Заросший склон заканчивался пологим уклоном, который понемногу выравнивался. Низкие заросли выпустили их на прогалину лужайку, и за ней раскрыла зев большая, сужающаяся в отдалении расщелина. Суровые и грубые, как древний мир, очертания начала расщелины даже в дневное время вызывали смутное беспокойство. Вдруг Настя нарушила окружающую дремотную тишину испуганным вскриком. Она и второй рукой вцепилась в Бориса, уставилась на трухлявые останки скелета человека, как будто пытающиеся укрыться в густом разнотравье. Мягко высвободившись из её рук, Борис оглядел это место, оценил, как удобное для засады, и, опустился на колено, склонился над скелетом. Там, где у хозяина скелета когда?то находилось сердце, он пальцами несколько раз ковырнул землю, но, казалось, без особой надежды найти то, что рассчитывал. К своему удивлению, действительно, обнаружил бурый наконечник стрелы, как червями, насквозь изъеденный ржей. Наконечник был древним, трехгранным, от боевой стрелы, какими стреляли из больших, почти в человеческий рост китайских луков.
Неподалеку оказался еще один скелет с нелепо вывернутым назад черепом. Он тоже был древним и трухлявым. По мере того, как они углублялись в расщелину, им встретились еще более десятка останков скелетов, положения которых говорили о насильственной смерти, некогда принятой их обладателями. Никто не осмеливался высказывать предположения и догадки о причинах их нахождения в этом месте. Время не позволило смываемой дождями земле скрыть эти останки от чужих глаз, и чудилось, души их хозяев были наказаны проклятием и витали поблизости, чтобы напоминать о судьбе, уготованной тем, кто намеревается без спроса беспощадного хозяина нарушить покой тайны сокровищницы. Но это предупреждение никого не остановило.
Подъем за расщелиной, где не было и намёков на тропинку, которая изображалась на плашке, оказался сложным. Приходилось хвататься за ветки кустарников и корявые стволы деревьев, чтобы не падать и не скатываться, не соскальзывать между ними. Почти все с облегчением вздохнули, когда забрались к короткому уступу и наткнулись на тёмную обветренную скалу. В ней обнаружили узкий, весь в зарослях проход, и этим проходом, расчищая его, по одному прошли к стиснутой тремя стенами площадке. Только с левой стороны площадки открывался вид на расположенные ниже горы, но за её краем оказалась пропасть глубокого ущелья, на дне которого недовольно урчала зажатая каменными обрывами речка. Площадка и стены трех обрамляющих её скал, довольно низких, но неприступно отвесных, дарили впечатление никогда не тронутой первозданности; трудно было поверить, чтобы здесь ступала нога человека.
Однако по рисунку на золотой плашке они убедились, что именно этой площадкой заканчивалась тропа подъема, в этом самом месте надо было искать крест и иероглиф входа. Кроме внешне равнодушного, скрестившего руки на груди, Бориса и Насти, обеспокоенной любопытством, однако предпочитающей держаться ближе к нему, остальные не тратили время на отдых, сразу же занялись неистовыми поисками. Искали долго, но без успеха. Разочарование от неудачи и усталость охладили их начальный пыл.
– Где же условие, о котором ты говорил? – с улыбкой, которая не предвещала ничего хорошего, напомнил Мещерину старший сын главы рода племенных вождей.
Мещерин слегка вздрогнул от этого напоминания, как если бы удивился, что забыл о нём. Посмотрел на ясное небо, на послеобеденные горные тени по ту сторону пропасти и ущелья, что?то вспомнил, помрачнел. После чего пожал плечами и вымолвил:
– Надо ждать.
4. Тень креста
Потревоженные Бату казаки были уверены, что он был не один, что за ним идут воины рода или даже всего племени степняков. Пока он насмерть дрался с тигром, они, словно птицы, которых вспугнули, скоро удалились от ущелья с речкой, скрылись в горной смешанной рощице. Сверяясь с расположением солнца, они продвигались в том же направлении, куда повели своих пленников монголы. И когда взобрались на гребень пригорка, увидали очертания двугорбой горы, – увидали ее раньше тех, кто двигались берегом речки. Однако необходимость преодолевать всевозможные подъемы, спуски, поиск самых удобных мест для подъемов и спусков увеличили для них общий путь, потребовали затрат многих усилий и времени. Они начали сомневаться, что успеют перехватить отряд монголов на подходе к водопаду, по ходу изменили замыслы действий, решив напасть на них уже возле цели своего путешествия.
