– Вы как были формалистом, святой отец, так им и остались, – сказал мистер Коллопи добродушно-шутливым тоном. – Дайте-ка сюда ваш стакан, как и пристало добропорядочному человеку.
– Спасибо. На сегодня мне достаточно.
– Одно из тягчайших обвинений, которые предъявлялись иезуитам за их козни, состояло вот в чем. Некоторые священники совмещали свою миссионерскую деятельность с торговлей, спекуляцией и прочими способами заколачивания денег. Французский иезуит по имени отец Ла Валлетт по уши завяз в вопросах купли-продажи. Нищенствующий орден, черт побери!
– То были отдельные нетипичные случаи.
– А вот и нет. Орден превратился в своего рода Ост-Индскую Компанию. Это был настоящий священнический империализм, подкрепленный солидными банковскими денежными запасами.
– Ну хорошо-хорошо. Если говорить обо мне, у меня нет ни гроша в банке, но, слава Богу, в кармане найдутся деньги на трамвай.
– А откуда берется табак, который вы курите?
– С обширных плантаций ордена в Панаме, – веско сказал отец Фарт. – Запрещение ордена было серьезным ударом, оно явилось результатом секретных происков наших неверующих врагов. Наши миссии в Индии, Китае и по всей Латинской Америке были свернуты. Это была победа янсенистов. Очень грустный эпизод.
– Прекрасно, – ответил мистер Коллопи, – но наши дорогие иезуиты вовсе не были разбиты. Вскоре они начали плести свои контринтриги. Доверьтесь Лукавому Вилли, иезуиту!
– Таков был их долг перед Господом – попытаться спасти орден. В Бельгии некоторые бывшие иезуиты организовали общество, называемое «Отцы Веры». В России Екатерина Великая не позволила папскому бреве войти в силу, но иезуиты постарались продолжить свою деятельность в этой стране. Со временем эти две общины слились. Вы должны признать, Коллопи, что с того момента мой орден стал восстанавливать свое влияние.
– Черт побери, вы не сказали мне ничего, чего бы я не знал и сам, – весьма раздраженно заметил мистер Коллопи. – Никто не мог бы сдержать их. Слишком они умны.
– Вы действительно так думаете? Отлично. Вы снова наполнили мой стакан. Я хочу выпить за процветание моего ордена, духовное и физическое.
– Я пью вместе с вами, – сказал мистер Коллопи, – но с мысленными оговорками.
Они сдвинули стаканы, но каждый при этом думал о своем.
– И давайте благоговейно вспомним, – сказал отец Фарт после продолжительной паузы, – великую папскую буллу «Solicitudo Omnium Ecclesiarum»[41], провозглашенную восьмого августа тысяча восемьсот четырнадцатого года Пием VII после его возвращения из Франции. Вы знаете, что в ней говорилось, Коллопи?
– Ну, я полагаю, ваш орден, как всегда, урвал для себя что-то ценное.
– Булла восстановила орден во всем мире. И нас любезно пригласили вернуться в те страны, откуда незадолго до того так грубо вышвырнули. Воистину, неисповедимы пути Господни.
– Как и пути самих иезуитов, – добавил мистер Коллопи. – А какие-нибудь денежные суммы перешли при этом из рук в руки? Или, иными словами, не был ли этот Папа одним из тех, кто нажил состояние, торгуя индульгенциями?
– Коллопи, мне кажется, я был несправедлив к вам. Конечно, вы говорите такие вещи не всерьез. Вы просто хотите досадить мне. Вы сами не верите тому, что сейчас сказали. Как говорят в Ирландии, вы просто стараетесь разыграть меня. Вам должно быть стыдно. Ведь в глубине души вы благочестивый богобоязненный человек, благослови вас Господь.
– Я никогда не шучу на религиозные темы, – торжественно объявил мистер Коллопи. – Если вы хотите воздать мне хвалу или сделать комплимент, вспомните о том важнейшем деле, которому я посвятил свою жизнь. Подумайте о том труде, который не прекратится, покуда не остановится мое старое сердце.
