— Чего теперь галантерейничать: подходите, Иона Ав-румович, коли зовут.
Иона подошел, правый глаз немного слезился, вытер кулаком, мадам Малая ласково улыбнулась:
— Чеперуха, ты знаешь: нашего доктора Ланду выпустили.
Иона улыбнулся в ответ: он знает. Из-за этого все получилось: если бы радио не объявило про врачей и про доктора Ланду, которые ни в чем не виноваты и могут вернуться домой, он бы не выпил сначала с Бирюком, потом немножко у Зиновия, когда мадам Малая принесла ему персональный подарок. Все были бы живы и здоровы, мадам Малая не лежала бы теперь с головой и сосудами, так что приходится думать черт знает что.
— Малая, — правый глаз опять стал слезиться, Иона провел кулаком, чтобы вытереть, — ты таки права: я еще больше идиот и дурак, чем покойный Фима Гра-ник, пусть земля ему будет пухом. И как ни тяжело, что Дегтярь умер, но не дай Бог ему все это видеть и слышать. Жалко только, что он не дожил и так уже никогда не узнает, что Берия освободил нашего Ланду и вместе с ним всех остальных докторов и врачей.
— Иона, — нахмурилась Клава Ивановна, — почему ты сказал про Фиму, пусть земля ему будет пухом? Он опять набедокурил и прячется неизвестно где?
— Малая, — Иона улыбнулся, развел руками, — ты из чистого золота: только что ты имела обморок, а теперь шутишь, как ни в чем не бывало. Малая, я хочу поцеловать твои золотые руки, которые делали нам столько добра, что все вместе разом мы не стоим твоего мизинца.
Иона наклонился, взял руку мадам Малой, немного приподнял, прижался губами, Клава Ивановна зажмурила от удовольствия глаза:
— Ах ты, старый супник, тебе дай волю — ты всех женщин перепортишь!
— Ой, Малая, — запричитал Иона, как будто над покойником, — я сволочь, я последняя сволочь, и меня надо стегать батогом, как я своих коней, когда не хотят идти вперед и тянут в разные стороны!
Свободной рукой Клава Ивановна провела у Ионы по волосам, сказала, стал совсем седой, а в голове все равно ветер, как в двадцать пятом году, бедная Оля была беременная, должен был родиться Зюнчик, а Иона бегал к Циле из тринадцатого номера, и весь переулок видел, так что стыдно было смотреть людям в глаза.
— Малая, — Иона опустил голову еще ниже, — здесь рядом стоит Катерина и все слышит своими ушами, а ты выводишь Чеперуху на чистую воду, чтобы через тридцать лет краснел и раскаивался, как будто только вчера и все должны помнить.
— Чеперуха, — сказала мадам Малая, — люди все помнят. Как говорил покойный Дегтярь: у нас хорошая память — мы ничего не забываем. А теперь немножко отодвинься: что-то мне не по себе, опять тошнит. Катерина, подай сюда горшок, чтоб стоял рядом.
Катерина, которая смотрела на Клаву Ивановну и своего тестя во все глаза, так что не могла оторваться, откликнулась не сразу, Иона не стал ждать, сам полез под кровать, достал горшок, поставил прямо у изголовья, но Клава Ивановна сделала знак рукой, пусть уберет, пока не надо.
Внезапно из коридора задергали ручку, послышался сильный стук в двери, Катерина была уверена, что вернулся майор Бирюк, пошла отворять, но оказалось, дергает и стучит Ляля Орлова, которая тут же влетела в комнату с криком, с воплями, как будто тайный притон, вершат черные дела, а она поспела в последнюю минуту, чтобы прийти на помощь.
Оттолкнув старого Чеперуху, Ляля опустилась на колени, обеими руками схватила больную за голову, Катерина сказала, это издевательство и насилие над больным, которому прежде всего нужен покой, Клава Ивановна тоже просила отпустить, но Ляля, вместо того чтобы послушаться, закричала:
— Убийцы! Палачи! Я все знаю: Малая пришла к вам, чтоб поделиться радостью, а вы устроили у себя в доме дебош и довели старуху до инсульта, до мозгового удара, чтоб хватил паралич и не могла двигаться! Думаете, пробил час для реванша: ваш Чеперуха терзал Дегтяря, Дегтяря похоронили — теперь на вашей улице праздник! Будет вам праздник на Люстдорфской дороге, давно приготовили для вас место, — Ляля выпрямила два пальца, положила поверх два других, получилось как у детей, когда показывают теремок, а в нем окошко, — для всего кагала вашего!
