– Замечательный ледник, – похвалила Ольга, заглянув в яму.
– А ты не хотела! Тут целое стадо заморозить можно. Представляешь: жара, а ты строганину жуешь.
– Очень вкусно, – засмеялась Ольга.
Сашка вытер пот, согнулся и, яростно выдыхая, бил и бил ломиком лед. Осколки врезались в лицо. Сашка снял кухлянку и остался в одной мятой грязной ковбойке.
– У тебя лицо красное-красное, – заметила Ольга.
Сашка не ответил и все колотил лед. Ольга ушла.
Сашка разогнулся, и вдруг тундра закачалась, поплыла перед ним, он оперся о край ямы, рука скользнула, Сашка упал, встал и широко раскрытыми глазами стал смотреть кругом.
– Са-а-ша! – раздался отчаянный детский крик. – Дядя Саша!
Девчонка со всех ног бежала по желтой тундре: короткое платьишко, меховые штаны и смешные ботинки с загнутыми носками.
– Дядя Саша! Птицы! Птицы же! Они! Ой, какие! К вам, к вам.
– Не вижу! – тихо сказал Сашка. – Не вижу… Совсем.
Розовые чайки с тихими криками покружились над ним.
– Не вижу! – крикнул Сашка.
Птицы взметнулись и в порхающем полете направились прочь.
– Не вижу! – Сашка бил кулаком о лед; по лицу, смешиваясь с потом и грязью, текли слезы.
– Они здесь, – говорила девчонка. – Вот прямо. – Розовые?
– Очень!
– Красивые?
– Очень! – Девчонка в замызганном платье и смешных ботинках с загнутыми носками смотрела на землю. – Очень красивые. И все кружат, кружат.
– Хорошо, – сказал Помьяе. – Я буду бежать быстро. Семьдесят километров. Завтра вечером буду у моря. Потом на полярной станции. Сразу радио. Сразу вертолет. Я буду бежать быстро.
Помьяе зашнуровал легкие пастушьи олочи. Немного попрыгал. Скинул кухлянку, остался только в узких кожаных брюках. Ольга протянула ему белую камлейку – ситцевую штормовку с капюшоном.
– Так хорошо. – Помьяе натянул камлейку. Коричневый, черноволосый, он застенчиво подошел к Сашке, который сидел на оленьей шкуре.
– Возьми пожевать, – посоветовал Сашка. – И не спеши. У меня ничего не болит.
Помьяе поднял свою неизменную палку и вышел. И белой камлейке легко, точно в полете, он плыл над тундрой. Руки, закинутые на палку, белели, как чаячьи крылья.
А Сашка Ивакин сидел, прислонившись к стенке яранги. Он был в расстегнутой на груди ковбойке, загорелый и подсохший от подвижной оленеводческой жизни. На коричневом лице странно выделялись, светлели глаза, и неожиданно стали видны тонкие складки в углах рта и морщины вокруг глаз.
В ярангу вошел Сапсегай.
– Убежал Помьяе. Хорошо убежал. Как олень.
– Вот и все, Сапсегай, – сказал Сашка. – Вот и конец маршрута.
– Нет, – не согласился Сапсегай, – начало.
– Какое, к чертям, начало?
– Следующий переход начинается там, где кончился первый. Разве не так?
Сашка ничего не ответил.
Сапсегай с кряхтением опустился на землю.
– Уставать стал. Раньше совсем не уставал. Все бегал и бегал. Как Помьяе, я бегал… Немножко лучше,– подумав, добавил он.
– Ты, наверное, лучше бегал.
– А сейчас устал. Налей чаю.
– Согреть? Или просто налить? – напряженно спросил Сашка.
– Свежего заварим. Ты больной, я старик. Будем пить свежий хороший чай.
Сашка встал. Потрогал стенку яранги. Потрогал другую. И неуверенно направился к чайнику.
Зажав в кулаке трубку, Сапсегай наблюдал за ним.
– Ты не слепой, – сказал Сапсегай. – Это глупость, что ты слепой.
Сашка ничего не ответил. Вытащив нож из ножен, висевших на поясе, он строгал «петушка» – ершик из стружек, которым так удобно разводить костер.
– Анютку отправлю с тобой. Ей в школу. Пусть привыкает к домам и людям.
– Это ты хорошо придумал, – отозвался Сашка и чиркнул спичкой. Неожиданно он засмеялся. – Говорят, что немцы самый педантичный народ. Интересно им будет узнать, что гораздо педантичнее их – кочевники. Каждая вещь веками кладется на свое место. Я это давно заметил. Придется мне как кочевнику жить. Поставлю ярангу и…
Он не договорил. Огонь разгорелся, и Сашка подкладывал прутики, сидя на корточках. В полумраке яранги он чем-то напоминал того бронзоволицего бога земли, что сидел на завалинке аэропорта в бухте Тикси.
В маленькой поселковой больнице была тишина, белые стены и пустота.
Сашка лежал с забинтованными глазами. Вошла молоденькая медсестра, сунула Сашке градусник.
