Желающих проверять достоверность высказанных суждений не нашлось. Майкл спрашивал себя, как долго ему удастся удерживаться от вопроса, вертящегося на кончике по меньшей мере трех языков. Нарушая неловкое молчание, Симс первым бросился в воду.
– Как вы думаете, доктор, когда он умер?
Всех троих держали на крючке по крайней мере полминуты – время, понадобившееся доктору, чтобы предаться изложению медицинских подробностей.
– Говоря попросту, – заключил он, – наступило полное трупное окоченение. А это значит, что мальчик мертв более четырех часов; возможно, шесть. Конечно, если тело лежало в сене с самого начала, биологические процессы протекают, и названные мною сроки следует удлинить. Понимаете, мы ведь вообще лишь очень приблизительно можем установить время смерти. В данном случае, я бы сказал, от четырех до семи часов.
Рэнч порывисто потянулся к левому запястью, остановился на полпути, потом снова передумал и, отвернув обшлаг рубахи, посмотрел на часы.
– Без пяти восемь.
По меньшей мере в трех умах начались торопливые вычисления, но еще до того, как появилась возможность сравнить результаты, послышались голоса, и из боковой двери вышло несколько человек во главе с директором и бледнолицым мужчиной гигантского роста – суперинтендантом из Стевертона. Позади них тяжело топали сержант, констебль из Сэдли и еще двое, один – с фотоаппаратом.
– Это суперинтендант Армстронг, – представил его директор. – Суперинтендант, осмелюсь предположить, вы знакомы с доктором Мэддоксом. А эти господа – учителя моей школы: мистер Симс, мистер Эванс, мистер Гриффин и мистер Рэнч.
– Рад познакомиться, – отрывисто бросил полицейский. Со стороны учительского состава послышалось вежливое шуршание.
– Если вам потребуется помощь, – продолжал директор, – не сомневаюсь, что эти господа…
– Благодарю вас, сэр, – прервал его Армстронг, явно не считаясь с этикетом академического разговора. – Разумеется, я обращусь за помощью, когда в ней возникнет необходимость. А сейчас, господа, думаю, вам стоит пройти в здание школы. Позднее мне понадобятся ваши показания. Кто обнаружил тело?
Десятник сделал шаг вперед.
– А вот вы подождите здесь. Пока же мне надо переговорить с доктором Мэддоксом. Доброго вечера, господа.
При этом недвусмысленном высказывании господа потянулись в сторону школы. Эванс и Гриффин немного отстали.
– Перси, – прошептал последний, – получит апоплексический удар, если с ним и дальше будут так обращаться. Как тебе понравился наш мистер Армстронг?
– Совершенно не понравился.
– Лично мне он показался…
– И ты вполне можешь оказаться прав.
Ужин прошел в молчании. Ученики были подавлены и сидели навострив уши в надежде узнать хоть какие-то крохи о случившемся из доносившихся с учительского стола обрывков фраз. Но их ждало разочарование – учителям было указано ничего до времени не говорить, хотя, как справедливо заметил Симс, смысла в этом было немного, ведь из окна хорошо видно, что территорию школы прочесывает целый отряд полиции. Так или иначе Майкл был только рад, что в столовой не слышно обычного гула, ибо сейчас он был полностью сосредоточен на решении трудной проблемы. Как только ужин закончился, Майкл отправился в директорские покои на поиски Геро. К счастью, она оказалась одна, удрученно склонившаяся над едой, к которой даже не притронулась. При его появлении она подняла голову и слегка шевельнула губами, как-то вызывающе и вместе с тем жалобно.
– Ты не слишком рискуешь, милый?
– Выслушай меня, Геро. Сегодня днем мы не виделись. На сенном поле ты была одна.
– Это еще почему?..
– Неужели ты не понимаешь, дорогая, что всех нас будут выспрашивать, где да когда мы были? А Мэддокс утверждает, что, скорее всего, убийство было совершено между часом и четырьмя пополудни.
– Но ведь мы можем обеспечить друг другу алиби…
– Да, и выпустить пар из котла…
– А, ну да, понимаю, Майкл хочет выглядеть рыцарем. – Геро смягчила насмешку ласковой улыбкой.
В дальнем конце коридора послышались шаги.
– Обещай, – с нажимом сказал Майкл.
– Хорошо, хорошо, – прошептала Геро, сделав, однако, про себя некоторые оговорки. – Что-нибудь придумаем, – добавила она, и в этот самый момент открылась дверь и вошел ее муж. Он отрешенно и с некоторым напряжением во взгляде посмотрел на них.
– А, это вы, Эванс; суперинтендант собирается поговорить с каждым из наших работников по отдельности после того, как мальчики лягут спать. Вы готовы?
Майкл пробормотал что-то неопределенное и вышел из комнаты. Его не оставляло чувство смутного раздражения, мелкие уловки Геро продолжали его задевать.
