— Это вопрос не ко мне.
— А к кому?
— К тому, кто передал Вам деньги и письмо. Не советую потратить деньги на что-то другое. До свидания, у меня ещё много дел, сказал пилот, пожал Ефиму руку и растворился в толпе.
На следующий день Ефим поехал на дикий автомобильный рынок, который находился в конце города. На площадке в полтора гектара стояли сотни легковых автомобилей всех марок и всех цветов. Ефим имел опыт в покупке автомобилей, когда он с Мариной ездил по Украине и «кидали» незадачливых продавцов. Он ходил, осматривал машины, приценялся, но ничего подходящего найти не мог. Он хотел купить машину подешевле, с таким расчётом, чтобы часть денег из переданных, осталась ему. Но такие машины были в том состоянии, которое везут на «шрот» — что значит по-немецки металлолом.
Покупатели в основном были из стран бывшего СССР и большая часть литовцы. Они покупали даже битые машины, которые, по их словам, в Литве реставрируют, превращая в новые. Но ходили по рынку и украинцы, и казахи, и россияне и т. д. Ефима позвали к небольшой группе людей, в которой говорили по-русски. Оказалось, что это дочь, вышедшая замуж за немца, высокого здорового парня, и её родители, приехавшие из России покупать машину.
— Извините, пожалуйста, обратилась к Ефиму, молодая, симпатичная, пухленькая, как на рождественских открытках, женщина, — я слышала Вы говорите на немецком.
— Немного, а в чём дело?
— Понимаете, это мой муж — немец. Он говорит что-то родителям, а ни они, ни я ничего по-немецки не понимаем.
Девушка говорила смущаясь и смеясь одновременно. Родители, наверное сельская интеллигенция, лет по сорок, тоже смущённо улыбались. Немец говорил Ефиму, что машина, к которой они приценяются, неплохая, но нужно проверить на специальном стенде пробег и заключение не была ли она в аварии. И сколько, примерно, это стоит.
Ефим перевёл, его поблагодарили, а он подумал: "Надо же, что такому придурку досталась такая симпотная девка, а я тут вынужден всяких блядей искать".
Он и не подумал, что этот парень, наверное работает, и может прокормить свою семью и будет хорошим мужем. А язык его жена выучит и его научит русскому.
Потолкавшись ещё среди машин, Ефим уехал ни с чем.
В отличие от Одессы, где поставить квартирный телефон всегда являлось проблемой, в Германии никто не представляет себе, как можно жить без телефона. Стоит подать заявку, заключить договор с Телекомом, купить нравящийся тебе аппарат и через неделю — полторы можешь разговаривать с любым континентом планеты. Но телефон штука дорогая. Существует ежемесячная плата за пользование телефоном и за все разговоры нужно платить. Причём ежегодно каждый абонент получает несколько телефонных книг-справочников с квартирными телефонами и всех организаций и предприятий города или района.
Ефим сел на телефон и стал обзванивать гостиницы Франкфурта. Он звонил во все гостиницы подряд, надеясь, что в одной из гостиниц ему ответят на русском языке и там смогут заключить договор также на немецком и русском. Перезвонив более чем в двести гостиниц, он остановился на трёх, в разных концах города. В письме, которое служило ему инструкцией, были указаны условия, необходимые для заключения договора. Это и цена, и комфорт, и время, необходимое для поездки в аэропорт. Ефим объехал все три и остановился на двоих, приемлемых по цене, комфорту и расстоянию. Третья хотя и была недорогой и находилась в центре города, но походила своим комфортом и чистотой на захудалую одесскую гостиницу. В обоих гостиницах составили договоры, и Соколов с ближайшим рейсом передал их в Одессу. С покупкой машины он не торопился, и когда заканчивались у него деньги, брал понемногу из выданным ему на покупку автомобиля. И случилось то, что произошло с ним, когда ему было лет девять.
