Около них остановился бедно одетый человек. Чалма была несвежа. Он робко стоял, несколько раз хотел заговорить, но не решался.
— Если ты хочешь сказать что-нибудь, говори смелее, — улыбнулся ему Абдаллах.
— Я не смею нарушить твою беседу с сыном, — сказал человек. — Просьба моя так незначительна для тебя и так велика для меня…
— Что же ты хочешь? — спросил Абдаллах.
— Я прошу тебя… — Человек замолчал снова. — Я прошу освободить меня от уплаты налога в этом году.
— Но почему? Или ты долго болел? Или погибли твои посевы? Может быть, их вытоптали воины?
Человек отрицательно качал головой.
— Я пишу книгу. Это книга стихов о подвигах наших предков. Мне осталось лишь переписать ее, чтобы принести во дворец.
— Но разве твое имя Фирдоуси?
— Нет, — удивленно сказал человек. — Я Хасан ибн-Асир. А кто тот почтенный человек, которого зовут Фирдоуси?
— Фирдоуси поэт, который уже лет двадцать сочиняет книгу, подобную твоей. И его, я слышал, освободили от всех налогов, потому что он с утра до вечера сочиняет свою книгу. Хорошо, поезжай спокойно домой. Я освобождаю тебя от налога в этом году.
— Я небогатый человек и смогу отблагодарить тебя только касыдой. Я сложу касыду в твою честь.
— Не надо, — засмеялся Абдаллах, — касыды ты сочиняй в честь нашего эмира или везира.
В это время к месту, где они стояли, примчался всадник. Он осадил лошадь. Это был Райхан.
— Абдаллах, я всюду ищу тебя! — сказал он и посмотрел на поэта.
Поэт сразу отошел в сторону, а потом побрел по улице.
— Тебя требуют срочно в Бухару. Двое всадников ждут тебя у твоего дома. Эмир сменил везира. Новый везир хочет изгнать всех, кто верно служил старому, Утби. Я выехал тайно, предупредить тебя. Может быть, тебе скрыться? Что, если тебя посадят в тюрьму? Я и денег привез… А твою семью я буду беречь…
— Не надо, — Абдаллах уже усаживал Хусаина на коня. — Я честный человек и от налогов не присвоил ни одного дирхема. И мне было бы стыдно и неразумно бежать. Я поеду в Бухару сам, а сына ты свезешь домой. Успокой Ситору, скажи, что я скоро вернусь.
— Но что сказать воинам, которые ждут тебя у дома?
— Пусть возвращаются в Бухару. Я буду там раньше их.
Они проехали улицы Рамитана. Абдаллах спокойно отвечал на поклоны встречных людей.
От ворот шли две дороги: одна, прямая и широкая, — на Бухару, другая, поуже, — в Афшану.
Абдаллах погладил маленького Хусайна по голове, пересадил его на коня Райхана и поехал по широкой дороге.
Ночью Хусайн слышал шаги матери. Она не ложилась. Плакал маленький брат Махмуд.
Утром пришел Райхан.
— Не появился? — спросил он, тревожно озираясь.
— Нет, — сказала мама, горестно вздыхая.
— Я его предупреждал. Я его так предупреждал. Подожду день и поеду в Бухару, буду узнавать у верных людей.
Но ехать не понадобилось. Отец вернулся сам.
— Ну что новый везир? Я ведь говорил, ты чист перед аллахом и тебя не за что упрекнуть, — заторопился Райхан. — Как я рад, что все благополучно кончилось.
Отец загадочно улыбнулся:
— Я сегодня ночевал у друзей в Бухаре. Поблизости от них продается дом. Утром я осмотрел его. Очень хороший дом. И на хорошем месте… Я думаю, надо его покупать…
— А везир? Ты видел нового везира? — не отставал Райхан.
— Видел. Занят тем, чтобы остаться в этой должности…
— Но ты… тебя-то он оставил?
— Ты сам сказал, что я чист и меня не в чем упрекнуть, — засмеялся Абдаллах, — вот и везир оказался одинакового с тобой мнения.
Скрипят арбы по широкой утоптанной дороге. А недалеко от этой дороги проходит другая, еще шире, еще утоптанней. Та дорога называется Царской, она соединяет два города — Самарканд и Бухару.
