким движением распахивает его настежь.
– Удивительно, – произносит первая дама. – Неужели здесь до сих пор никто не умер?
Идея, насколько я понимаю, заключается в том, что асфиксия неминуемо приводит к коматозному состоянию, а потому, если бы спасительницы не появились вовремя, все мы скончались бы, не приходя в сознание.
– Необходимо обеспечить циркуляцию воздуха, – поддерживает вторая американка.
И вот они открывают дверь в конце вагона, вчетвером выходят в тамбур и, приятно беседуя, наслаждаются пейзажем, в то время как две оставшиеся спутницы делают то же самое в противоположном конце и начинают с энтузиазмом фотографировать Женевское озеро. Все присутствующие вскакивают с мест и на шести языках осыпают американок проклятиями. Естественно, в дело идут аварийные кнопки, после чего на помощь прибегают встревоженные кондукторы. Но и они оказываются бессильны: путешественницы встречают претензии с жизнерадостной непреклонностью и упорно отстаивают свои права, естественно, при настежь распахнутых окнах и дверях. В конце концов кондукторы, которым, несомненно, уже приходилось иметь дело с американскими дамами, пожимают плечами и ретируются. Пассажирам ничего не остается, как распаковать чемоданы и достать все имеющиеся в наличии теплые вещи, начиная с шалей и заканчивая пижамами с начесом.
Потом мне довелось встретить очаровательных попутчиц в Лозанне. Они весело сообщили, что швейцарские власти приговорили каждую к сорока франкам штрафа. Правда, платить ни одна не собиралась.
Безмерная страсть к почтовым открыткам
Мне сказали, что помешательство на почтовых открытках в Германии – стране, где были изобретены чудесные красочные картинки, уже пошло на спад. Если немцы что-то делают, то делают обстоятельно – или вообще не делают. Едва гражданин Германии увлекается почтовыми отправлениями, как забывает обо всех иных сторонах жизни. Немецкий турист понятия не имеет, в каких местах побывал, до тех пор пока не попросит друга или родственника показать те открытки, которые сам же и прислал. И только в этот момент начинает радоваться полученным впечатлениям.
– Что за очаровательный городок! – восклицает он. – Жаль, что так и не успел выйти из отеля и прогуляться по старинным улочкам. Но все равно приятно сознавать, что побывал в милом уголке.
– Ты, наверное, провел там мало времени? – участливо уточняет приятель.
– Мы приехали к вечеру, – объясняет турист. – До темноты бегали и покупали открытки, а с утра пораньше сели их подписывать. Когда наконец закончили, пора было завтракать и уезжать.
Он взглянул на карточку с живописным видом, открывающимся с горной вершины.
– Потрясающе! Неповторимо! Знал бы, что там такая красота, непременно остался бы еще на день и посмотрел.
Всегда поучительно наблюдать за группой немецких туристов, оказавшихся в деревушке Шварцвальда. Едва выпрыгнув из дилижанса, они плотным кольцом окружают одинокого полицейского.
– Где здесь продают открытки? Быстрее, в нашем распоряжении всего два часа. Где купить открытки?
Предчувствуя вознаграждение, полицейский рысью направляется в нужную сторону. Полные господа, непривычные к быстрым темпам, семенят следом; еще более полные фрау забывают о приличиях и подбирают юбки едва ли не до колен; худенькие фрейлейн мертвой хваткой вцепляются в возлюбленных и резво бросаются вперед. Нервные прохожие пугаются и спешат спрятаться в ближайшей подворотне, а неосторожные зеваки оказываются в канаве. И вот они у цели. В узких дверях магазинчика начинается настоящая давка. Воздух сотрясают отчаянные крики задыхающихся женщин и растоптанных детей, то и дело прерываемые проклятьями рассерженных мужчин. В обычной обстановке житель Германии представляет собой мирное, законопослушное существо, но погоня за открыткой мгновенно превращает его в зверя. Женщина вцепляется в альбом с открытками и начинает выбирать, однако в этот момент добычу вырывают из рук. Она разражается слезами и бьет зонтиком того, кто оказывается рядом. Лучшие экземпляры всегда достаются самым ловким, хитрым и сильным. Ну а слабым и вежливым приходится довольствоваться видами почты и железнодорожной станции. Судорожно сжимая трофеи, изрядно помятая толпа бросается к отелю, сметает со стола посуду, усаживается и принимается лихорадочно писать. Трапеза проходит в спешке. Затем подают свежих лошадей, немецкие туристы бодро занимают свои места и уезжают, по дороге осаждая возницу вопросами о названии местечка, где только что побывали.