Зинаида, Фимкина мать, ожидая какого-то ценного кавалера, еврея, прибывающего из Европы в качестве туриста, заказала у женщины, занимающейся приготовлением кошерных блюд, пирог с рыбой, и послала Фимку забрать его за несколько часов до встречи гостя. Время было послеобеденное, и Фимка ещё не поевши, здорово проголодался. Он забрал пирог, лежащий на фанерке и завёрнутый в тряпицу, и пошёл домой. Пирог ещё был горячий и так вкусно пах, что Фимка не удержался, сел на бордюр у дороги, открыл краешек пирога и отщипнул маленький кусочек корочки. Её не нужно было жевать, достаточно прижать языком к нёбу, и она таяла во рту, издавая сильный аромат и возбуждая ещё больший аппетит. От пирога шёл дурманящий живот и голову запах, и ещё не доходя до трамвайной остановки он ещё несколько раз присаживался отведать пирога. Когда он сел в трамвай, то уже не заворачивал край пирога в тряпицу, а отщипывал не глядя на него по маленькому, ну совсем маленькому кусочку, так, что мама и не заметит, что он пробовал пирог.
Вкус того пирога и боль ягодиц от ремня, которым его наградила мать, развернув изуродованный и переполовиненный пирог, Ефим запомнил на всю жизнь, и тем не менее, настоящего урока от того случая он не вынес. То, что произошло с пирогом, случилось и с деньгами. Ефим обратил на это внимание, когда денег почти не осталось. К тому времени договор с гостиницей заключили, и пилоты, прилетавшие на ночь, останавливались в ней, добираясь сначала на метро, а потом на трамвае. Гостиница находилась в районе города, ближайшем к аэропорту, но Ефима торопили с покупкой машины. Ефим покупал удешевлённый месячный проездной билет, положенный получателям социального пособия, и ездил в аэропорт встречать экипажи и провожать их на общественном транспорте к гостинице. Но Ефим недавно получил серьёзное предупреждение от шефа, и требование приобрести машину, или он с ним разберётся. Ефим знал шефа, и не хотел иметь, мягко говоря, неприятностей, которые могут последовать за этим и решил во что бы то ни стало достать денег, одолжив их у кого-то. Он мучительно перебирал в памяти знакомых, имеющих, по его мнению, деньги и не находил никого, кто мог бы ему доверить их долг.
И тут он вспомнил о своём детском и школьном приятеле и соседе Семёне Котике! Как же он раньше о нём не подумал?! Его-то можно убедить. Семён ещё в юношеские годы никому не отказывал в помощи, а сейчас на чужбине, Ефим был уверен в этом, что Котик, ему, соседу и соученику, безусловно поможет.
Позвонив Семёну и договорившись с ним о встрече, Ефим зашёл в цветочный магазин, купил в горшочке цветок понравившейся ему орхидеи и пошёл на трамвайную остановку. На остановке под стеклом висела карта города с нанесенными на неё маршрутами всех видов транспорта и расписанием его. Ефим знал, где живет Котик, но ездил в тот район давно — посмотреть зоосад, и забыл название остановки. Он стал рассматривать карту, а в это время за его спиной пришёл, загрузился и ушёл трамвай. Ефим увидел только хвост трамвая и выругался про себя. Трамваи ходили по рельсам так тихо, что Ефим уже не первый раз упускал его и ждал следующего. Благо, транспорт в Германии ходит так, что по нёму можно проверять время. Ещё до приезда в Германию дворовой мудрец, чистильщик обуви дядя Хаим, прошедший всю войну, рассказывал байку:
Когда началась война, на железнодорожных станциях СССР всегда находилось много народа, ожидающего опаздывающие поезда. Приходящие с опозданием даже в мирное время, они во время войны приходили на много часов позже расписания. На вопросы и возмущения пассажиров железнодорожное начальство говорило: "Что же вы хотите — *война*!"
В Германии в мирное время поезд мог опоздать на две-три минуты, а во время войны, когда поезд прибывал секунда в секунду, немцы не удивлялись по этому поводу, а железнодорожное начальство говорило:
"Что же вы хотите — *война*!" Ефим посмотрел расписание и когда стрелка абсолютно точных, управляемых по радио часов, указала время прихода очередного трамвая, и он остановился: "Война?" — спросил себя Ефим, засмеялся, сел в полупустой вагон и поехал к Семёну.
Войдя в квартиру, Ефим вручил цветок Вере со словами:
— Это вам к новоселью.
— Спасибо, какая прелесть! А запах такой тонкий, ну прямо божественный. Рита, иди понюхай.