Оба смежных озера и радуга над водопадом открылись их взорам сразу, с ребра горы, на которое они забрались, чтобы не обходить ее широко раскинувшееся подножие низом. Вид перед ними радовал глаз своей необычной красотой. Под голубыми небесами медленно плыли несколько воздушных замков из белых облаков. А на подоле соседней двугорбой горы, который образовался, как естественный большой уступ внизу горной кручи, будто огромные алмазы, сияли два озера удивительно правильных очертаний, представляющие собой две чаши, до верху наполненные прозрачно чистой проточной водой. Их можно было бы принять за единый водоём, округлый, чуть растянувшийся для того, чтобы занять почти всю поверхность уступа, не будь между ними прямой разделительной полосы из каменной насыпи. В западное озеро, то, что подальше, впадала речушка. Как чешуёй блестя отсветами солнца, она огибала двугорбую гору, змеиным хвостом прячась за нею, но, казалось, начиналась где?то вдалеке на юге, в ледниках едва различимых, подпирающих небо вершин. Ледниковая речушка непосредственно питала лишь одно озеро, словно мать, проявляющая искреннюю и подлинную заботу только о собственном ребёнке. Из него же хрустальная вода через разделительную каменную полосу переливалась в восточное озеро, расположенное ближе к казакам. А из широкого носика восточного озера стекала водопадом, неугомонное ворчание которого разносилось по окрестностям. Тень облака постепенно накрывала водопад и озёра, как будто ревниво переживая, что их ласкают жаркие лучи красноватого послеполуденного солнца. Но облако не было сплошным и большим, и тень ожидал только временный успех.
Припоминая рисунок на плашке, казаки быстро пришли к выводу, что площадка с таинственными знаками, где заканчивалась процарапанная на золоте тропа, должна находиться у стыка озер, за каймой из трёх расположенных под отчётливо прямыми углами скальных плит, и потому невидима там, откуда они смотрели. Чтобы убедиться в этом, им надо было сначала попасть к озёрам. Но ребро гребня, на котором они стояли, обрывалось перед ними неприступным откосом, и спуститься по нему, не сломав себе шею, казалось невозможным. Им пришлось начать трудный спуск вдоль самого ребра, не зная, добрались ли до площадки монголы и их пленники. Все же они надеялись их опередить и успеть подготовить засаду, – места для этого представлялись очень удобными.
Монголы тем временем, словно забыли о пленниках. Им разрешили без присмотра сидеть в углу площадки, где смежные плиты сгущали тень облака, в которой не было прохлады. Спиной привалившись к скальной плите, у которой некогда были расстреляны рабы, строители клада Чингисхана, Мещерин старался как?то оправдаться перед спутниками, по его вине оказавшимися в столь незавидном положении.
– … Это всё дед по матери. Дед перед своей смертью поведал мне об этом кладе. – Он умолк, но как будто для того только, чтобы призраки недавнего прошлого окончательно пробудились и ожили в его памяти. – Седые волосы, борода… Святой старец, да и только. Лежал в постели и едва слышно рассказывал о каком?то давнем предании. Думаю, он и сам не верил в него, лишь выполнял клятвенное обещание. Как сказку услышал от своего деда, а тот от своего. И как сказку, пересказал мне. Отчего?то передавалось она дедом внуку, точно предсмертное покаяние не за свои, а родовые грехи. Трудно поверить, но это так. А я любил деда. Быть может, поэтому его сказка, которую он поведал мне при смерти, произвела такое впечатление. – Мещерин вновь прервал исповедь, сожалея о чем?то, что вспомнил. Тихонько вздохнул и продолжил. – Вроде бы все смутно. Вымысел, правда, не поймешь. А забыть не мог. Как бес во мне поселился. Беспокойным стал, никак не мог выкинуть из головы… Что выкинуть? Бредил. Особенно ночами. Вдруг бред такой ясный, до жути подробный; аж пот прошибал. Чем я только не пробовал отвлечься? Попойки, игры азартные, с немцами в их слободе; женщины самые отчаянные… В войнах отличился по той же причине. Все надоело. Тогда решил умеренный образ жизни вести. Попробовал. И вроде легче стало. В монастырь хотел уйти, чтобы постричься в монахи. Книги начал читать, ни одной службы в соборе не пропускал… Однажды царь заметил меня искренне плачущим в Казанском соборе… – Горькая насмешка скривила его губы, когда он пояснил Борису и Насте: – Наш?то молодой царь, Алексей Михайлович, любит раскаяния грешников. Разузнал про меня и решил, что я как раз из таких. Приблизил… Даже сам невесту стал мне подбирать.