Открытка как родовое проклятье
Логично предположить, что от открыточной лихорадки устали даже терпеливые немцы. Одна из газет в качестве анекдота представила разговор двух молодых клерков о предстоящем летнем отпуске.
– Куда собираешься? – спрашивает господин А.
– Никуда, – отвечает господин Б.
– Неужели не хватает денег? – сочувственно уточняет А.
– Сумел накопить только на открытки, – мрачно сообщает Б. – А на саму поездку ничего не осталось.
Еще недавно путешественники таскали за собой пухлые тома с адресами бесчисленных родственников, друзей и знакомых, которым обещали присылать открытки. Повсюду – на уютной лесной опушке, на берегу переливающегося серебром моря, на крутой горной тропе – встречаются преждевременно постаревшие индивиды, на ходу бормочущие себе под нос:
– Хм, не помню, послал ли тете Гретхен открытку из последней деревни или отправил сразу две кузине Лизе?
Порой красочные открытки могли стать серьезным поводом для разочарования. Неинтересные, безликие городки наверняка требовали, чтобы их приукрасили, точно так же как некрасивые старые девы в фотоателье.
– Мне нужен портрет, который понравится друзьям, – заявляет подобная леди. – Неумелые фотографы умудряются снять так, что смотреть не хочется. Разумеется, я не прошу льстить. Просто постарайтесь доставить людям радость.
Услужливый фотограф старается изо всех сил: нос тщательно отретуширован, бородавка на щеке превращена в ямочку – не смог бы узнать даже собственный муж (если бы имелся в наличии). Точно так же действует и художник, создающий почтовую открытку, он тоже умело выдает желаемое за действительное.
– Если бы не нелепые новые дома, – рассуждает он сам с собой, – то эта улица вполне могла бы предстать во всем своем средневековом очаровании.
Мастер следует за воображением и рисует улицу такой, какой мечтает видеть. Любитель архитектурных изысков не ленится сделать крюк, чтобы взглянуть на понравившийся вид, а когда наконец находит то, что искал, и сравнивает с картинкой, приходит в бешенство. Я и сам однажды купил открытку с изображением рыночной площади одного старинного французского городка. Взглянув на пейзаж, решил, что еще ни разу не видел истинную Францию, и поехал за сто миль, чтобы приобщиться к истинной красоте. Постарался явиться в базарный день, в самое оживленное время. Пользуясь советами местных жителей, пришел в указанное место и внимательно посмотрел по сторонам. Потом спросил полицейского, где в их городе рыночная площадь. Полицейский ответил, что я на ней стою.
– Нет-нет, не эта, – возразил я. – У вас есть другая, большая и живописная.
Он сказал, что у них только одна рыночная площадь, и тогда я достал из кармана открытку.
– А где же девушки? – спросил я.
– Какие еще девушки? – не понял страж порядка.
Мечта художника
– Вот эти. – Я показал открытку, на которой радовались жизни не меньше сотни девушек. Все как одна выглядели хорошенькими, а некоторых при желании можно было бы даже назвать красивыми. Веселые, бойкие француженки продавали цветы и разнообразные фрукты: спелые красные яблоки, прозрачный виноград, крупную темную вишню, сияющую клубнику – свежие, покрытые каплями серебристой росы плоды. Полицейский озадаченно заметил, что ни разу в жизни не видел на этой площади никаких девушек, и, мимоходом упомянув святых и мучеников, признался, что был бы рад найти в этой дыре хотя бы несколько смазливых мордашек. В реальной жизни на площади, вокруг фонарного столба, восседали шесть тетушек почтенного возраста. Одна, правда, сквозь усы курила трубку, но все остальные вполне походили на женщин. Две торговали рыбой. Точнее сказать, торговали бы, если бы нашелся хоть один покупатель. Изображенная на открытке ярко одетая толпа усохла до двух рабочих в синих блузах, о чем-то увлеченно беседующих в отдалении. Судя по активной жестикуляции, тема живо интересовала обоих. Кроме них в поле зрения попали еще двое: мальчик, предпочитавший двигаться спиной вперед – очевидно, чтобы не пропустить того, что творится сзади, – и унылая рыжая собака, потерявшая надежду дождаться, когда здесь вообще что-нибудь произойдет. Эти четверо да мы с полицейским – вот и все население площади. Кроме рыбы, рынок предлагал яйца и полдюжины чахлых куриц, свисавших с похожего на метлу устройства.