— А-а! — понюхав цветок проговорила Маргарита.
— Посмотри, Фима, какой у нас вид из окна, предложила Вера, а Маргарита закричала:
— Дядя Фима, а у нас белка на балконе живёт.
— Да ну? Покажи.
Они вышли на балкон, и Маргарита, уже забыв о белке, встала на стульчик и показала вниз.
— А там вон жирафы живут, но их сейчас нет. Ушли, наверное, спать. А там фламинго. Видите, красные?
— Да, вижу.
— А там и козочки есть.
Вера рассказала Ефиму, что козочка — любимое животное Риты. Она в зоопарке проводит с ними большую часть времени. И когда кто-то спросил её, кого она больше любит, папу или маму она ответила, что козочку.
— А где же белка? — спросил Ефим.
— А вот тут, в домике. Надо тихо стоять, она или выглянет, или придёт в домик.
— Как придёт, откуда? Вы же на пятнадцатом этаже.
Тогда стал объяснять Семён:
— Я купил горшок с хризантемой и поставил его на балконе. Но однажды заметил, что из него выброшено немного земли. Я присмотрелся, а там закопан грецкий орех. Я сначала думал, что это дело воронья, но как ворона его раскусит? Стал наблюдать и однажды увидел белку. Она просто взлетала по стене. Видишь, стеновые блоки отделаны галькой так, что она выступает, вот белка цепляется за них и лазит. Потом я сделал этот домик. Смотри, вот она показалась.
Белка с пучком сена во рту рассматривала людей на балконе и видя, что ей ничего не угрожает, шмыгнула в домик.
— Так, пошли ужинать, — позвала Вера, — Я картошечки пожарила.
— Что будешь пить, вино, водку, коньяк? — спросил Семён.
— То что и ты. Мне всё равно.
— Тогда сухое баварское вино. Необыкновенно вкусное.
Семён достал из серванта плоскую зелёную бутылку. Ефим взял её в руки и спросил:
— А почему написано — Franken? Это французское?
— Нет. Западная часть Баварии и часть земли Гессен раньше называлась Franken. Ты не думал почему город Франкфурт? — объяснял Семён, разливая вино по рюмкам.
— Теперь понял. Ну, что? За ваше новоселье.
— Какое новоселье? Мы уже здесь почти полгода живём.
— Тогда за хозяйку дома. Будь здорова, Вера.
— Спасибо.
Поужинав и поговорив ни о чём не значащих вещах, поспрашивав о здоровье родственников и об общих знакомых, Ефим всё никак не переходил к вопросу из-за которого пришёл. Семёна уже начало немного угнетать присутствие Ефима, который никогда и ранее не приходил просто так, а всегда за чем-нибудь. Самому Семёну задавать вопрос о цели посещения не хотелось из-за Веры, хотя, будь они с Ефимом наедине, он бы не стал церемонится. В конце концов игра в молчанку надоела и Семён спросил, когда Вера вышла на кухню:
— Ты, конечно, пришёл по какому-то вопросу?
— Ах, да! — Ефим сделал вид, что он забыл задать совсем незначительный вопрос, — Я, Сёма, нашёл работу неплохую, но мне для этого нужен неплохой автомобиль, желательно маленький автобус. Я собрал немного денег, но их недостаточно. Я присмотрел уже минибус, но мне нужно хотя бы ещё тысяч пять. Ненадолго. Пару месяцев, и я верну.
— Фима, ты ведь понимаешь, что мы ещё даже не обставили полностью квартиру, да и заработки у нас какие? Вера получает немного, а я пока перебиваюсь случайными заработками, тем более, что от социала мы получаем сейчас небольшую доплату.
Ефим, понимая, что дело сейчас может сорваться, а Семён колеблется, взмолился:
— Фимочка, помоги! У меня ведь по сути кроме тебя здесь никого нет. А если я сейчас потеряю работу, то мне больше не светит.
В комнату вошла Вера и обратилась к Семёну:
— Сеня, надо помочь старому товарищу. Ты же видишь, что ему очень надо, а мы пару месяцев перебьёмся.
