— Наверное.
— Видите ли, в тех краях до того порой бывает одиноко!
— Такая там глушь?
— Три мили до ближайшего дома и двадцать пять — до ближайшего города. Только его и городом не назовешь.
— Ах, как вы иногда должны тосковать по родному дому!
— И по дому, но больше по человеческому обществу. Конечно, у женатых все по-другому, но бедным холостякам приходится туго. Знаете, вы ведь первая девушка, то есть белая девушка, которую я увидел за два года.
— Неужели?
— Странно, а? За столом я прямо глаз от вас отвести не мог: платье такое воздушное, золотой кулон. Вы на меня не рассердились?
— Я… ну, конечно нет… но я даже не заметила… я…
— Естественно, вы обо мне даже не думали, а я вот невольно подумал, сколько мы, такие, как я, теряем, потому что лишены общества благовоспитанных девушек. Как-то грубеешь.
— Ах нет, ничего подобного… я…
— Вы не обиделись, что я это сказал?
— Конечно нет! За что?
— Спасибо. Я… я надеюсь, мы будем настоящими друзьями, пока я тут. До чего любезно, что ваши родители меня пригласили!
— Я уверена, что будем, — сказала Джорджи, и слова эти прозвучали как песнь победы. — Что нам может помешать?
Она вбежала в гостиную со звонким смехом, от которого кузен брезгливо поморщился, Алвина сверкнула глазами поверх очков, а полковник подумал, что, уж если у человека нет сына, все-таки приятно видеть подле себя счастливую дочку.
6
Точно конклав суровых колдунов, мистер Джадд, мистер Стратт и доктор Маккол сидели в жалкой парадной комнатенке коттеджа Тома, ожидая, когда появится на свет вклад Лиззи в мировое народонаселение. Маккол подавлял раздражение. Его совет, что Лиззи следует отправиться в больницу графства, неожиданно для него был принят в штыки и самой Лиззи, и мистером Джаддом. Возражения Лиззи были иррациональны: в больницу отправляют, если только доктор думает, что ты умрешь, а если он и не думает, так в больнице тамошние звери тебя обязательно уморят, потому как интересуют их только всякие смертельные опыты на пациентах. Мистер же Джадд, как известно, был противником всех таких институтов чисто из принципа. К тому же грядущий внук появлялся на свет при достаточно сомнительных обстоятельствах, и вовсе ни к чему, чтоб его потом обзывали еще «нищим пащенком» и «приютским отродьем». Так рассуждал мистер Джадд, который неизвестно почему, но упорно считал все социальные услуги благотворительностью и напрямую связывал их с приютами, богадельнями и работными домами. И вот Лиззи разрешалась от бремени у себя дома, точно знатная леди, но при полной и прискорбной нехватке всего необходимого. К тому же новая патронажная сестра, нервничая, по неопытности вызвала доктора слишком рано, но не настолько, чтобы он мог успеть съездить куда-нибудь еще. Миссис Джадд, вновь и вновь впадая в пароксизм отчаянного, но бессмысленного желания как-то чем-то помочь, то принималась греть на кухне воду, и кипяток с оглушительным шипением выплескивался на плиту, то усаживалась на верхней ступеньке, накидывала передник на голову, затыкала уши и ждала, не потребуется ли наконец кликнуть доктора наверх.
Погода и фабричные новости были уже полностью исчерпаны, и Маккол в сердитом молчании оглядывал парадную комнату, которую Лиззи усердно старалась сделать покрасивее, располагая недостаточным для того материалом. Линолеум на полу щеголял узором из зеленых квадратов под кафель с прихотливыми, но нечеткими ярко-желтыми арабесками на них. Эта цветовая гамма, сама по себе жутковатая, мучительно дисгармонировала с обоями, где сочносиреневые банты удерживали гигантские розовые пионы на нежно-лиловом кружеве трельяжа. Мебель, пожертвованная молодым их родителями, мешалась с той, которую Лиззи по своему вкусу отобрала из эдвардианских запасов криктонского старьевщика. В результате глиняная головка мексиканской девушки с реальной папиросой во рту стояла на ветхом, но благородном комодике конца восемнадцатого века, а два новеньких скрипучих плетеных кресла соседствовали с шестью гнутыми орехового дерева стульями из гостиной Джаддов. Маккол, обставивший свое жилище мебелью под семнадцатый век и поддельными шератоновскими гарнитурами, естественно, имел право взирать на это прискорбное безобразие с гордым презрением и почти уайльдовской печалью.