Катерина пожала плечами: при чем здесь кагал — она вообще из Сибири. Ляля возмутилась: пусть не перекручивает, она совсем не то имела в виду!
Вернулся Андрей Петрович, остановился в дверях, Иона хотел обратиться, чтоб был ему за свидетеля, как эта женщина оскорбляла всю семью Чеперухи и грозила тюрьмой, как будто она советская власть и прокуратура в одном лице, но майор тут же перебил и сам обратился к Орловой:
— Слушай, Орлова, ты здесь самозванством не занимайся — в тюрьму людей не загоняй. Потребуется следствие — организуем следствие. Потребуется суд — дойдем до суда. Есть для этого закон, а самозванством не занимайся.
— Бирюк, — Иона развел руки, двинулся навстречу, — я всегда говорил, покойный Дегтярь, если б он был живой и с нами, мог бы тебе подтвердить и повторить мои слова: майор Бирюк, если его посадить на кони, так гикнет, аж ветер в ушах засвистит. Бирюк, дай я обниму тебя.
Андрей Петрович выставил вперед руку, Иона невольно наткнулся, в другое время можно было бы обидеться, но сейчас был неподходящий момент: Клаву Ивановну вдруг сильно вырвало, лицо сделалось серое, под глазами тяжелые мешки, с синевой по краям, видно было, состояние значительно ухудшилось, майор, пока женщины убирали рвоту и смывали пятно, слегка потрепал больную по руке и сказал:
— Малая, потерпи немного: скорая помощь уже едет, сейчас тебя отвезут в больницу, там доктора сделают укол и все что надо.
Первую минуту Клава Ивановна громко ойкала и стонала, но понемногу пришла в себя, опять стала возражать и доказывать, что ей не нужна скорая помощь, не нужна больница, она отлежится у себя дома, все пройдет, а свои хлопоты и заботы пусть оставят для другой цели.
Ляля сплела пальцы, прижала к груди, громко воскликнула:
— Какая другая цель! Какая может быть сейчас цель, кроме одной: чтоб вы опять стали здоровы и были с нами!
Бирюк сказал Чеперухе, чтобы вышел на улицу и ждал у ворот, пока не приедет скорая помощь, а то станут даром тратить время на поиски. Иона ответил, у ворот всегда кто-нибудь стоит, тем более сейчас, так что он будет только пятое колесо в телеге, а здесь он может пригодиться.
Андрей Петрович, чтобы не тревожить больную громкими разговорами, взял Чеперуху под локоть, повел к дверям и сам отворил:
— Повторяю: стой у ворот и жди, пока не приедут.
Первое желание у Ионы было ответить как надо этому солдафону, который забыл, что он не в армии, среди фрицев в Берлине, но за дверью стояли соседи, внимательно наблюдали, Иона вдруг, хотя в мыслях не было ничего похожего, взял под козырек, как будто наполовину шутка, наполовину всерьез, и повторил приказ:
— Есть, товарищ майор: стоять у ворот и ждать, пока не приедут!
Иона успел спуститься на один пролет, в парадную зашла Дина Варгафтик и стала подниматься по лестнице прямо навстречу. Иона вежливо поздоровался первый, можно было ожидать, сейчас начнутся расспросы, но Дина даже не поздоровалась в ответ, не повернула головы, как будто впереди пустое место. Иона машинально замедлил шаг, на какой-то миг приостановился, стал смотреть вслед, а Дина продолжала подниматься по лестнице вверх, ступенька за ступенькой, захотелось догнать ее, плюнуть в физиономию, как плюнула в лицо ему, но Дина уже закончила свой подъем, слышно было, как цокают каблуки по паркету в коридоре, Иона махнул рукой и вышел из парадной во двор.
На черном дворе, у крана над сливом, стоял со своим разводным ключом Степа Хомицкий. По выражению лица видно было, дело не ладится, Иона спросил Степана, не нужно ли подсобить, тот ответил, тут никакая человеческая сила не поможет, надо просить Джавахарлала Неру, чтобы слонов из Индии прислал, столько наложили. Да, подтвердил Иона, наложили, придется поднимать решетку, делать ревизию всего узла, тем более что возвращается доктор Ланда и глазами медицинского работника посмотрит, до чего довели санитарное состояние двора.
Эге, махнул ключом Степан, пока вернется доктор Ланда, еще двадцать раз успеем обверзаться с ног до головы.
Надо сделать, сказал Иона, как предлагала Малая: поставить у крана круглосуточное дежурство.
— Слушай, Иона, — вдруг перевел на другое Степан, — ты, говорят, старуху Малую трахнул так, что упала без сознания и теперь одной ногой там.
Степан указал ключом в землю. Иона от удивления мог только рот раскрыть.
— Степан, — Иона развернул свою пятерню, ладонь была вся покрыта бурыми мозолями, — как ты можешь повторять эти грязные слухи и сплетни! Ты же сам своими глазами столько раз видел, как Чеперуха держал одной рукой Мальчика за копыто, такого мерина Одесса больше не будет иметь, а Мальчик мог только еле-еле ногой подрыгать. Боже мой, — Иона схватился обеими руками за голову, — какая короткая память у людей из двора, где Чеперуха прожил всю свою жизнь и каждый камень знает его как облупленного!
Память у людей, сказал Степан, как этот слив: хорошее уходит под землю, а дерьмо забивает трубы и остается на виду.
— Степан, — Иона положил руку Степе на плечо., — я тебе скажу, как брату: Дегтярь, если б он был живой, вызвал бы Чеперуху к себе, дал, как положено, но закрыл бы рот кому надо, чтоб не поливали незаслуженной грязью старейших жильцов двора.
— Такие Дегтяри, — Степан подмял решетку, из-под земли ударил тяжелый воздух, — рождаются один на тысячу, и надо думать, как жить своей головой, а не ждать, пока придет новый Дегтярь, а то будем строить коммунизм еще сто лет, пока не доведем жилой фонд и сантехнику до такого состояния, что никакой золотарь со своей американской бочкой не выгребет.
Иона удивился: американский золотарь? При чем здесь американский золотарь со своей бочкой? Во-первых, у нас есть свои бочки и свои золотари, и не надо звать на помощь американцев. А во-вторых, Иона задумался, видно, не мог сразу найти подходящее слово, а во-вторых, из этого сравнения можно подумать, Степа не верит, что мы можем построить коммунизм. Тогда, сказал Иона, он задаст другой вопрос: если мы не можем построить коммунизм, так что же мы строим?
Степан сказал Ионе, чтобы не перекручивал слова, никто не может ответить точно, в каком году, тем более какого числа, но коммунизм будет не только у нас, будет во всем мире, это факт, взял кусок толстой проволоки, загнул один конец, чтоб получился крючок, запустил в глубь жижи, пришлось заталкивать с силой, потому что скопилась очень плотной массой, и стал шурудить. Иона внимательно наблюдал, со своей стороны предложил Степану помощь, пусть сделает второй крючок, он тоже пошурудит, вдвоем будет быстрее. Степан не откликался, так погружен был в дело, Иона сам взял кусок проволоки, наступил ногой, чтобы согнуть, затолкал крючок в массу, завертел с такой силой, что образовалась воронка, сразу видно было, дело пошло на лад.
— Степан, — весело воскликнул Иона, — недаром наши пионеры поют: кто весел, тот смеется, кто хочет, тот добьется!
Степан, хотя налицо имелись явные признаки успеха и были все основания радоваться, наоборот, нахмурился. Всматриваясь в воронку, которая, в зависимости от скорости вращения, то увеличивалась, то уменьшалась, Степан велел Ионе прекратить движение, сам тоже прекратил, воронка быстро сходила на нет, наконец, совсем не стало, только подымались пузыри, которые тут же, едва вздувшись, лопались. Иона смотрел с недоумением, как будто не верит своим глазам, настолько разительный был контраст: пока крутили проволокой, воронка в какие-то моменты делалась такой глубокой, что, казалось, сейчас хлынет все в канализацию, и останется только промыть чистой водой.
Степан сказал, придется идти в погреб, снимать колено, делать генеральную ревизию, а то жильцы со второго, третьего этажа добавят — весь двор затопим так, что никакие скафандры не помогут.
— Степан, — обратился Иона, — я пойду с тобой, но сначала надо привести Бирюка, чтобы пошел вместе с нами и увидел своими глазами, что так оставлять дальше нельзя и надо принимать меры.