– Что ему было нужно? – осведомился Вэйл.
– Кое-какой реквизит для спектакля, который он ставит со своим классом.
– Ах, вот как? Не уверен, что могу одобрить такого рода представления в моей школе. А сейчас тем более не время думать о театре. Все это ужасно, Геро. Я отдал школе всю свою жизнь. Пятнадцать лет, и вот что происходит, да еще и с мальчиком, которому я был не столько директором, сколько заменял отца.
– Послушай, но ведь тебя же никто не винит в случившемся.
– Разумеется, нет, – раздраженно отмахнулся Вэйл, – только ведь речь не об этом. Ты не хуже моего понимаешь, что даже тень скандала может уничтожить репутацию такого заведения, как это. И что нам тогда делать?
– Ну, с голоду, я полагаю, не умрем. Насколько я понимаю, теперь нам перепадут кое-какие деньги. – Геро сама удивилась цинизму этого замечания.
– Что ты такое говоришь, дорогая? Так, словно я… право, ты сегодня сама не своя. Честно говоря, в такой момент я ожидал от жены большего сочувствия.
Геро устало вздохнула. Ну вот, эти обычные воззвания о сострадании. И беда в том, что они всегда достигают цели, находя отклик в той части женского естества, которая ей неподвластна.
– Круто! Ну, выкладывай! Мы проследим за ним и?.. Кто это?
– Не дыши на стекло, осел, ничего не видно. – Понсонби послушно протер окно. – Говорить пока рано, – продолжал Стивенс, – ты ведь всей школе растреплешь.
– Честное слово, Стивенс, я ни за что… слушай, а что этот малый с фотоаппаратом делает?
– Останки снимает. Так всегда делают при убийстве. Кстати, вот еще одно доказательство того, что это было убийство.
Потрясенный неотразимой логикой командира, Понсонби в восхищении закатил глаза, затем прижался носом к подоконнику.
– Смотри-ка, поднимают его. Кладут в фургон. Я не вижу крови, а ты? Как он страшно выглядит. Я, пожалуй, пойду.
Диктатор был сделан из более прочного материала.
– Катись, если хочешь. Я досмотрю до конца. Эй ты, иди сюда, живо! Смотри, они ворошат сено, наверное, улики ищут. – Понсонби вернулся к окну. – Так, отъезжают. Куда, интересно, его увозят? Верно, на кладбище.
– Как ты думаешь, нам дадут выходной на похороны?
– Возможно. Эй, смотри, инспектор что-то нашел. В платок заворачивает. Отпечатки пальцев.
– Здорово! У нас тоже будут брать?
– Заткнись! Я ничего не вижу – совсем темно становится. Скорее всего, пуля.
– Да нет, карандаш – серебряный карандаш.
Глава 4
Устный экзамен
Наконец равнодушное к темным людским делишкам, страхам или страстям солнце оставило дневную свою стражу. Оно заглядывает в неубранный общий зал, где учителя нервно переговариваются, пытаясь без особого успеха скрыть за пустыми замечаниями растерянность перед внезапно разверзшейся у их ног пропастью. Полиция к этому времени кончила прочесывать сенное поле, обнаружив, что искать там нечего, и отпустила с миром фургон с его обычным грузом – сеном. Над дальним краем поля летает стайка чибисов, являя то черное свое оперение, то белое, словно это вспышки света или волны на лунной поверхности озера. У Тивертона, глядящего на них из окна столовой, мелькают в сознании образы жизни и смерти, преступления и невиновности, черного и белого. Да и все в школе, кроме самых маленьких, для которых всего этого дела просто не существует, невольно, но неотвратимо вглядываются в окна и то, что расстилается за ними.
Вскоре в общий зал входит суперинтендант. Ученики поедают его глазами, храня притворно вежливое, оценивающее молчание, каким мальчишки их возраста обычно встречают незнакомца. Ведет себя Армстронг несколько суетливо, если это слово вообще применимо к такому человеку-горе. Однако, поощряемый настороженными взглядами, он поправляет воротник рубашки и сразу берет быка за рога.
– Все вы слышали о печальном событии, происшедшем в школе. Мне поручено разобраться в нем, и если, молодые люди, кто-либо из вас может оказать помощь, надеюсь, он ее окажет.
Начало получилось хорошим, даже самый строгий из молодых критиков не нашел бы, к чему придраться; предложение помочь полиции встречено на ура. Чувствуя, что экзамен он сдает на пятерку, суперинтендант развивает мысль:
– Пока мне хотелось бы знать только одно: не видел ли кто своего товарища за обедом или сразу после него?