Внимательно слушая, Настя при последних словах глянула ему в лицо; он в свою очередь посмотрел на Бориса. Тот молчал. Слушает, нет – не поймешь.
– … Новая метла по?новому метет, – опять сумрачно посерьёзнел Мещерин. – Царь Алексей определился с боярами, что посольствам надо придать новое значение. И начал послов одного за другим проверять… Я как узнал, сюда выбирают посланника, так вновь нахлынуло. Особенно один кошмар мучил: вдруг возникают кроваво?красное солнце и тень креста…
Он внезапно онемел, в отчаянии от ужаса вскочил на ноги, с перекошенным лицом протянул вперед трясущуюся руку, – послеполуденное солнце освободилось от покрывала облака, глянуло овалом над скалами и разлило по большей части площадки свой красноватый свет, распластав возле пропасти неожиданную тень.
– ОНА! – не своим голосом прохрипел Мещерин.
Это, несомненно, была тень креста. Слегка перекошенная, она выделялась внутри полосы солнечного света, которая являлась продольным вырезом у верха тени одной скальной стены. Правым концом перекладины крестовидная тень упиралась в край пропасти и будто сопротивлялась чьим?то намерениям спихнуть её в обрыв.
Монголы оказывались ближе к этой тени. Они были поражены и напуганы её неожиданным появлением не меньше Мещерина. Все забылись в безмолвном оцепенении.
Борис первым отвлёкся от неё, пришел в себя и первым разобрался в происхождении этого явления. Площадка имела некоторое сходство с прямоугольником, вытянутым около и вдоль обрыва. Обрыв был обращённым почти к югу, а западная скальная плиточная стена, которая заметно уступала по размерам восточной, в верхнем правом углу имела ровную прорезь, а в прорези её создатели установили или вырезали каменный крест. По виду он был древним, обветренным и изъеденным трещинками, но в целом выдержал испытания временем и непогодой, которые не оставили на нём заметных повреждений.
Направляясь своим путем к западу, солнце с определенного времени дня начинало высвечивать скальную прорезь и этот крест с обратной стороны, отбрасывать их тени на землю. Сначала тень креста была сжатой и напоминающей обмотанную посредине большую палку. Но она перемещалась вместе с передвижением солнца, и её середина вместе с шириной прорези растягивалась возле обрыва пропасти, немного удаляясь от него. Медленно ползущее по небу облако могло десятки минут не пропускать яркие лучи, но не останавливало ход светила. Освобождённое плывущим облаком солнце в таком случае высвечивало уже тень явного креста. Что и произошло. Поэтому её появление оказалось для монголов и пленников таким неожиданным и пугающим. Только близ обрыва в пропасть отчётливо виделось углубление прорези, где крест некогда поместили, а затем укрепили. Его и не заметили. К обрыву приближаться охотников не оказалось, да к тому же надо было не побояться вскинуть голову, смотреть не под ноги, а на верхний угол скалы.
По мере разгадки причины явления страх отступал, сменяемый возбуждением от близости доступа к сокровищнице. Мещерин и степняки, мешая одни другим, бросились искать иероглиф входа, уже как?то связывая поиски с крестообразной тенью. Они изрыли ножами место вокруг нее, затем простучали и тщательно прощупали участок стены под нею. Искали долго, но так ничего и не обнаружили.
Тем временем крестообразная тень перемещалась. Она прошла через положение, где имела самое отчётливое подобие креста, и стала укорачиваться из?за наступления сплошной тени задней стенки прорези, как будто неторопливо съедающей её нижнюю часть. Смещаясь в сторону восточной стены, она становилась все меньше похожей на крест, не привлекала больше внимания разочарованных и раздражающихся этим разочарованием искателей сокровищ.
Наконец старший сын главы рода прикрикнул на своих людей, заставил их прекратить бесполезные поиски. Сощурив глаза в щелочки, он во всеуслышанье холодно обратился к Мещерину:
– Это и есть известный лишь тебе ключ к сокровищам?! За него ты торговался со мной?