– Да, то, что мы только что обсуждали, это своего рода «пунктик» для вас. Вы лелеете в своем сердце воспоминания о былой цепкости и настойчивости отцов иезуитов. Если преследуемая цель достойна уважения, вы достигнете ее, если не будете терять веры в свои силы и никогда не устанете призывать на нее благословение Господне. Вы не согласны?
– А чем еще я занимаюсь все эти годы? Но как медленно движется дело. Сам дьявол засел в сердцах этих подонков из Корпорации.
– Это просто неумные, введенные в заблуждение люди.
– Это просто банда невежественных, зажравшихся, святотатствующих разбойников, привыкших загребать деньги лопатой. Выскочек, появившихся откуда-то из болот, вероятнее всего, из Богом забытых мест вроде Карлоу или графства Лейтрим. Сыновья свиноторговцев и сапожников. О Небо, что такие люди могут понимать в делах городского управления? Не уверен, что им доводилось носить башмаки до восемнадцатилетнего возраста.
– Но разве у них нет клерков, которые давали бы им разумные советы? Уж они-то наверняка настоящие дублинцы.
– Этим коренным горожанам не придет в голову советовать человеку снимать одежду прежде, чем принять ванну. Вы что, смеетесь надо мной, святой отец?
– Конечно, нет.
Снаружи, на посыпанной гравием дорожке послышались тяжелые шаги, и ручка входной двери повернулась.
Это был мой брат. Мне хватило одного взгляда, чтобы понять, что с ним. Его лицо пылало, и он слегка пошатывался. В руке брат держали небольшую сигару, размокшую от дождя.
– Всем добрый вечер, – сказал он довольно любезно. – Добрый вечер, отец Фарт.
Брат уселся в центре кухни и протянул промокшие ноги к плите.
– Я вижу, мы дошли до сигар, – сказал мистер Коллопи.
Благодаря глиняному кувшину и успешной пикировке с отцом Фартом он пребывал в довольно добродушном настроении.
– Да, мы дошли до сигар, – с небрежным изяществом ответил брат, – точно так же, как отец Фарт дорос до трубки. Дурной пример заразителен.
– И какую же важнейшую миссию мы выполняли сегодня вечером? – спросил мистер Коллопи.
– Да, раз уж вы спросили меня, я отвечу. То, что я делал, было действительно важно. Важно и для этого дома, и даже для этого города. У меня для вас очень плохие новости, мистер Коллопи. И для всех остальных тоже. На этой неделе...
– Чем же ты собираешься похвастаться перед нами?
– На этой неделе я вас покидаю. Я собираюсь в Лондон, чтобы поймать там удачу за хвост.
– Да ну! Это правда? Какая замечательная новость.
– В Лондон, мой мальчик? – спросил отец Фарт. – Ну-ну. Это великий город с огромными возможностями. Но англичане ищут людей в основном для тяжелых работ. По крайней мере среди ирландцев. Я непременно дам тебе рекомендательное письмо к одному из наших людей в Лондоне. Ты слышал когда-нибудь о Фарм-стрит? Порой получить работу бывает очень нелегко. Надеюсь, ты не помышляешь об угольном забое?
В ответ на что брат рассмеялся, демонстрируя неподдельное веселье.
– Нет, святой отец, – сказал он, – если только вы не имеете в виду покупку шахты и помещение в банк огромных комиссионных.
– Ну и чем же ты собираешься заниматься? – строго спросил мистер Коллопи.
– Ну, для начала арендовать пару комнат для офиса на Тули-стрит.
– Ради Бога, где это?
– Это в самом центре Лондона и очень близко от Темзы. А в окрестностях неподалеку есть несколько железнодорожных станций. Я хочу сказать, предположим, мною заинтересуется полиция...
– Что? Полиция?
Мистер Коллопи не был уверен, что не ослышался. Брат снова засмеялся:
– Да, полиция. Едва ли они смогут уследить сразу за всеми станциями. Но даже если и смогут, у меня останутся хорошие шансы скрыться по воде. Немного обустроившись, я заведу собственную баржу и пришвартую ее неподалеку от офиса. Они никогда не заподозрят, что можно скрыться таким способом. Настоящий бизнесмен должен предусмотреть все.
– По-моему, ты свихнулся. И эта мысль приходит мне в голову далеко не в первый раз. Как насчет денег для переезда и аренды квартиры? Если ты рассчитываешь на меня...