Семён мог сказать жене, что он хорошо знает артистические способности Фимки, и знает, что он не совсем чистоплотный человек, но у порядочных людей есть один недостаток: они не могут прямо в глаза говорить негодяю, что он негодяй, боясь его обидеть и этим запачкаться самому, и Семён, отвечая Вере, запросился:
— Вера, я не против одолжить ему денег, но у нас там всего три тысячи, а ему надо пять.
— Ну хотя бы три, — вставил Ефим.
— Ну, ладно, моя шпаркасса (сберегательная касса) там, возле тебя. Завтра в 11:30 подойди, и я тебе дам три тысячи. Но только на два месяца. Если не уверен — не бери. А то я знаю случаи, когда приходится выколачивать долг.
— Сёмочка, да что ты? Ты же меня знаешь!
— Да, да, знаю!
— Вот и ладненько. Я пошёл, век буду тебе благодарен.
Ефим распрощался и ушёл, но его посещение и дело, связанное с ним обернулись для Семёна и его семьи весьма драматически.
Марина прижилась в санатории так, как будто бы всю жизнь здесь проработала. Её успели полюбить не только дети, с которыми она общалась, но и родители детей и медперсонал, и обслуга санатория.
Вначале большая часть молодых и не очень женщин ревниво относилась к незнакомой женщине и тем более иностранке, считая, что блеском своей красивой внешности, она затмит всех и они будут в тени, но Марина относилась ко всем ровно и сразу отвергла ухаживания мужчин, в том числе и холостяков, тем самым успокоив женскую половину, а ухажёров заставила относиться к себе уважительно. Правда, один тридцатилетний врач-уролог, не скрывающий того, что он бисексуал, некоторое время продолжал ухаживать за Мариной, не обращающей на его ухаживания никакого внимания, попал под насмешки своих коллег и в конце концов сделал вид, что подумаешь, не больно и хотелось. Глядя на эту русскую, спокойную и уверенную в себе женщину, невозможно было догадаться, что у неё на душе.
В принципе, Марину устраивала сегодняшняя жизнь. Светочка поправлялась, и врачи говорили, что она будет жить полноценной жизнью, что мать очень радовало. Марина материально жила хорошо, она регулярно посылала матери деньги и получала от неё письма, полные благодарности и любви к своей дочери и внучке. Но Марина с ужасом вспоминала всё то время, которое она прожила после смерти своего мужа. Она корила себя, что не очень любила его и не уделяла ему столько ласки и внимания, которые он заслуживал. Ведь он любил её беззаветно и преданно, и если бы сейчас жил, сделал бы всё, чтобы вылечить дочь, и Марина занималась бы тем, чем она занималась.
И здесь в её мыслях наступала остановка. Появлялась стена, преграждающая ход не только мыслей, а и фантазировать дальше она не давала возможности. А стена эта была та действительность и та система, при которой жили люди в её стране. Ни она, ни её ребёнок никому не были нужны. Что мог сделать майор милиции, чтобы собрать ту сумму, которую она заплатила за операцию? Только брать мзду за укрывательство преступлений, и рано или поздно это всё равно закончилось бы катастрофой. Но брать взятки — лучше или хуже того, что делала она? Тогда, от безвыходности положения, в котором оказалась её дочка, и зная, что она может погибнуть, не познав радости жизни, Марина, видя, что вокруг творится, пошла на преступления и находилась в той системе координат, в которой возобладал материнский инстинкт — спасти своё дитя.
Сейчас она жила в обществе, в котором ценился каждый человек, сохранялось его здоровье, соблюдались права, наделённые ему Богом, и если он сам не мог в силу каких-то обстоятельств справиться с бедой, то государство приходило ему на помощь. Сейчас Марина с содроганием и ужасом вспоминала, как плакали мужчины, вымаливая её вернуть машину или деньги. А она с закаменевшей душой не хотела понимать, что отбирает у них последнее — её цель затмевала всё. А здесь, в Германии, она занималась работорговлей. Что сталось с теми девочками и женщинами, которых она отводила, только отводила, успокаивала она себя. Нет, постоянно возвращалась она к тем мыслям, вспоминая прошедшее, не просто отводила, а брала за это деньги. Стоит ли её благополучие несчастий, принесенных ею людям. Наверное, нет! Но как только она думала о том, что могло произойти с её дочерью, если бы она этим не занималась, опять не находила для себя ответа.