Том Стратт сидел на самом неудобном стуле, ссутулившись и зажав руки между коленями. Мистер Джадд, внешне исполненный тихого достоинства, внутренне весьма взволнованный и возбужденный, попыхивал трубкой, изредка поскрипывая креслом. От вонючего дыма у Маккола запершило в горле — сам он при исполнении профессиональных обязанностей никогда не курил, — и его одолел кашель.
— Что это за порох вы курите, Джадд?
— Махорку, сэр. Вообще-то я не совсем этот сорт курю, но мне ее мистер Перфлит подарил. Фунт, когда уезжал, и еще фунт на той неделе, когда вернулся.
— Ах так! Ну, он мог бы преподнести вам что-нибудь не настолько опасное для ваших и чужих легких. Может, откроем окно?
— Том! — сказал мистер Джадд, продолжая курить и безмятежно игнорируя намек, слишком уж по его мнению бесцеремонный. — Открой окно, оба открой, да пошире. Просто диву даюсь, сэр, как внимательный наблюдатель со стороны, до чего же доктора свои мнения меняют. Когда я совсем сосунком был, про приходских врачей тогда еще и не слыхивали, а лечил старый джентльмен, приезжал из Криктона в двуколке. Он мне хорошо запомнился, потому что у него борода была по пояс, и от нее табачком и коньяком разило ну прямо до небес. Так вот, сэр, как сейчас помню, он моей старушке-матери, ныне покойной, строго-настрого наказывал: «Миссис Джадд, — говорит, — хорошенько ребенка закутывайте, а окна держите закрытыми. Чтоб его не продуло на сквозняке», — говорит. А теперь, выходит, все как раз наоборот. Доктора стоят за свежий воздух, как они его называют. А по мне — напрасно это. Я всегда с закрытыми окнами спал и буду спать. Утром идешь на работу, а у чистой публики в спальнях все окна настежь. Это же называется искушать Провидение, сэр, да и полиции лишняя работа — какое грабителям-то облегчение.
— Хм! — буркнул Маккол. — Так вы полагаете, вашим легким нипочем, что вы отравляете их не только скверным табаком, но еще и углекислым газом вашего собственного дыхания?
— Откуда мне знать-то, сэр? — бодро отозвался мистер Джадд. — Коли я никакого вреда не чувствую, так и не жалуюсь… — Тут он так громко рыгнул, что виноватое покашливание не замаскировало неприличный звук. — Прошу прощения, сэр, прошу прощения. Мать опять к чаю луку нажарила, а он о себе всегда знать дает.
— Попробуйте мятные лепешки с содой или просто щепотку соды в теплой воде, — проворчал Маккол.
— Это вот еще одно, чего я не поддерживаю, — вежливо сказал мистер Джадд, — прошу у вас прощения, сэр. Всякие там лекарства. Наркотики эти самые. Опаснейшая штука, сэр. И еще привыкание. В газетах только и читаешь, как, значит, киноактрисы и люди из самого из наивысшего общества попадают в благотворительные больницы, потому что перебрали их, а то и руки на себя накладывают, отвыкнуть не могут. Нет уж, сэр, ничего такого я в жизни не глотал, разве что пилюльку-другую или лайонскую микстурку от спины. Вот это, доложу я вам, чудесное средство, а, Том?
— Не знаю, — ответил Том. — Папаша нас всегда анисовыми каплями отпаивал. Как своих лошадей то есть.
— Все одно — наркотик! — определил мистер Джадд. — Ты, малый, держись лайонской микстурки для наружнего и внутреннего употребления, гарантированно без примеси вредных веществ.
Маккол брюзгливо, точно колдун другого племени, не пожелал вести дискуссию с этими светилами меньшего масштаба и в ответ на слова Тома и мистера Джадда лишь невнятно буркал или пренебрежительно фыркал. Как тяжело человеку, получившему научное образование, иметь дело с тупоголовыми невеждами! Он с надеждой прислушался, не простучат ли шаги сестры, торопящейся позвать его, но его ушей достиг лишь приглушенный вопль Лиззи, которая от боли кусала простыню. Мистер Джадд тоже его услышал и весь передернулся, однако мужественно постарался поддержать разговор.
— Вы, наверное, слышали, сэр, что миссис Ригли-то вернулась к своему законному хорьку?
— Нет! — воскликнул Маккол, внезапно проникаясь интересом. — Да неужели? Впрочем, этого следовало ожидать. Плохой был день для Клива, когда им позволили здесь поселиться.