– Мистер Коллопи, не надо ставить меня в неловкое положение подобными разговорами.
– Насколько я помню, – вмешался отец Фарт, – наши люди все еще содержат в Лондоне приют. Эти братья всегда на своем посту, и, мне кажется, плата за ночлег там просто мизерная. Я, разумеется, мог бы дать тебе рекомендательное письмо.
– У тебя есть деньги? – спросил мистер Коллопи.
– Есть, или появятся в течение недели.
– Это честно заработанные деньги? Если это какая-нибудь проклятая чепуха, что-то связанное с надувательством, или грабежом магазинов, или обманом простых людей, тогда я скажу тебе просто и прямо: тебе не стоит забираться так далеко, аж в самый Лондон, чтобы попасть в полицию. Без малейших колебаний я сам вызову полицейских, ибо на свете нет ничего отвратительнее бесчестности. Это одно из худших изобретений сатаны. Я не хочу, чтобы проклятие пало на этот дом. Ты слышал о майоре Линче из Голуэя? Запомни это. Крепко запомни.
– Вы слишком суровы, Коллопи, – сказал отец Фарт. – Зачем сразу предполагать худшее? Зачем накликать дьявола?
– Я живу в этом доме, – раздраженно ответил мистер Коллопи, – и у меня есть кое-какой опыт.
– Если учесть все, что нам известно, этот предприимчивый молодой человек может еще принести славу вашему дому.
– Да, конечно. – В тоне мистера Коллопи послышалась легкая горечь. – Я тоже могу принести великую славу этому дому, если достигну своей великой цели. Тогда потомки установят на стене этого дома мемориальную доску, и вы еще увидите женщин со всего света, совершающих паломничество, чтобы узреть мое скромное жилище. В свое время, конечно. А я тогда буду уже высоко на небесах, где смогу наконец-то отдохнуть.
Брат демонстративно зевнул.
– Джентльмены, – сказал он. – Я устал и хотел бы отправиться спать. Мы сможем поговорить о моих планах завтра.
Он встал и спотыкаясь направился к лестнице. Мы, оставшиеся в кухне, переглянулись.
11
Когда я немного позже лег в постель, брат уже спал, несомненно убаюканный виски. Утром я спросил его, всерьез ли он говорил о намерении открыть офис на Тули-стрит.
– Конечно, всерьез, – ответил он.
– И что ты собираешься там делать?
– Я собираюсь открыть Лондонскую Университетскую Академию. Я буду учить всему по переписке, разрешать любые проблемы, отвечать на любые вопросы. Сперва я, вероятно, начну издавать журнал, затем газету, но, главное, я хочу раскручиваться не спеша. Я буду учить британцев французскому языку и тому, как лечить обморожения. Это, разумеется, будет компания с ограниченной ответственностью. Я также собираюсь нанять юрисконсультов для работы с бумагами. У меня будет филиал в Британском Музее. Если хочешь, потом я возьму тебя к себе на работу.
Мне его предложение показалось весьма великодушным, но по некоторым причинам оно пока еще не привлекало меня. Я сухо спросил:
– Хотелось бы знать, о какой такой железнодорожной станции ты упоминал вчера вечером, говоря о том, что тебе, может быть, придется бежать. В спешке.
– Не пори чепуху. Я всегда действую в рамках закона. Но британцев ничуть не тронет, если полиция явится за мной и постарается перекрыть все шоссейные и железные дороги, а также водные пути. И разве они остановятся перед тем, чтобы упечь меня в лондонский Тауэр? Он, между прочим, находится как раз напротив Тули-стрит, на противоположном берегу реки.
– Да, и многие добрые ирландцы сидели там.
– Верно.
– И расстались там с жизнью.
– Точно. Я выпущу и стану рассылать серию брошюр, озаглавленную: «Как бежать из лондонского Тауэра». Три гинеи за полный курс вместе с кинжалами, револьверами и веревочными лестницами, предоставляемыми ученикам за весьма умеренную дополнительную цену.
– Да заткнись ты, – ответил я.