Степан махнул рукой, незачем звать. Иона сказал, вот так и получается: один махнул рукой, другой махнул — а потом всем двором будем кивать на Ивана, на Петра, на Сидора.
— А кто они: Иван, Петр, Сидор? — разошелся Иона. — Ты, Хомицкий, ты, Чеперуха, ты, Бирюк — мы все Иван, Петр, Сидор, и нечего кивать, а надо прямо сказать: ты хозяин — ты в ответе и призови каждого, чтобы все знали: ты хозяин — ты отвечай!
Степан спустился в погреб. Иона готов был побежать вслед, но на улице завыла сирена скорой помощи. Иона вспомнил, что должен встретить у ворот, чтобы проводить к мадам Малой, которая, пока он помогал Степану с чисткой канализации, совсем вылетела у него из головы.
Хорошее настроение, которое было, пока работали со Степаном и рассуждали про коммунизм, вмиг улетучилось, на сердце опять легла тревога, как будто должно произойти что-то нехорошее, Иона ускорил шаг, чуть-чуть не опоздал, доктор со своим санитаром уже стояли в подъезде, прямо навстречу вышла Оля, Иона только успел подумать, сейчас начнется истерика и вопли, Оля схватилась за голову, не своим голосом закричала:
— Ой, я предчувствовала! Иона, что с нашими детьми?
Иона невольно засмеялся, так далеко было от истины, ответил, с детьми все в порядке, они сидят дома и пьют чай перед детским садом, а скорая помощь — к мадам Малой, майор Бирюк поручил ему встретить у ворот, чтобы даром не тратили время на поиски.
Оля сразу успокоилась и тут же, хотя никто не обращался и не спрашивал, объяснила доктору, что мадам Малая, вместо того чтобы в ее годы сидеть где-нибудь в Александровском садике на скамейке и отдыхать, всегда находит что-нибудь, чтобы крутить мозги себе и другим, можно только удивляться, откуда у старухи берутся такие силы, и, она дает голову наотрез, скорая помощь с чем приехала к мадам Малой, с тем и уедет.
В действительности не все оказалось так благополучно, как предвидела Оля. Доктор, старый еврей, вынул из кармана свой фонендоскоп, видно, достался еще от отца или деда, такой был потертый, выслушал мадам Малую со всех сторон, велел приподняться, постукал по спине костяшками пальцев, Андрей Петрович придержал за плечи, больная сначала терпела молча, но через минуту стала жаловаться на головокружение, доктор разрешил лечь, измерил давление на левой руке, на правой, была небольшая разница, но, в общем, ничего страшного.
Иона, ни к селу ни к городу, поднял сжатый кулак, сделал рот фронт и громко произнес:
— Наша старая гвардия!
Больная улыбнулась, подняла ко лбу правую руку, получилось вроде пионерского салюта, доктор похлопал по плечу, да, старая гвардия это старая гвардия, майор Бирюк сказал, тем более надо беречь и обеспечить медицинскую помощь в первую очередь. Доктор на миг задумался, взял больную за руку, непонятно было, щупает пульс или просто держит, чтоб подбодрить, и объявил решение: стационар.
Ляля Орлова сразу состроила гримасу, как будто предлагают отвезти не в стационар, а неизвестно куда, чуть не на кладбище, мадам Малая категорически заявила, что никуда не поедет, она отлежится дома, во дворе всегда найдется кто-нибудь, чтоб мог присмотреть, если понадобится. Катерина Чеперуха откликнулась первая, она готова хоть сейчас, но майор Бирюк приказал женщинам, пусть соберут минимум вещей, необходимых пациенту для больницы, велел санитару принести носилки, через пять минут все было готово, мадам Малая, когда принесли носилки, опять заартачилась, пришлось укладывать чуть не силой.
Санитар встал у носилок сзади, майор Бирюк велел Ионе, пусть возьмет с головы, а сам расположился сбоку, чтобы в случае надобности подхватить.
Больную отвезли в Сталинскую райбольницу, на углу Троицкой и Карла Маркса, по-старому Екатерининской. В приемном покое дежурный врач, молодая блондинка, большие серые глаза, на голове крахмальная шапочка, внимательно осмотрела, спросила, на что больная жалуется, мадам Малая ответила, у нее одна жалоба, она хотела, чтобы оставили дома, а ее насильно уложили и привезли сюда.