Ей он казался излишне рассудительным для своих лет. Валандре больше нравились молодые люди, в которых действительно кипело «безумие юности». А подобные Траубергу «засушенные фрукты», которые еще не успели толком созреть, но уже лишились молодых соков, навевали на нее скуку.
— Что ж, — более миролюбивым тоном сказала она, — давайте вернемся к маньяку. Принимая во внимание замкнутый характер Маргариты и высокие культурные планки, устанавливаемые ею для своих потенциальных партнеров, мне, скажу откровенно, трудно представить ее знакомящейся на улице с каким-нибудь мужчиной. Такому мужчине нужно было бы обладать поистине неотразимым обаянием, как сейчас говорят, харизмой. Вы не видите здесь противоречия?
— Вполне возможно, что Маргарита знала этого мужчину в течение определенного времени… — предположил Трауберг, — и с ним она познакомилась вовсе не на улице.
— А где же по-вашему?
— На концерте, в библиотеке…
— Преподаватель математики, с которой Маргарита была дружна, сказала, что ваша сестра специально приглашала ее на всякие культурные мероприятия, чтобы избежать нежелательного знакомства или назойливого ухаживания. Она ни словом не обмолвилась относительно хотя бы одного случая подобного знакомства. Вы полагаете, что она что-то забыла или утаила? Или, может, все же были такие концерты, походы в музеи и прочее, когда Маргарита была совершенно одна?
— Я не раз видел Людмилу и разговаривал с ней. На меня она произвела хорошее впечатление… Но что касается ее забывчивости или намеренного утаивания какой-либо информации, то здесь я могу только гадать. Не исключен и такой вариант, при котором Маргарита и Людмила познакомились с кем-то пара — на пару, а сейчас Людмила по каким-то своим соображениям не хочет об этом говорить…
— Резонно, — Валандра перевела лукавый взгляд на Мамедова, — а знаете, какая мысль мне еще пришла в голову…
— Какая? — искренне заинтересовался Трауберг.
— Может, вы все не так уж хорошо знали Маргариту, может, она не так уж трудно сходилась с людьми или даже, наоборот, именно с незнакомыми людьми общаться ей было проще и свободней? Ведь есть же такой феномен: со своими родными, бывает, никак не находишь общего языка или просто язык не поворачивается им в чем-то признаться, а перед незнакомцем каким-нибудь душу открываешь… Вы понимаете, о чем я говорю?
— Понимаю, — неуверенно сказал Трауберг, хотя по его недоверчивому взгляду Вершинина видела, что она его не убедила.
— Интересно, кто же это все-таки был: человек, которого Маргарита хоть немножко знала или, как говорят, «первый встречный»?
— Вы пригласили меня для того, чтобы я вместе с вами гадал на кофейной гуще? Мне, поверьте, сейчас не до этого!
— Понимаю, — Вершинина закурила по второму кругу, — вы знали о первой любви Маргариты?
— Знал, и что же?
— После того, как она рассталась с Андреем, она встречалась с кем-нибудь еще?
— Какие-то эпизодические связи…
— Вы видели кого-нибудь из эпизодических знакомых Маргариты?
— Видел. Одного, по-моему, звали Владимиром, другого — Виталием.
— Чем они занимались?
— Первый работал в какой-то фирме, менеджер что ли… А другой… я видел его совсем недавно… То ли филолог, то ли философ, то ли психолог.
— А как они выглядели?
— Владимир — среднего роста, коренастый, в костюме, перстень с большим черным камнем на руке, а другой… Таких мой отец вертопрахами называет.
— Какой контраст: образец солидности и… Как выглядел этот «вертопрах»?
Трауберг усмехнулся.
— Худощавый, темные волосы, хитрые глаза, подвижный очень, болтун…
— Спасибо. — Вершинина затушила сигарету в пепельнице. — С кем еще дружила Маргарита?
— Ой, толком не знаю. Мы не так часто виделись… И потом она не любила обсуждать своих знакомых…
— Понятно. А вы общались с Маргаритой исключительно потому что она была неординарным человеком?
— И кроме того моей сестрой, — подчеркнул Трауберг, косясь на записывающего что-то в блокнот Мамедова.
— У вас не было других интересов? — прищурилась Валандра.