Мещерин не мог скрыть, что исчерпал запас предположений и знаний о способах доступа к кладу.
Тогда монгол повернулся к своему среднему брату.
– Какой нам толк в этом кресте? Нам долго возвращаться и надо вернуться засветло. Приведем сюда завтра всех, кто здоров. Перероем здесь каждую пядь земли, а, если понадобится, простучим эти стены. Найдем знак входа без указаний тени.
– А что будем делать с ними? – кривой улыбкой обнажил жёлтые зубы его брат, кивнув на пленников. Но, казалось, уже знал ответ, созвучный его собственным намерениям.
– Этого хотел видеть отец. – Старший сын главы рода отвернулся от Мещерина. – А тех? Обоих связать и туда.
И он небрежно махнул полнеющей рукой в сторону пропасти.
Настя оказалась поблизости от места, где искали иероглиф входа, и ее тут же схватил похожий на хищную птицу кривоногий воин. Под ее отчаянные крики двое других подступили к Борису, с опасливым ожиданием его яростного сопротивления вынули свои кривые сабли. Их обманула и обрадовала его внешняя покорность судьбе, как если бы он смирился с неизбежностью своего конца. Присев на корточки, он сложил ладони перед лицом, будто предался молитве… Но внезапно черпанул пригоршней разрытую ножами землю, в кошачьем прыжке бросил её всю в глаза тому, кто оказался неопытнее и ближе напарника. Воспользовавшись замешательством ослеплённого воина, перехватил держащую оружие руку, ребром ладони молниеносно рубанул по горлу и, выхватив из руки саблю, толкнул безвольное тело на саблю второго степняка. Единственным выпадом клинка он разделался и с ним, чтобы тут же кинуться к кривоногому монголу, который тащил к пропасти отчаянно сопротивляющуюся девушку. Кривоногий вынужден был оглянуться и ослабить хватку стервятника, так как ему пришлось живо схватиться за рукоять кинжала. Он взвыл, укушенный Настей за ухо; а она, как дикая кошка, извернулась, вырвалась из единственной держащей её руки, метнулась к Борису, чтобы спрятаться за его мускулистую спину. Прикрывая её, по?звериному сверкая зрачками, Борис отступил к стене с крестом, при этом дополнительно вооружился, подобрав саблю второго убитого степняка. Это произошло так быстро, что остальные воины не успели разобраться, кому из своих помогать в первую очередь и только мешали одни другим.
Они как?то разом пали духом. Никто из них не решался напасть на угрожающе играющего двумя саблями Бориса, каждый хотел, чтобы вперёд ступил кто?то другой.
Старший сын главы рода выругался, грубо вырвал у растерянного молодого воина единственный дротик, который был в отряде. Чтобы Борис не смог отбить дротик с лету или увернуться, следовало бросить его внезапно и с чрезвычайной силой. Сосредотачиваясь, монгол подкинул и поймал дротик, казалось, прикидывал его вес, затем перекинул из руки в руку. И вдруг необъяснимое поведение Мещерина остановило его.
– Шанг! Вход! – выкрикивая эти слова, Мещерин кинулся к дротику, чем вызвал всеобщее удивление. – Там вход! – Рукой он показывал на стену, противоположную обрыву пропасти.
От тени креста, когда она достигла двух третей расстояния до восточной стены, осталась лишь тень поперечной перекладины и столбика над ней. Тень дротика скользила по траве, на мгновение легла сбоку, и вместе они образовали подобие иероглифа , изображённого на плашке, но с зеркально отражённым направлением поперечной стрелки. Заметил это только Мещерин, и догадка, как обнаружить вход к кладу, промелькнула в его голове, словно вспышка молнии в мглистой ночи. Озадаченный его странным поведением старший сын главы рода не позволил ему отобрать дротик, и тогда Мещерин встал с вытянутой рукой так, что тень руки упала как раз посредине тени столбика креста. Направление ладони указывало на противоположную обрыву пропасти стену, на вполне определённый участок скалы. Оба брата и другие монголы застыли в изумлении, затем невольно подчинились излучаемой им уверенности в своей правоте.
О Борисе с Настей на время забыли. Но они больше никому и ничему не доверяли. Переместились в угол стыка плит стен, оттуда наблюдали, как остальные столпились, чистили от наростов и осматривали место, куда показал Мещерин. Радостные возгласы подтвердили, что там обнаружен иероглиф входа.