— Ваша правда, сэр, — торжественно сказал мистер Джадд. — И попомните мои слова: дальше еще хуже будет. Я вот подстерег одного из их пащенков, извините на грубом слове, сэр, когда он моего Берта подбил отрясти яблоню полковника Смизерса. Схвати я их, оба у меня ремня попробовали бы. Ничего себе баловство для сына почтенного человека! Ну да в следующий раз Берт прежде два раза подумает.
— А вы случайно не знаете, как и почему миссис Ригли вернулась домой? — спросил Маккол.
— Что же, сэр, я до сплетен не охотник, — объявил мистер Джадд, устраиваясь в кресле поудобнее с истинным удовольствием завзятого любителя сплетен. — Только, конечно, все мы в мире живем, и ушей себе не заткнешь, верно, сэр? Дело вроде бы так обстояло: после того, значит, как вы посмотрели фермера Ривза, он глаза лишился, и миссис Ригли слишком тяжко стало на него глядеть. А старая миссис Ривз, его супруга, все время ему письма слала, чтоб он домой возвратился, и две его дочки каждый Божий день туда являлись и скандалы закатывали, а дети орут, а миссис Ригли ругается на чем свет стоит. Ну сущий ад, одно слово, сэр. И поговаривают, сэр, — тут мистер Джадд понизил голос до трепетного шепота, каким только и повествовать о немыслимых безднах порока, — поговаривают, что она с Ригли втихомолку помирилась, а оставалась только, чтоб выжать у Ривза денег побольше. Одна, значит, видимость была, сэр. И по мне, оно так и было: мне мой Берт рассказывал, что у них много всякой новой музыки для граммофона, то есть в коттедже у Ригли, а я своими глазами видел одну из девчонок в новехонькой шляпе и юбке. Так откуда бы у них деньги взялись?
— Возможно, очень возможно, — сказал Маккол. — Скверная это семейка.
— Что верно, то верно, сэр, — согласился мистер Джадд и слегка подпрыгнул, потому что сверху донесся совсем уж мучительный стон. — Ну так или не так, но она оставалась у Ривза, пока деньги не кончились. А может, он ей давать перестал. Ну и два дня назад кого-то из детей, которые дома оставались, непонятная хворь одолела, то есть они такой слух пустили. Миссис Ригли шасть к преподобному Стирну и давай расписывать, как она, дескать, согрешила, а теперь кается, и совесть ей твердит, что место ее с больным дитяткой, так, может, он, преподобный Стирн, значит, потолкует с ее мужем, чтоб она к нему вернулась. Ну и вернулась, сэр… — быстро докончил мистер Джадд, услышав стук торопливых шагов на лестнице, — вернулась как ни в чем не бывало, только вдвое нахальнее!
Дверь распахнулась, и миссис Джадд произнесла голосом, от волнения переходившим в прерывистое блеяние:
— Простите, сэр, вы там требуетесь, сэр. Ох, побыстрее, сэр, уж так она мучается!
Маккол поднялся, очень неторопливо, очень спокойно, поискал в своем чемоданчике то, что ему вовсе не требовалось, и сказал с невозмутимостью, которая его негодующим слушателям представилась верхом черствости:
— Времени еще предостаточно, миссис Джадд, спешить некуда. Позаботьтесь, пожалуйста, чтобы было побольше горячей волы, и принесите ее мне, когда я распоряжусь.
Мистер Джадд с Томом остались одни в комнате, которая казалась ужасно пустой и враждебной. Мистер Джадд покашлял, чтобы не утратить достоинства, а затем набил трубку довольно-таки дрожащими пальцами.
— А странно, что мисс Джорджи не заглянула справиться, — сказал он нетвердым голосом. — Ты не забыл сказать Нелли, Том, чтоб она ей сказала?
— Сказал. И ей сказал, и почтальону, чтоб он сказал Мэгги: Лиззи просила ее оповестить. А Нелли сказала, что мисс Джорджи занята, потому как к ним гость приехал.
— А! — отозвался мистер Джадд. — Верно, тот джентльмен, которого я видел. В костюмчике с брючинами, как два пивных бочонка. Надо надеяться, что он возьмет за себя мисс Джорджи, пока она не пожелтела вся и не закисла. Только могла бы она и про Лиззи вспомнить! Ну да чего от господ и ждать-то?
Ответить Тому было нечего, и некоторое время они молчали, прислушиваясь. Мистер Джадд заерзал в кресле.