– Хорошо, что вас положили, – сказала она. – А то пусто так.
Сашка молчал.
– Запрос отправили за вашей карточкой. Наверное, в Ленинград повезут. С сопровождающим. Вот счастливый человек! В Ленинград!
– Я счастливый? – спросил Сашка.
– Нет, сопровождающий. Вы несчастный. Врач говорит…
– Шли бы вы к чертям, – перебил Сашка.
– Нервный какой…
– Ко мне должна прийти девочка, – сказал Сашка. – Пустите ее сразу. В любое время.
– А она в коридоре с утра. Сидит и молчит…Анютка сидела у Сашкиной койки. Сидела, благонравно сложив руки на коленях.
– Как живешь? – спросил Сашка.
– Хорошо живу. У тети, – тихо сказала Анютка.
– Надо нам, Анютка, выбираться отсюда.
– Надо, – подтвердила Анютка.
– Поэтому сделай вот что. Сходи в аэропорт и найди Витю Ципера. Механика Витю.
– Я его знаю, – сказала Анютка. – Кто на вертолете, я всех знаю.
– Умница! Скажи, чтоб пришел сюда.
– Сейчас?
– Лучше сейчас.
Анютка встала, оглянулась в дверях на Сашку. Каблуки застучали по коридору.
Сашка размотал бинт с лица. Вынул из-под подушки очки. В зыбком тумане плавали белые стены. Даже в очках теперь он почти ничего не видел. Сашка сгреб с тумбочки лекарства. Подумал и поставил их на место. Сел на койку и стал ждать.
Анютка бежала по поселку мимо деревянных домов, спящих на тротуарах собак. Из-за дальних домов со взлета пошел вверх оранжевый самолет. Она остановились, посмотрела на него и побежала дальше.
Витя Ципер в кожаной куртке с неизменной своей улыбкой появился в палате.
Такие дела, – сказал Сашка. – Выручай.
– Все, что можно.
– Раздобудь мне одежду. Возьми у кого-нибудь из ребят. Будем сбегать из больницы.
– А цель? – спросил Витя Ципер.
– Бога нет? Как считаешь?
– Вроде бы нет. А что?
– А райисполком есть. Понял? И отдел народного образования тоже, – тихо ответил Сашка.
– Полежать бы тебе, – осторожно сказал Витя Ципер.
– Я полежу. Сколько надо, столько и полежу. Но надо все обусловить. У тебя деньги есть?
– Есть. Сколько тебе?
– Полтинник. Буханку черного хлеба купить. Представь себе, что в тундре я его во сне видел. Черняшку. Черняшку и липы. А больше ничего не видел.
ШКОЛА
Было еще темно. На востоке небо уже окрасилось в светло-лимонный цвет, но в поселке, между домами, еще держалась темнота. Сашка вышел на крыльцо. Было тихо. Сашка сошел с крыльца и подошел к умывальнику во дворике. Рядом стояло ведро. Сашка пощупал корочку льда на ведре, пробил ее кулаком и налил воды в умывальник. Стянул с себя рубашку. Он долго плескался, потом тер себя полотенцем.
Взбалмошная гусиная стая подлетела к поселку, в тревожных трубных звуках разбился строй, потом гуси взмыли вверх, выстроились и пошли дальше, тяжелые и уверенные птицы. Сашка стоял с полотенцем через плечо, пока не затих последний гусиный крик.
…По поселку он шел, держа в руке короткий прутик и похлопывая им бездельно по тротуару. Трудно было угадать в нем слепого человека. Разве что по неестественно прямой фигуре и излишне четкому шагу.
Был класс. Ребячьи глаза осмотрели Сашку. На доске висела карта полушарий. Как бы поправляя карту, Сашка ощупью нашел один край карты, другой. Повернулся к классу.
– Прежде чем мы будем изучать, что такое горизонт, как велика Земля и сколько материков, я хочу сказать вам о географии. Это лучшая из наук, потому что эта наука о чудесах.
– Как фокусы? – спросил белобрысый мальчишка.
Конопатый отчаюга с выбитым зубом, не отрывая от Сашки обожающих глаз, влепил белобрысому локтем в бок.
– Мы узнаем с вами о людях, которые ходят босиком по раскаленным углям, о реке Амазонке, где живут интересные рыбы пираньи, о летучих мышах величиною с собаку, о водопадах, горах, пустынях и льдах.
Для вас вся карта мира состоит из «белых пятен», загадок и тайн. Таким образом, мы с вами отправимся в великие и опасные путешествия по земле, и в этом есть смысл географии…
ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ АНТАРКТИКИ
Прошло время, и наступил день, когда весь Ленинград встречал дизель-электроход, доставивший домой очередную антарктическую экспедицию.
Была толпа на причале, вечно волнующий миг швартовки, были объятия, шампанское, слезы, и поцелуи, и смех.
Встреча развеяла на какое-то время продутую антарктическими ветрами дружбу, и Васька Прозрачный спускался по трапу один, ибо никто его не встречал и не мог встречать.