Но и здесь, на своей дороге, тоже интересно. Вот промчались навстречу всадники — посторонись арбы! Потянулся караван верблюдов. Один, другой, третий, десятый. Не спеша идут они, колышутся тюки с товарами. Караван тоже охраняют всадники. А вот четыре такие же арбы скрипят навстречу. Только движутся они еще медленней, запряжены в них совсем худые волы. Неизвестные люди сидят на арбах, и дети — мальчик и девочка. И такую же утварь домашнюю везут — ковры, да занавеси, да медную посуду. А на другой арбе — ларь для одежды и столик. Дорога широкая, не только две, даже три арбы могут разъехаться.
А по сторонам поля. Справа поля и слева. Тихо дует ветер, трутся пшеничные колосья друг о друга. Проходит ветер волнами по посевам. А высоко в небе кружится плавно птица. И когда выезжали из селения, она кружилась над дорогой, и сейчас плывет в небе. То ли та же самая птица, или новая…
Переезжает Абдаллах со своей семьей в Бухару. Давно пора было переехать. В Бухаре столько образованных людей! И чиновники-дабиры, и ученые, и философы, и архитекторы. Прекрасные мечети в Бухаре. А райские сады Мулийана!
И вообще ему, Абдаллаху, управляющему одним из самых крупных бухарских селений, конечно, пристало жить в столице.
Внезапно огромное стадо баранов пересекло дорогу. Остановились арбы, остановились пешие крестьяне. Проснулся младший брат Махмуд. Подъехали три всадника в высоченных меховых шапках.
— Смотри, сынок, эти люди издалека, из Хорезма эти люди. Только хорезмийцы носят такие высокие шапки.
Прошли бараны. Можно двигаться дальше.
— А вот и стена Бухары, — показывает Абдаллах. — Рамитанские ворота. Сейчас уплатим пошлину и въедем в город. А там, в новом хорошем доме, поужинаем и отдохнем.
Афшану мог обойти даже маленький Хусайн. Где кончается Бухара, Хусайн не знал. Одна улица переходила в другую, другая — в третью; красивые мечети, дворцы вдоль арыков, густые сады, базары.
Однажды отец взял Хусайна с собой, показывал Бухару.
В центре на возвышении стоял укрепленный дворец. Дворец охраняли гулямы — воины. В том дворце жил эмир со своей семьей.
— Счастлив человек, которого коснется взгляд эмира. А уж во дворце бывают только избранные, — говорил отец.
Недалеко от дворца на площади стояли десять длинных зданий. Это были министерства — диваны. Отец показал Хусайну диван, в котором служил он сам. Всеми диванами правил везир — главный советчик эмира. В каждом диване служили чиновники. И в каждом диване был свой начальник — сахибдиван.
Хусайн видел сахибдивана отца. Отец очень почтительно с ним разговаривал и несколько раз кланялся. А сахибдиван смотрел почему-то в сторону. Но ведь и отец был важный человек, вон как его уважали в Рамитане!
Еще, окруженный гулямами-воинами, промчался во дворец богато одетый человек. Ему издалека уступали дорогу.
— Это большой военный начальник, — тихо сказал отец, — Симджури, а может быть, Себюк-тегин, а может, и другой полководец, Фаик. Самые главные люди после эмира. Они даже везира не боятся. И сам эмир часто их слушается.
Широкие улицы в Бухаре — свободно могут разъехаться две арбы.
А базары — какие базары! Можно заблудиться, потеряться до ночи среди лавок, лотков, криков зазывал, среди нагруженных тюками осликов, верблюдов, волов, запряженных в арбы, среди снующих торговцев. Хусайн крепче сжал руку отца.
А дальше идут кварталы ремесленников — рабад. Здесь улицы узкие, помещения крошечные. В одном квартале живут и работают ткачи, в другом — портные, в третьем — оружейники. Есть квартал кузнецов, квартал ювелиров, квартал переписчиков книг. И всюду тесно, смрадно. Только в квартале, где готовят сладости, пахнет приятно. Кварталы отделены друг от друга стенами. Если ты сапожник, ночью тебе не попасть к переписчику книг — на ночь запирают ворота, ходит стража.
Но, конечно, самое лучшее место — Джуи Мулийан, Джуи Мулийан — это райские рощи, где поют соловьи и важно бродят павлины. Джуи Мулийан — это дворцы самых знатных людей. Там никогда не бывает жарко, потому что текут арыки. Дом Абдаллаха тоже недалеко от Джуи Мулийана. У них тоже есть арык.
Самая красивая мечеть — на площади Регистан, в центре города. Небесное солнце переливается в голубых изразцах мечети. Ее выстроил бывший везир Утби.
Еще есть прекрасное здание — легкое и почти прозрачное, словно мастера строили его не из белого обожженного кирпича, а вязали из кружев, из тонких нитей.
Это мавзолей Исмаила Самани, первого правителя Двуречья. Все нынешние эмиры — его внуки и правнуки. И все они чтут его память.
А потом отец взял у лавочника миндальное печенье.
Хусаин очень любит это печенье.
И они пошли домой по мостовой. Говорят, мостовых нет ни в одном городе, только в Бухаре люди ходят и ездят по мощеным улицам.
Солнце еще едва осветило купола минаретов, а уже призывает к молитве всех мусульман муэдзин.
У муэдзина обязательно должен быть красивый голос. Первым в мире муэдзином был абиссинец Билаль, раб, отпущенный на волю самим пророком. О голосе его до сих пор слагают легенды.
Старик Убайд не муэдзин. Он хатиб. Много ли надо муэдзину — только красивый да звучный голос, чтобы издалека слышали мусульмане призывы к молитве. Хатиб же должен обладать искусством чтеца, большими познаниями. Потому что хатиб делает более важное дело.
После того как прокричит свой призыв муэдзин, после того как соберутся в мечеть мусульмане, забирается на мимраб — возвышение хатиб. В руках у него большая грамота. Хатиб читает хутбу. В этой хутбе, конечно же, хатиб славит бога — милостивого, милосердного. Потом он славит заместителя бога на земле — багдадского халифа. А потом и самого эмира, приближенного к халифу, а значит, и к богу.
И на всей земле мусульмане, разложив свои молитвенные коврики, в этот час совершают поклоны ракаты в сторону Мекки.
Каждый мусульманин должен знать главную книгу, свод законов земной жизни — коран. Коран — святая книга, составленная по-арабски, и ее нельзя переводить на другой язык.
Коран изучают в мактаб — в мусульманской школе.
Через несколько дней после переезда в Бухару Абдаллах отвел Хусайна в мактаб.
Пятнадцать мальчиков, подложив под себя коврики, сидели вокруг хатиба Убайда. И самый маленький среди них — Хусайн. Хатиб читал нараспев по-арабски суру — главу из корана. Многие мальчики плохо знали арабский. Они знали фарси, язык древних таджиков и персов.
Хусайн сразу подступил к Убайду с вопросами.
— Откуда на небе звезды? — спрашивал он.
— Учи коран, — говорил учитель Убайд, — там на все есть ответы.
— Почему умирают люди? — снова спрашивал Хусайн.
— Рано тебе задавать такие вопросы, — сердился учитель, — выучи сначала коран.
Многие люди учили коран. Многим этого учения хватало на всю жизнь.
— К следующему дню выучите главу — суру «Преграды», — говорил учитель.
— Можно, я выучу еще что-нибудь? — спрашивал Хусайн.
— Нет, только «Преграды».
Но даже и эту суру не могли рассказать ученики в следующий раз и учили заново.
Каждый день, кроме вторников и пятниц, собирались в школу ученики. Они занимались в маленькой пристройке к мечети, а иногда и прямо в самой мечети. Учитель садился спиной к колонне, а ученики, подстелив коврики, рассаживались кругом.
— Можно мне выучить к следующему разу еще что- нибудь? — спрашивал Хусайн, рассказав наизусть целую суру.
— Что задано всем, то задано и тебе, — сердился Убайд. — Не торопись.
Одновременно Хусайн ходил к другому учителю. Тот обучал словесным наукам, арабскому языку, грамматике, стилистике. Даже писать в рифму учил Хусайна учитель.
Однажды хатиб Убайд заболел. Вместо него месяц читал хутбу другой человек. Человек этот был неряшлив, в бороде у него постоянно висели какие-то крошки и даже клочки бумаги.
Потом вернулся Убайд. И мальчики снова собрались в мактаб.
— Я выучил весь коран, — сказал Хусайн. — Теперь я могу задать свои вопросы?
— Зачем ты так нехорошо обманываешь меня, — обиделся учитель. — Коран учат долгие годы, и то редкие мусульмане знают его наизусть. Им дают почетное звание — хафиз.
— Значит, я хафиз, — сказал Хусайн, — потому что я выучил все до последней главы — суры.
— Хорошо, — сказал учитель, — тогда перескажи мне суру «Идущий ночью».
Он открыл нужную страницу и стал следить, точно ли Хусайн говорит.
Хусайн не пропустил ни одного слова.
— Это очень короткая сура, ты перескажешь мне суру «Корова». Ее так и не выучил никто из моих учеников.
Маленький Хусайн рассказал и эту суру.
— А суру «Подаяние»… а суру «Совет»…
Хусайн рассказывал все.
Так не знал коран даже сам учитель — важный хатиб Убайд.
— А теперь, — спросил Хусайн, — я могу задавать тебе свои вопросы?
— Я не знаю, — ответил учитель растерянно. — Вот что, я скажу твоему отцу, чтобы он больше не приводил тебя. Ты в самом деле хафиз, знаешь коран наизусть. Когда-то в своем детстве я задал учителю такие же вопросы. Он больно выпорол меня. С тех пор я понял, что все ответы лежат в коране, и перестал спрашивать других и себя. Если же ты не найдешь в коране ответы, тебе будет плохо жить. Трудно и плохо. — Так сказал старый Убайд.
С тех пор Хусайн не ходил в мактаб.
Про Хусайна рассказывают такую легенду.
Хусайн был очень умным мальчиком. Еще в раннем детстве благодаря своей чуткости он мог «разделить волосок на сорок частей».
Все ученики удивлялись его способностям.
Однажды ученики решили испытать его. Они пришли в школу раньше Хусайна и подложили под коврик, на котором всегда он сидел, листок бумаги.
Пришел Хусайн, явился учитель, начались занятия.
Все ученики следили за поведением мальчика. Хусайн вел себя странно. Он то поднимал голову к потолку, то опускал ее вниз.
Потом удивленно сказал:
— Не знаю, или потолок в нашей школе немного опустился, или чуть-чуть поднялся пол, но только высота стены изменилась.
Отступление первое
За триста семьдесят лет до рождения Хусайна появилась религия, которая очень скоро стала одной из самых могущественных и жестоких религий в мире.
На Аравийском полуострове, на главном караванном пути из Сирии в Йемен, у источника Земзем стоял торговый город Мекка. Площадь его, как сказал один древний путешественник, была «не больше двойного полета стрелы в квадрате». Мекку строили в узкой долине. Слева и справа громоздились горы. Ни один купец не мог обойти эту долину, а значит и Мекку, если он отправлялся из Йемена в Сирию. Не было в Мекке ни хлебопашцев, ни садоводов, даже ремесленников было мало, а жили лишь одни торговые люди. Богатые купцы снаряжали караваны, бедные жители уходили погонщиками верблюдов с этими караванами, да и сами кое-чем приторговывали, стараясь пробиться к богатству.
Была большая выгода городу от своего храма. К храму ходили на поклон многие племена, называли его «запретным домом га». А город, в котором храм находился, считали священным, запретным для войн, хотя жизнь кругом была неспокойной. Храм стоял рядом с базарной площадью и имел форму игральной кости — кубика. Он даже назывался «Каба», то есть «игральная кость». По сторонам храма торчали идолы — грубо вырубленные каменные боги. Самый большой идол помещался внутри храма над колодцем. В этот колодец обычно складывали приношения — жертвы. В стену храма был вделан небольшой черный камень в полторы ладони. Этот камень, возможно, когда-то упал с неба, ему тоже поклонялись племена издавна.
В Мекке родился пророк Мухаммад.
Но сначала он не был пророком, а был сиротой, бедным племянником небогатого купца Абу Талиба. Потом он женился на зажиточной вдове Хадидже. Они прожили вместе двадцать лет, у них было несколько детей. Особенно известной стала дочь Мухаммада Фатима. Могила жены Мухаммада, Хадиджи, находится на кладбище к северу от Мекки, она сохранилась и считается у мусульман священной.
В городе не было никаких законов. Если кто-то хотел сообщить горожанам важное, он забирался на скалу около площади и громко кричал. На крик сходились люди, выслушивали. Человека охранял не закон, не город, а род. Если тебя обижали, то вступались в защиту родственники. За убийство они мстили убийством, за обиду — обидой. В то время город в Аравии отличался от деревни лишь по размерам. А жизнь в них была одинаковая.