— Жизнь, — произнес он, от волнения пускаясь в философствования, — жизнь странная штука, Том. Рождаемся, помираем, а больше-то никто ничего и не знает, даже ученые умники в Кембриджах да Оксфордах. Матерью девушку сделать труд невелик, а вот быть хорошим мужем и отцом не так-то просто. Любовь крутить можно, я против ничего не скажу. Природа она свое берет. Но это капля меда в чаше с отравой, Том. Ну, не то, чтобы семейная жизнь отравой была, но только она и не один только мед. Она на человека обязанности накладывает. Вот, Том, что ты чувствуешь, когда вот-вот станешь отцом своего первого сына?
— А почему вам втемяшилось, что обязательно будет мальчик? — спросил Том, старательно уклоняясь от отчета в своих чувствах.
— Мальчик, мальчик, а то кто же… ш-ш! — Мистер Джадд умолк и прислушался, но сверху доносилось лишь редкое пошаркивание да всхлипывания миссис Джадд на верхней ступеньке лестницы. Мистер Джадд продолжал: — Есть тут одно обстоятельство, так что ты не сомневайся.
Щадя Тома, мистер Джадд не стал уточнять, что это за обстоятельство, но, когда миссис Джадд в начале недели спросила, откуда ему известно, что будет обязательно мальчик, мистер Джадд ответил с величавой категоричностью: «От двух отцов только мальчики родятся!»
Том встал и принялся нервно расхаживать по тесной комнатке. Мистер Джадд следил за ним с живым научным интересом.
— А сам ты схваток не чувствуешь, Том?
— Нет, — сухо ответил Том. — Не чувствую. Но раз вам так приспичило, я вроде как озноб чувствую и одно думаю: поскорее бы все кончилось, и благополучно.
— Говорят, — задумчиво произнес мистер Джадд, — что доподлинный отец всегда схватки чувствует, как роженица, где бы он ни находился.
— А я вот не чувствую, — почти огрызнулся Том.
— Сам-то я тоже никогда их не чувствовал, — великодушно сообщил мистер Джадд, — но знавал людей, которые говорили, что чувствовали. Но я-то на одном стою: когда дело до женщин доходит, мужчина и не разберет, на каком он свете. Послушаешь, как они языками мелют, ну и думаешь — решето, все наружу сыплется. А чуть у них секрет какой появился, так молчат что рыбы. Да проживи человек хоть тысячу лет и становись умней с каждым годом, пенни ставлю, первая же девка, которая захочет, его сразу облапошит и вокруг пальца обведет.
— Ага, — рассеянно отозвался Том, все еще тревожно меряя шагами пол.
— Ш-ш! — воскликнул мистер Джадд. Они прислушались, и Том возобновил свои метания.
— На твоем бы месте, Том, — благодушно посоветовал мистер Джадд, — я бы сел да успокоился. Ну что толку восьмерки выписывать, будто ты полицейский и не туда смотришь.
— И я бы на вашем сидел да посиживал, — кисло отпарировал Том. — Да только я же на своем!
— Жаль, что твои папаша с мамашей сюда не пожаловали. Пора бы уж сменить гнев на милость, как-никак первый их внук рождается. Вот бы и посидели все вместе по-семейному. Не по-человечески это, на свою плоть и кровь зуб держать.
Том буркнул что-то невнятное. Ему не нравились напоминания, что его родители возражали против того, чтобы он женился на Лиззи — «на гулящей девчонке без царя в голове», как выразилась его мать, — хотя, скрепя сердце, кое-какую мебель они им и отдали.
— Придут еще, куда они денутся, — пробормотал он.
— Что же, — сказал мистер Джадд, опасаясь, не уронил ли он свое достоинство, обратив внимание на столь язвящее отсутствие, — потеря невелика, не при тебе будь сказано, малый.
— Да ничего, — ответил Том, сам не зная, что именно он имеет в виду, но смутно и тоскливо ощущая, будто все пошло вкривь и вкось. Стать мужем и отцом в двадцать один год, не видеть впереди ничего, кроме добродетельного однообразия, размеченного сменой лет, точно придорожными столбами, — перспектива не из самых приятных. Да уверен ли он хотя бы, что младенец, который вот-вот сделает первый вдох, действительно его? Медлительный мозг Тома поздновато осознал, что с самого начала все думали только о Лиззи, о ее репутации и будущем, и никто не подумал о нем. Кроме его родителей, но от них он слышал только попреки. В конце-то концов больше ли он виноват, чем Лиззи? Это же она напросилась, и ничего слушать не желала, когда он ее предупреждал. И вот теперь они на всю жизнь угодили в ловушку… Может, лучше было бы махнуть рукой и не спешить подзакониваться?.. Он спохватился, что мистер Джадд продолжает говорить.