— Что вы имеете в виду? — громко спросил Трауберг, которого этот вопрос явно задел.
— Может быть, какие-то денежные вопросы?
— Маргарита не была тем человеком, с которым я стал бы решать свои денежные вопросы, если бы такие возникли. — гордо отчеканил Трауберг.
— Так у вас никогда не было денежных затруднений?
— На что вы намекаете?
— Ваш отец сказал, что никогда не давал вам крупных сумм, — Вершинина смотрела на него в упор, — он сам покупал вам все необходимое.
Трауберг вспыхнул.
— Какое это имеет отношение к делу? — недовольно спросил он.
— Вопросы задаю я, а вас еще в начале нашей беседы я просила отвечать на них внятно и искренне, — спокойно парировала Вершинина, — и не нужно говорить со мной таким высокомерным тоном. Сестра не давала вам денег?
— Нет, — раздраженно ответил Марк, — мне хватало отцовских.
— А как насчет вашей мечты уехать в Америку?
— С этим придется подождать, — Марк вздохнул, — я не спешу. Рано или поздно мне удастся убедить отца.
— Разумно, — Вершинина задумчиво посмотрела в окно, а потом перевела взгляд на Марка.
— А когда вы виделись с Маргаритой в последний раз?
— Недели две назад.
— А конкретнее?
— По-моему, пятнадцатого… или шестнадцатого… — неуверенно проговорил Марк, — помню, что вроде пятница была.
— Пятница? — переспросил Мамедов, быстро листая блокнот. — Щас, календарь найду. Та-а-ак, пятница… пятница была пятнадцатого числа.
— Вы пришли на работу к Маргарите?
— Да.
— Во сколько примерно это было?
— Около четырех. Мы собирались вместе пойти на концерт, а по дороге решили заглянуть к Оксане.
— Девушки были знакомы?
— Болтали пару раз. Они не особенно стремились развивать отношения.
— Понятно. И как же прошел вечер?
— Мы были на концерте.
— Втроем?
— Нет, я и Маргарита. Оксана не такая меломанка, как мы, вернее, у нее другие вкусы.
— А после концерта?
— Я проводил Марго и пошел домой.
— Вы были в консерватории или в филармонии?
— Не пойму, — спохватился Трауберг, — какое все это имеет отношение к тому, что случилось с моей сестрой?
— Еще немножко, потерпите. Так где вы были?
— В консерватории.
— Что было в программе?
— Чайковский, Шопен, Бетховен.
— А вы знали, что Маргарита незадолго до убийства получила от вашего отца солидную денежную сумму?
Трауберг сделал удивленное лицо.
— Впервые от вас слышу.
— Ну что ж, Марк Львович, спасибо вам за помощь, не смею вас больше задерживать. Если мне потребуется еще какая-нибудь информация, я позвоню.
— До свидания, — Трауберг поднялся и направился к двери.
Глава шестая
— Ты вообще, собираешься идти домой, или мне отправлять тебя под конвоем? Время уже второй час.
— Сейчас, Валентина Андреевна, только дождусь Николая с фотографиями.
Алискер сидел в вершининском кабинете в кресле у столика с чайником, держа в правой руке недопитую чашку чая.
— В любом случае, я не позволю тебе работать, — Вершинина прохаживалась по кабинету с сигаретой, — даже и не мечтай.
Ей тоже не терпелось взглянуть на фотографии. Она уже собиралась было позвонить Антонову на сотовый, но тут он сам появился в дверях кабинета, держа в руках объемистый коричневый пакет.
— Спасибо, Коля, — поблагодарила его Вершинина, — можешь идти отдыхать.
Коля попрощался с Вершининой и с Мамедовым и вышел из кабинета. Разорвав пакет, Валандра высыпала его содержимое на стол. Мамедов подошел и встал рядом.
Это были большие, размером с лист писчей бумаги, черно-белые фотографии, явно выполненные профессиональным фотографом. Все они были разделены на пять стопочек, по нескольку фотографий в каждой. На обороте каждой фотографии были дата, фамилия, имя и отчество жертвы и еще кое-какие пометки.
Вершинина обошла стол и села в свое кресло, Алискер пристроился в кресле для посетителей. Взяв одну стопку фотографий в руки, Вершинина начала их разглядывать. На них был изображен труп Маргариты Львовны, снятый с разных сторон. Отдельно, крупным планом было дано лицо жертвы с выколотыми глазами и участок груди, на которой был запечатлен знак, оставленный маньяком: яблоко, внутри которого была сделана надпись «TARSUS».
На обороте одной из фотографий с общим видом было написано: «Тридцатое мая тысяча девятьсот девяносто девятого года четыре часа двадцать минут. Трауберг Маргарита Львовна, тысяча девятьсот шестьдесят пятого года рождения.» Ниже был написан ее адрес.
Вершинина передала фотографии Мамедову и взяла другую стопку.
— Ну, посмотрел? — спросила она Алискера, когда последняя стопка фотографий прошла через их руки. — Иди, скажи Болдыреву, чтобы отвез тебя домой.
— Погодите минутку.
Он достал из заднего кармана брюк небольшой блокнот и вынул из него численник.
— Давайте-ка посмотрим.
— Что?
— Вот, смотрите. Первая жертва — Береговая Людмила Петровна — двадцать седьмое декабря прошлого года, в январе — никого. Следующая жертва — Ермонская Елена Викторовна — седьмое февраля этого года, затем — четырнадцатое марта, девятнадцатое апреля и тридцатое мая. Это не может быть простым совпадением.
— Ты хочешь сказать, что все убийства были совершены в воскресенье? — посмотрела на него Вершинина.
— Вот именно. Кроме апреля. Девятнадцатое апреля был понедельник.
— Здесь указано не время убийства, а время, когда были сделаны фотографии. Маргарита Трауберг, скорее всего, была убита вечером двадцать девятого мая, а в три пятнадцать преступник покинул место убийства, это зафиксировано у нас в журнале.
— Тогда с большой долей вероятности можно предположить, что и всех остальных он убил в субботу.
— А как же девятнадцатое апреля?
— Значит, труп был обнаружен не сразу, это можно проверить в прокуратуре.
— Если даже это и так, — Вершинина закурила, — что нам это дает?
— У преступника есть своя система.
— Да, есть, — согласилась Вершинина, — и, разгадав ее, мы сможем быстрее отыскать этого маньяка.
— Как вы думаете, что означает это яблоко и надпись «TАРСУС» внутри?
— В этом знаке зашифрованы его фамилия и адрес, — усмехнулась Вершинина, — кстати, ты знаешь, — она вспомнила вчерашний разговор в ресторане, — это предположение может быть недалеко от истины.
— Вы скажете тоже, — скептически произнес Алискер, — может быть, там есть и год его рождения?
— Может быть… — задумчиво произнесла Валандра.
— А вы знаете, Валентина Андреевна, это словечко Тарсус чем-то мне знакомо. Скорее всего, это что-то латинское или греческое. Нет, все-таки латинское.
Мамедов взял одно фото с вырезанным знаком и начал его рассматривать.
— Это может быть все что угодно: имя собственное, географическое название или просто обозначение предмета, — задумчиво произнесла Вершинина.
— А места убийств никак не связаны одно с другим?
— Три убийства в центральных районах, два на окраинах, — ответила Валандра, взглянув на оборотную сторону фотографий.
— Нужно еще попробовать посмотреть по карте, — загорелся Мамедов, — я видел какой-то фильм, там маньяк из мест, где он убивал свои жертвы, составлял крест или что-то в этом роде.
— Карты у нас нет, — Вершинина сняла трубку внутреннего телефона, — алло, Шурик, скажи Сергею, пусть доедет до ближайшего киоска «Роспечати», купит карту Тарасова и принесет мне.
Она положила трубку и потянулась за сигаретой. Алискер тоже закурил.
— А что вы думаете по поводу брата Маргариты? По-вашему, он мог убить?
— Не знаю, — Вершинина сделала неопределенный жест, держа сигарету в руке, — нужно поговорить с его девушкой, Оксаной.
— Если он убил, то может предупредить ее.
— Скорее всего, он не имеет к убийству сестры никакого отношения — кишка тонка.
— Зачем же встречаться с Оксаной?
— Для успокоения совести, как говорят…
Дверь кабинета приоткрылась, и в проеме появился Болдырев.
— Можно?
— Заходи, — Вершинина поманила его пальцем, — принес?
— Вот, — он положил на стол перед Вершининой голубой прямоугольник сложенной карты и повернулся, чтобы уйти.
— Погоди, — остановила его Валандра, — сейчас отвезешь домой этого инвалида-работоголика.
— Так нечестно! — возопил Мамедов, — мы еще не смотрели карту.
— Хорошо, — смилостивилась Валандра, — только после — сразу домой.
Она освободила стол, отодвинув в сторону фотографии, и расстелила на нем карту. Алискер подошел, вынул из блокнота ручку и начал отмечать жирными точками места, в которых произошли убийства. Болдырев, хоть и не понимал сути происходящего, с интересом наблюдал за его действиями.
— Твоя память, Алискер, похоже, не сильно пострадала, — улыбнулась Вершинина, намекая на недавнее сотрясение.
— Не жалуюсь, — Мамедов закончил свою работу и выпрямился, чтобы лучше видеть общую картину, — это вы меня хотите на пенсию отправить.
В это время вошел Толкушкин. Поздоровавшись со всеми, он приблизился к столу. Таким образом, в кабинете образовалось что-то вроде военного совета.
— Есть что-нибудь? — Вершинина обратилась к Толкушкину.
— Кое-что, — таинственно произнес он.
— Ладно, погоди немного, сейчас этого полководца домой спровадим и поговорим.
— Вы пока начинайте, — пошел на хитрость Мамедов, — а я здесь над картой немного поколдую.
— Нечего здесь колдовать, — раскусила его Вершинина, — я и так вижу — никакой системы.
— Попробуем соединить их прямыми линиями, — не унимался Мамедов, — где-то у нас здесь была линейка.
Он начал шарить на столе под картой и, не найдя чертежного инструмента, принялся искать его на полке.
— Вот она! — обрадованно провозгласил он, держа линейку над головой.
Но Вершинина уже сложила карту.
— Все, — она строго посмотрела на него, — на сегодня тебе достаточно.
— Ладно, — вздохнув, он положил линейку на стол и посмотрел на Болдырева, — поехали.
— Поехали, инвалид.
Болдырев с Мамедовым вышли. Когда за Алискером закрылась дверь, Вершинина опустилась в кресло, взглядом приглашая Толкушкина сделать то же самое. Едва он устроился и хотел было открыть рот, как дверь снова отворилась, и в кабинет заглянул Мамедов.
— Завтра я все равно приду.
Валандра собиралась уже рявкнуть на него как следует, но он исчез.
— Ну что там у тебя, Валера? — она облегченно вздохнула и приготовилась слушать.
— Удалось кое-что выяснить…
— Не тяни резину, Валера.
— Я разговаривал с девчонками из второй смены в том кафе, где вы вчера обедали, показывал им фотографию Трауберг. Одна из них узнала ее.
— Так, так, интересно…
— Трауберг частенько бывала в этом кафе, не на террасе, а внутри, — пояснил Толкушкин, — девушка была свидетелем, как пару раз к Трауберг подсаживались особы мужеского пола, — пошутил Валера.
— Серьезней давай, — Валандра строго посмотрела на него, — что за мужчины, как они выглядели?
— Один — блондин, крепкий, коренастый, солидный на вид, лет тридцати-тридцати пяти, другой — бойкий, темноволосый, все время смеялся. Девушка сказала, что он часто в их кафе захаживает.
— Более подробного описания нет?
— Ну, она говорит, что он выше среднего, худощавый, довольно мускулистый, симпатичный, остряк, правильные черты лица, и взгляд такой, она сказала, веселый и лукавый. Одет обычно в джинсу.
Валандра на минуту задумалась. Ее отрешенный вид вызвал у Толкушкина беспокойство.
— Валентина Андреевна, вы слушаете меня?
— Слушаю, слушаю, Валера.
— Что-то не так?
— Просто сопоставляю факты… Брат Маргариты дважды заставал ее в обществе мужчин, чей внешний вид совпадает с твоими описаниями.
— Но самое интересное то, что двадцать девятого, то есть в день убийства, тот худой опять появился в кафе. Девушка хорошо это помнит. Он… подождите, — Толкушкин открыл блокнот, который держал в руке и, найдя нужную страницу, прочел, — наш паренек заказал пиццу, пиво, а потом еще и мороженое.