Когда я вечером вернулся из школы на Синг-стрит, дома никого не было, но записка, оставленная Анни, гласила, что мой обед стоит в духовке. Сразу после еды я яростно набросился на свое проклятое домашнее задание, так как намеревался провести остаток вечера в небольшой школе покера, открывшейся на дому у моего товарища Джека Маллоу. Привлекали ли меня карточные игры? Не знаю. Но сестра Джека – Пенелопа, которая во время перерывов приносила нам чашки чая и кексы, – определенно, да. Она была то, что называется красотка, с золотисто-каштановыми волосами, голубыми глазами и прекрасной улыбкой. И если быть честным до конца, я считал, что нравлюсь ей. Помню, как я был поражен мыслью, что она и Анни принадлежат одному и тому же полу. Анни была ужасным, хромым, тощим созданием. Правда, у нее было доброе сердце и она много трудилась. Мистер Коллопи был весьма привередлив в еде, и хотя одевался скорее как какой-то бродяга, мысль об общественных банях и прачечных приводила его в ужас. Пользоваться ими, считал он, – верный путь заполучить сифилис или тяжелую кожную болезнь. Поэтому Анни была вынуждена стирать его рубашки и другие вещи, хотя за своим целлулоидным воротничком он следил самостоятельно и мыл его горячей водой через день. Ей также приходилось смешивать для него различные лекарства, в состав которых непременно входила сера, хотя я никогда не слышал, какие болезни эти снадобья призваны были лечить или предотвращать. В последние полтора года, или около того, к ней обратились с просьбой принять на себя еще кое-какие функции, на что она согласилась достаточно охотно. Брат уже не вставал рано по утрам, чтобы идти в школу и частенько давал Анни немного денег, чтобы она приносила ему «сами знаете что» для поправки здоровья. Он нуждался в лекарстве, и бедной девушке приходилось незаметно выскальзывать из дому, чтобы принести ему стаканчик виски.
Мистер Коллопи вернулся около пяти часов, а вскоре после него появилась и Анни. Похоже, он пребывал в дурном расположении духа. Не сказав никому ни слова, он рухнул в кресло и стал читать газету. Брат пришел около шести, нагруженный несколькими книгами и маленькими пакетами. Он, естественно, заметил плохое настроение мистера Коллопи и не проронил ни слова. Чаепитие также прошло в молчании, которое приняло почти угрожающий характер. Я продолжал думать о Пенелопе. Чаепитие с ней выглядело бы совсем иначе. Это было бы совместное вкушение амброзии, неслыханной утонченности, за которым последовал бы милый разговор у огня, быть может с легким оттенком меланхолии. Легко ли, размышлял я, или же совершенно невозможно написать по-настоящему хорошее, берущее за душу стихотворение? Такое, что тронет ее сердце, расскажет ей о моей любви. Весьма вероятно, что человеку моего типа нечего и пытаться сделать что-либо в этом роде. В то время как моему брату можно было бы доверить просто и доступно изложить это искусство в ходе шести легких уроков по переписке. Конечно, я никогда не обсуждал с ним этот вопрос, поскольку его насмешки только вывели бы меня из себя.
Пенелопа? Я стал размышлять над этим именем. Я помнил, что Пенелопа была женой Улисса[42], и сколько бы распутников ни осаждало ее, пока законный муж пропадал на войне, она сохраняла ему верность. Они считали, что Пенелопа должна уступить их низким и неподобающим поползновениям. Она отвечала, что согласна, но только после того, как закончит свою пряжу. Каждую ночь ей приходилось расплетать то, что сплела за день, для того чтобы работа так и не была бы закончена. О чем свидетельствовало подобное поведение? О глубокой и чистой любви, конечно. Возможно, с изрядной долей хитрости и коварства. Интересно, обладает ли моя любимая Пенелопа обоими этими качествами? Ладно, я еще увижусь с ней сегодня вечером.
После того как мы кончили пить чай и Анни убрала со стола, мистер Коллопи возобновил чтение газеты, но через некоторое время отложил ее, выпрямился в кресле и пристально уставился на брата, дремавшего напротив, возле плиты.
– Я хотел бы сказать тебе пару слов, мистер-мой-дружочек, – неожиданно заявил он.
Брат тоже выпрямился.
– Ну, – сказал он, – я слушаю.
– Ты знаешь человека по имени сержант Дрисколл из DMP?