– А где же собор? – спросил я собеседника. Открытка являла взору величественное старинное сооружение в готическом стиле. Полицейский ответил, что когда-то здесь действительно стоял собор, но потом на его месте устроили пивоварню. Он ткнул пальцем в сторону, впрочем, часть оригинальной южной стены, кажется, сохранилась до сих пор. Возможно, управляющий согласится мне ее показать.
– А фонтан? – продолжал настаивать я. – И все эти голуби?
Он ответил, что разговоры о фонтане действительно велись и, кажется, когда-то даже существовал архитектурный проект.
Оставалось лишь сесть на ближайший поезд и уехать. С тех пор я никогда больше не отклоняюсь от заранее намеченного маршрута, чтобы воочию увидеть изображенный на открытке пленительный пейзаж. Не исключено, что и других путешественников постигло столь же острое разочарование и открытки с видами континентальной Европы утратили функцию путеводителя.
Отныне производители рассчитывают на притягательность вечного женского начала. Как правило, коллекционеры собирают изображения хорошеньких барышень. Благодаря щедрости своих корреспондентов я и сам стал счастливым обладателем почти сотни девушек, а если выражаться точнее, одной девушки во множестве разных головных уборов. В шляпах огромных и маленьких, а иногда и совсем без шляпы. Иногда она улыбается, а порой смотрит так, словно только что потеряла последний пенс. Вот разодета в пух и прах, а вот явно не успела привести себя в порядок. Как бы там ни было, а девушка точно одна и та же. Наверное, очень молодым людям никогда не надоест ее разглядывать, но лично я уже начинаю уставать. Наверное, сказывается коварно подступающая старость.
А почему бы для разнообразия не обратиться к вечной мужественности?
Знакомые молодые леди тоже начинают проявлять заметное недовольство. Должно быть, сердятся на художников за то, что те пренебрегают мужским началом. Почему бы не создать портреты молодых людей в шляпах различных фасонов – широкополых и с узкими полями. Молодых людей с лукавой улыбкой на губах. Молодых людей благородного вида. Девушкам не нравится украшать комнаты портретами красоток. Нет, они хотят, чтобы со стен смотрели молодые красивые джентльмены.
Но возможно, я напрасно ропщу. Отцу свойственно слышать то, что недоступно молодежи. В реальной жизни девушка остро ощущает недостижимость созданного художником идеального образа.
– Настоящие юбки никогда не ложатся такими складками, – ворчит мисс. – Ткань просто не сможет удержаться и обвиснет. И ноги не бывают такими маленькими. Это не наша вина, а закон природы. А талия! Где вы видели подобную талию? У человека все-таки должны быть внутренние органы. Разве сюда что-нибудь поместится?
Природа еще не достигла созданного воспаленной фантазией идеала. Молодой человек рассматривает открытку, любуется картинками в цветном календаре, который накануне Рождества дарит местный бакалейщик, обращает внимание на рекламу мыла и не без досады вспоминает подружку Полли Перкинс, а ведь бедняжка хороша настолько, насколько вообще можно быть хорошенькой в этом несовершенном мире. В результате молодой особе приходится учиться стенографировать и печатать на машинке, чтобы заработать на жизнь. Вывод: современная женщина пала жертвой художника.
Каким образом искусство губит женщин
Мистер Энсти рассказывает о молодом парикмахере, влюбившемся в восковой манекен. День и ночь юноша мечтал о ней – молодой леди с прекрасным бледным лицом, на котором застыло выражение невозмутимой благожелательности. Ни одна из знакомых девушек не могла сравниться с красавицей. Если мне не изменяет память, несчастный так и умер холостяком, до конца своих дней продолжая грезить о восковом идеале. К счастью, мужчинам столь неравная конкуренция не грозит. Если бы с каждого рекламного щита, с каждой открытки, с каждой страницы любого иллюстрированного издания на дам смотрели безупречные мужчины в прекрасно отглаженных брюках без пузырей на коленях! Скорее всего нам до конца пришлось бы самим готовить себе завтрак и застилать постель.