По собравшимся пробегает невидимая дрожь. Она начинается со старшеклассников, сидящих на задних рядах, и волнами переходит к младшим, расположившимся прямо перед суперинтендантом. Вот он и попался. Одно только слово превратило его из потенциального героя в посмешище. Отныне этому слову – «товарищ» – предстоит в течение нескольких недель звучать излюбленной шуткой, а также оружием нападения, а потом еще много недель суперинтенданту придется преодолевать последствия своего высказывания. Он понимает, что «потерял аудиторию», и, оставляя дальнейшие попытки походить на Агага[5], задает вопросы жестким официальным тоном.
Нет, за обедом Вайверна-Вимиса не было; кое-кто из учеников ушел обедать с родителями, и те, кто обычно сидит в столовой рядом с Вимисом, решили, что и он среди отпускников. Нет, и после обеда его никто не видел и не знает, куда он отправился. Из школы никто не выходил до начала соревнований. Даже если Армстронг и был зорок, как пустельга, все равно трудно предполагать, что он способен заметить, как в кругу, состоящем из восьмидесяти учеников, при его втором вопросе слегка приподнялась и тут же опустилась маленькая рука, а при третьем на двух лицах появилось напряженное и упрямое выражение. Он шагает к двери – пожалуй, довольно быстро для себя, но недостаточно быстро, чтобы не услышать, как за его спиной начинает мурлыкать какую-то эстрадную песенку лопоухий подросток в огромных очках; одно нелестное слово в песне фигурирует как piece de rеsistance[6].
Суперинтендант уединился с директором, который остро переживал факт, что допрашивают его в собственном кабинете, и наверняка чувствовал себя примерно как Кронос, когда вдруг ниоткуда явился, чтобы подвергнуть его испытанию, Зевс.
– Итак, сэр, – говорил суперинтендант, – давайте посмотрим, чем мы располагаем. Последний раз, насколько нам известно, мальчика видели сегодня под конец уроков. Отсутствие его было замечено не ранее семи вечера, когда начались поиски. Из показаний десятника Морли явствует, что тело было хорошо спрятано.
– Его могли перенести туда вечером, в любой момент после убийства, – вставил директор.
– Конечно, сэр, конечно, и как это только мне самому в голову не пришло, – иронически заметил суперинтендант, заставив досточтимого Вэйла слегка поежиться, – думаю, что в непродолжительном времени мы подключим вас к расследованию. А пока скажите, сэр, – продолжал он, – у вас здесь все учителя давно работают?
– Да, все, кроме мистера Рэнча; он пришел к нам в прошлом семестре.
– И что это за человек, мистер Рэнч?
– Ну, как вам сказать… как педагог он меня вполне удовлетворяет. Конечно, не ученый, нет, не ученый; но работник добросовестный и весьма справедливый, хотя и строгий.
– Меня он интересует скорее не как педагог, а как человек. – Удивительно, но, кажется, любой из собеседников Персиваля Вэйла оказывался подвержен воздействию его размеренной речи.
– Как человек? Что ж, колледж, который он окончил, дает ему весьма лестные рекомендации. Не могу сказать, что я хоть сколько-нибудь тесно общаюсь с ним за пределами школы. Но, в общем, он кажется мне человеком замкнутым, и к тому же, должен отметить с известным сожалением, склонным к некоторому эстетству. Сомневаюсь, чтобы он придерживался вполне здравых политических взглядов. И конечно, это не вполне… не вполне, как бы это сказать… – Директор смущенно осекся.
– Не вполне джентльмен? – пришел ему на помощь Армстронг. – Ну что ж, это ведь можно сказать о многих из нас. Ладно, поехали дальше. Поиски пропавшего мальчика ничего не дали, и вы связались с нами. Между прочим, сэр, могу я поинтересоваться, почему вы не сделали этого сразу, как только обнаружили исчезновение? Звонок в полицию поступил только в семь тридцать.
– До этого времени я понятия не имел, что мой племянник убит, – ледяным тоном ответил директор. На сей раз пришло время поежиться суперинтенданту.
– То есть, если я правильно понимаю, вы решили, что он просто сбежал или еще что случилось? – перешел он в контратаку.
– Второе ваше предположение ближе к истине, нежели первое, – парировал мистер Вэйл. – Я подумал, что, как вы выразились, с ним что-нибудь случилось. Видите ли, у моих учеников нет привычки… э-э… сбегать.
– Конечно, конечно. А в семь двадцать пять вы узнали от Морли, что случилась трагедия, верно?
– Да.
– Тогда вы вызвали мистера Тивертона, поручили ему сообщить о случившемся коллегам, а сами позвонили доктору Мэддоксу и в полицию, правильно?
– Именно так.
В приемной зазвонил телефон. Директор приподнялся было на стуле, но движением руки суперинтендант остановил его:
– Не беспокойтесь, сэр, сержант Пирсон ответит.
Директор вернулся на место и вымученно улыбнулся: