Скоро, очень скоро сбудутся слова нашего бесстрашного однополчанина, брошенные в лицо фашистам из огня: мы окружим кровавого врага в его собственном логове. Окружим и добьем!..
Гвардейское знамя бригады — в руках полковника Борисенко. Каждый опустился на колено. Тысячи голосов и тысячи сердец повторяют слова торжественной клятвы:
— Мы, гвардейцы-зимовниковцы, принимая гвардейское знамя, клянемся нашей партии, правительству и нашему народу, что будем сражаться под этим боевым знаменем до последней капли крови так же мужественно и отважно, как под Сталинградом и Зимовниками, Ростовом и Батайском, в сражениях под Прохоровкой и на Украине. Под этим гвардейским знаменем будем громить врага до полной победы!
Потом гвардейское знамя бригады плыло перед строем полков, батальонов и рот, несмолкающее «ура» катилось по рядам бойцов, а я снова и снова повторял про себя: «Клянусь… клянусь… клянусь…» — как бы от имени тех, павших однополчан, кто смотрел сегодня моими глазами.
«Такое оружие не выпадает из рук»
Мы снова в боях, на польской земле. Снова мартовское бездорожье, по которому доставляю срочные пакеты из штаба бригады в штаб корпуса, в штабы полков и батальонов. Снова острый, сосущий холодок смертной тревоги под сердцем, когда попадаем под бомбы и пушки «мессеров», «фоккеров», «юнкерсов», под разрывы артиллерийских снарядов. Но я всё чаще замечаю — это тревога не за собственную жизнь, это тревога за секретный пакет, который мне доверен. В нем — судьбы многих людей, моих боевых товарищей, от его своевременной доставки часто зависит успех боя… Похоже, я становлюсь осмотрительнее, расчетливее — и это, конечно, не просто опыт, отметающий бездумную браваду, смешную и вредную на войне, это чувство ответственности за боевые документы. В нашем деле поговорка «Хоть умри, а доставь» не подходит. Мертвый ничего не доставит. Конечно, без риска на войне много не сделаешь, но риск всегда должен быть оправдан и рассчитан. Когда меня берут на «сабантуйные» дела — там я хозяин своей жизни. Но когда везу пакет, хозяин моей жизни — приказ, который я обязан доставить по назначению и в срок…
Бои юго-западнее Кракова идут ожесточенные. Пленные говорят, что Гитлер приказал удержать Силезию и Моравско-Остравский район любой ценой. Слишком это важный для Германии промышленный район. Фашисты буквально зубами цепляются за землю, к ним подходят новые силы. Снова нам приходится иметь дело с эсэсовскими головорезами. Врагу помогают не только долговременные оборонительные сооружения, но и жесточайшая распутица; даже танки могут двигаться лишь по дорогам. И всё же наши войска наступают.
С часу на час ждем, когда введут в сражение нашу бригаду. Гвардейцы рвутся в бой, каждым руководит желание поскорее очистить от фашистских палачей эту многострадальную землю. На зверства гитлеровцев мы насмотрелись на своей земле, но и здесь, в Польше, их кровавый след встречаешь повсюду. Несколько дней мы стояли в районе города Дембица, что в ста километрах к востоку от Кракова. Недалеко от Дембица находился концлагерь, в котором были уничтожены тысячи и тысячи людей. Посреди лагеря на холме построен вместительный железобетонный цилиндр. В него эсэсовцы загоняли по сотне и больше человек, двери герметически запирались, и тогда фашистский палач бросал сверху банку с ядовитым газом. Через несколько минут люди в мучениях умирали. Трупы отравленных обкладывали бревнами, обливали горючим и сжигали.
При отступлении фашисты пытались уничтожить следы своих зверских злодеяний, но не успели — помешало стремительное продвижение наших войск.
Мы стояли над грудами пепла и обгорелых человеческих костей, и кулаки сами сжимались в камни. Сколько их, подобных концлагерей, создано гитлеровцами? Вот он, фашизм в действии. Вот он, «новый порядок», которым Гитлер и его клика сулили облагодетельствовать человечество. Вот что готовили они народам в случае своей победы. Вот от какой участи мы сегодня освобождаем Европу!
Стоявший рядом со мной майор Кривопиша глухо спросил: «Неужели найдутся когда-нибудь люди, которые постараются забыть это?.. И забыть, чьими трудами, жертвами, кровью они от этого избавлены…» Я промолчал. Я не верил, что такое гложет забыться. И я видел счастливые лица освобожденных поляков, чувствовал их радость, их распахнутую душевность, с которой встречали они освободителей. Правда, говорят, попадаются и такие, которые стреляют из-за угла в спину наших солдат и офицеров. Кто бы они ни были, совершенно ясно, что это пособники фашистов, предатели своего народа, такие же враги его, как гитлеровцы, а может быть, и хуже…
Тогда, после посещения концлагеря, на летучем митинге гвардейцы приняли резолюцию, которую я переписываю из солдатской газеты:
«Мы видели руины и пепел наших городов, сел, мы видели разрушенную Полтаву, Харьков…
…Мы теперь своими глазами видели камеры-душегубки, горы пепла и костей замученных людей. Нет меры ненависти в наших сердцах. Клянемся памятью замученных и безвременно погибших от рук фашистов наших братьев и сестер, что тверда будет наша рука, что с честью и достоинством гвардейцев будем бить врага до его полного уничтожения. Нас будет вести вперед страстная любовь к Отчизне, жгучая ненависть к врагу, яростная месть».
Мы идем впёред. Яростная жажда отмщения палачам народов не убавилась в наших сердцах, но это правое возмездие, оно не ослепляет бойцов и командиров. Где только не бывает и чего только не насмотрится офицер связи! Но всегда меня изумляло и покоряло сдержанное, я бы даже сказал, корректное отношение наших бойцов к пленным немцам. Даже после кровавых боев. Конечно, те, кто совершил преступления, виновен в уничтожении мирных жителей, в зверствах и расправах над беззащитными людьми, не избегнут суда. Но это будет открытый, справедливый суд по всем законам, и теперь уже ясно, что главные фашистские палачи от него не скроются.
Вот что ещё я замечаю как штабной офицер: бои идут ожесточенные, а польские города и села в основном целы. Конечно, кроме тех, что гитлеровцы разрушили сами. Неужели наше командование специально избегает боев в населенных пунктах? Ведь это создает, наверное, множество осложнений для наступающих войск. Но, похоже, что так. Была ли в истории такая армия, которая на войне да на чужой территории считалась бы с разрушениями городов и сел при достижении поставленных целей?! Прежде не было таких армий, а теперь, выходит, есть…
— Да, лейтенант оказался наблюдательным, — заметил генерал Рязанский по поводу этой догадки в записках. — Здесь он, видимо, ведет речь об участии корпуса в Моравско-Остравской, а также в Силезской операциях. Приступая к освобождению Силезского промышленного района, советское командование руководствовалось стремлением не только очистить его от врага, но и сохранить для Польши неразрушенным. Выполняя эту задачу, наши войска глубокими обходами и охватами создавали угрозу окружения вражеским войскам в городах и поселках и таким образом изгоняли их из населенных районов. После множества «котлов» гитлеровцы панически боялись всяких мешков, которые в маневренной войне быстро становятся «котлами». Само окружение и уничтожение врага осуществлялось, как правило, вне населенных пунктов — в открытом поле. Конечно, это создавало для нас определенные трудности, но мы не считались с ними, ибо знали, какое значение для польского народа имеет сохранение важного индустриального района. Тактика наша вполне себя оправдала. С её применением были освобождены многие крупные центры, в их числе древняя столица Польши — Краков, в котором почти не оказалось разрушений.
Сегодня вместе с пакетом из штаба корпуса я привез свежие листовки. Они рассказывают о подвиге человека, которого, кажется, я знал всю жизнь, хотя фамилию его услышал только сегодня. О таких вот людях, внешне обыкновенных, но в час испытания раскрывающих свою богатырскую силу, надо писать книги. И я уверен: они ещё будут написаны… Листовка эта — о парторге мотострелковой роты соседней 11-й гвардейской механизированной бригады младшем лейтенанте Петре Васильевиче Песцове.
…Под городком Струмень батальон майора Акимова вёл ожесточенный бой за сильный опорный пункт врага. Третьи сутки бойцы не могли ни обогреться, ни обсушиться. Враг не жалел снарядов и мин, а наша артиллерия отстала из-за распутицы, и соотношение сил стало неравным. К фашистам, видимо, подошло подкрепление, они начали ожесточенные контратаки. В наспех отрытых, залитых холодной жижей окопах наши бойцы, несмотря на предельную усталость, стояли крепко. Всякий раз там, где возникала особенно опасная ситуация, появлялся младший лейтенант Песцов. Спокойствие парторга, его уверенные действия, слово одобрения, совет, а то и брошенная мимоходом шутка неотразимо действовали на бойцов. Я по себе знаю, что с такими людьми в самых тяжелых и опасных переделках ничего не страшно…
Едва отбили седьмую контратаку, как фашисты уже начали восьмую при поддержке двух «фердинандов» — тяжелых противотанковых штурмовых орудий, защищенных толстенной броней, вооруженных дальнобойной пушкой и пулеметами. Положение сложилось очень опасное. По счастью, нашим артиллеристам огнем с дальней дистанции скоро удалось зажечь один «фердинанд», но вторая вражеская самоходка казалась неуязвимой. Её огонь сильно досаждал батальону и ободрял атакующих фашистов. Они упорно наседали.
Вот тогда парторг принял свое решение, единственное в сложившейся ситуации. Вооружившись противотанковыми гранатами, он пополз вперед, навстречу врагам. Фашисты заметили его, когда он приподнялся, чтобы вернее нанести смертельный удар по «фердинанду». Вражеская пуля сразила парторга в тот момент, когда он бросил гранату. Парторг упал смертельно раненный, но и крестатая самоходка от мощного взрыва превратилась в мертвую коробку. Гибель младшего лейтенанта Песцова стала его победой и победой всего батальона. Бойцы, видевшие подвиг коммуниста, поднялись в едином порыве в атаку, опрокинули фашистов и, ворвавшись в городок, захватили железнодорожную станцию. Успех батальона дал возможность главным силам бригады развивать наступление на запад. Такую вот силу таит подвиг бесстрашного человека, пример коммуниста.
И ты, парторг Песцов, останешься с нами. Эта листовка — наше и твоё оружие, направленное на врага, а такое оружие не выпадает из человеческих рук.
«Я не прощаюсь с тобой, Назип»
Гвардии лейтенант Назип Хазипов представлен командованием корпуса к присвоению звания Героя Советского Союза. Тот самый Назип, который был командиром машины на танке комбрига 24-й гвардейской танковой полковника Рязанцева и с которым мы впервые познакомились перед боем под Чигирином на КП нашей бригады. Потом мы встречались ещё несколько раз, пока он не был назначен командиром танкового взвода, и парень этот нравился мне всё больше. К званию Героя Назип Хазипов представлен посмертно…
Считаю своим долгом записать о нём всё, что узнал.
Это нужно мне самому. Не знаю почему, но мне это нужно! Может быть, потому, что в том расстрелянном танке, где нашли его, мог оказаться я. Ведь мы прибыли в корпус почти одновременно, и оба начинали командирами боевых машин…
Назип был родом из Башкирии. Высокий, с волевым лицом и смелым взглядом, он сразу располагал к себе — это я запомнил по первой встрече. Располагал не только внешностью, но и тем, как умел замечать достоинства товарищей, как искренне радовался их боевым успехам. О себе Назип почти никогда не говорил, зато я до сих пор помню его оживленное лицо и блестящие глаза, когда он увлеченно рассказывал о боевом успехе танкистов старшего лейтенанта Иксара, разбивших в одном бою четыре «тигра» и не потерявших ни одной своей машины. И потом всякий раз, когда мы встречались, он непременно заводил разговор о достоинствах танкистов своего экипажа, откровенно гордился и другими сослуживцами. Слушая его, думалось, что служить Назипу посчастливилось в лучшем на свете взводе, лучшей роте и части. А между тем, поскольку сам танкист, я замечал, что члены экипажа, мало сказать, уважают своего командира, но, пожалуй, и побаиваются. Значит, спрашивать умел, как у нас говорят, на всю катушку. Не случайно, конечно, комсомольцы роты очень скоро избрали Хазипова своим вожаком.
Он отличился в первом же бою у станции Знаменка — первым своим выстрелом на войне сжег «фердинанд». Во втором бою его экипаж записал на свой счет вторую боевую машину врага. Весь экипаж тогда был награжден, Назип получил орден Красного Знамени. Что и говорить, награда, почетная даже для бывалого фронтовика, а ведь Назип только начинал фронтовую службу. Комбриг недаром назначил его командиром своего танка, потом доверил ему взвод. И взводом он командовал не хуже более опытных офицеров. Впрочем, я уже заметил, что на войне опыт зависит не столько от продолжительности службы, сколько от характера боев, через которые ты прошел. Бывает, и одного достаточно, чтобы стать настоящим фронтовиком, без всяких оговорок…
Шел бой за немецкую деревню Бладен. Впереди атакующих мотострелков танки взвода Хазипова ворвались на окраину селения. Две фашистские пушки, открывшие огонь по советским танкистам, были уничтожены двумя выстрелами командирского танка. Из засады ударил закопанный в землю вражеский танк, но наводчик его промахнулся, и этот промах оказался роковым. Ответным выстрелом лейтенант Хазипов превратил машину врага в пылающий факел. Гитлеровцы пришли в замешательство, и этим немедленно воспользовались наши бойцы: в Бладен ворвались другие танки батальона, за ними — мотострелки.
Пока автоматчики очищали село, первый танковый батальон бригады устремился вперед, к высоте, прикрывающей другой населенный пункт. Высота оказалась сильно укрепленной, но танкистов это не остановило. Взвод лейтенанта Хазипова обошел высоту с фланга, и снова на ней от меткого выстрела лейтенанта вспыхнул чадящий факел — запылала вражеская самоходка. Танк командира взвода ворвался на позиции гитлеровцев и начал утюжить траншеи, давить пулеметные гнезда, расстреливать из пулеметов разбегающихся врагов. Целая рота фашистов со средствами усиления была разгромлена в несколько минут. Однако взвод оторвался от батальона и теперь состоял лишь из одного танка. Второй застыл поблизости с пробитой броней.
Экипажу Хазипова предстояло в одиночку удерживать высоту до подхода своих танков и мотострелков, а враг не заставил себя ждать. Два «тигра» одновременно появились впереди — видимо, они спешили на помощь своей обороняющейся роте, но опоздали. Хазипов тотчас взял ближнего на прицел, и бронебойный снаряд поставил смертную точку ещё на одном крестоносном гаде — «тигр» окутался дымом и ткнулся в землю стволом своей пушки. Но почти одновременно тридцатьчетверка содрогнулась от оглушительного удара. На сей раз второй «тигр» опередил Назипа.
Лейтенант был ранен, но быстро пришел в себя, окликнул товарищей Отозвался лишь старшина Коловертных. Его тоже зацепило осколком, однако он ещё мог действовать. Танк наполнялся едким дымом, и Хазипов со старшиной начали вытаскивать из машины тяжело раненных товарищей. Отнеся обоих в ближайшее укрытие, лейтенант и старшина бросились ко второй машине, из которой доносились стоны. Вытащив раненых танкистов и оказав им первую помощь, они, к радости своей, убедились, что эта тридцатьчетверка вполне боеспособна. Едва ли враг легко расстанется с господствующей высотой. А если второй «тигр» где-то затаился — он не иначе как поджидает подкрепление.
Старшина Колозертных сел за рычаги, лейтенант Хазипов — к прицелу. Теперь отступить с высоты они не могли ни при каких обстоятельствах — ведь под их защитой находились беспомощные товарищи.
И бой вскоре загремел с новой силой. Теперь атаку вражеской пехоты на высоту поддерживали штурмовые орудия. Одно из них скоро удалось подбить лейтенанту, но, пока экипаж вел бой с самоходками, фашистскому фаустнику удалось подобраться к нашей тридцатьчетверке на верный выстрел. Танк был подбит, механик-водитель снова ранен. Хазипов приказал ему покинуть машину. В танке старшина не годился даже заряжающим, а с автоматом он мог ещё управляться и таким образом оберегать от новых фаустников и беспомощных друзей, и лейтенанта в машине.