Полтора года полярной жизни сделали жестче его лицо, исчезла деревенская его припухлость, и тем более выделялись глаза его, наполненные изумлением перед миром.
Зимовка и антарктическая работа убрали лишнее и оставили основное.
Он успел загореть во время перехода через тропики, успел «прибарахлиться» во время захода в Танжер и Касабланку, и теперь это был загорелый крепыш Васька Прозрачный в сногсшибательном костюме, плащ через руку, в другой чемоданчик, – всегда он был легким, не отягощенным собственностью человеком.
Он растерянно покрутился среди обнимающихся, целующихся, тараторящих людей и пошел к выходу.
Вась, Василий! – крикнул ему вслед бородач, обнимающий за плечи старушку маму. Но Прозрачный сделал вид, что не слышит.
Он остановнл такси. Сел на переднее сиденье рядом с водителем.
– Поедем в аэропорт.
Пожилой таксист окинул его привычным взглядом, тронул машину с места.
– С Антарктики?
– Оттуда.
– И в Ленинграде задержаться не хочется?
– Еще вернусь, – широко улыбнулся Васька. – Кореш у меня из связи ушел. Найду и вернусь вместе с ним.
Он вытащил из кармана шикарные сигареты, вздохнул и спросил:
– «Беломорчика» не найдется? Фабрики Урицкого. Шофер протянул пачку «Беломора».
– Возьми себе!
От Васькиных сигарет шофер отказался:
– Ты это тоже оставь. Оставь при костюме. Такой костюм требует.
– Механик Лев Клавдиевич уговорил. Ты, говорит, должен быть современным человеком, Прозрачный. Ты, говорит, на переднем фронте науки.
Васька сидел у Никодимыча.
– Писал, – сказал Никодимыч. – Писал и теперь пишет.
Он достал с книжной полки какой-то толстый научный том. Мелькнула надпись: «Никодимычу от верного ученика».
В томе были запрятаны замызганные конверты.
– От Лены прячу, – пояснил Никодимыч. – Она тут уборку по временам затевает.
– Так, – сказал Васька. – А прятать зачем?
– Он ослеп. Совершенно ослеп. Преподает географию за Полярным кругом. Он, видишь ли, убежден, что Лене лучше забыть про него.
– Понятно. – Васька налил в рюмки еще коньяка. Они сидели по-домашнему в тесной комнате Никодимыча и толковали, положив локти на стол.
– А вы как считаете? – спросил Прозрачный.
– Я ведь уже не тренер. Ушел. Решил, что взгляды мои устарели. И потому не могу вмешаться. Может быть, если бы я раньше ушел, Сашка бы не ослеп. Хотел я красиво уйти с горнолыжного горизонта. Оставить после себя.
Васька отодвинул свою рюмку и встал:
– Вот что, я их сведу. Разлетелись шестеренки, но я их сведу.
– Как? – спросил Никодимыч.
– Отпуск четыре месяца. Денег хватит. Я ее в мешок посажу и…
– А надо?
– Не знаю. Я не умом. Я движением души буду действовать. Где адрес Лены? И какой к ней подход?
– Никакого, – сказал Никодимыч. – Скажи, что адрес Сашки тебе известен. Билет помоги купить.
– Я сам с ней полечу. Для присмотра за этими дурачками.
– Таких девушек нет, Вась, – сказал Никодимыч. – Или очень немного.
Васька накинул пиджак, висевший на спинке стула. Затянул распущенный галстук.
– Девятая специальность, – пошутил он. – Васька в качестве свата.
БЕРЕГ
…Море входило здесь в берег широкой бухтой. Сашка сидел на поросшем травой обрывчике. За спиной с косогора шла дорога, и по дороге пыльно катили грузовики. Солнце садилось. Сзади подошел тот самый конопатый парнишка с выбитым зубом.
– Сапрыкин? – не оглядываясь, спросил Сашка.
– Я!
– Садись рядом.
Пацан сел рядом с Сашкой.
– Вы как меня узнали?
– По дыху, – серьезно ответил Сашка. – Я, брат, любого мальчишку за сто метров узнаю по дыху. Помолчи!
Сапрыкин все так же обожающе глянул на Сашку, прихлопнул рот.
– Солнце садится?
– Садится, – ответил Сапрыкин.
– Бухта гладкая?
– Гладкая.
Видишь зеленый луч? Смотри на бухту.
Вижу,– искренне соврал рыжий Сапрыкин. Сашка молчал.
– А к вам дядя и тетя приехали. Кра-асивые оба! – вздохнул Сапрыкин. – Это правда, что он был в Антарктиде? А тетя ваша жена? Она, значит, Нютке мамой будет? Или нет?
Сашка молчал. Он стиснул руками неизменный свой прутик так, что побелели суставы.
– Иди, Сапрыкин, домой, – глухо сказал он. – Я посижу одни.
– В все равно они вас найдут. – Сапрыкин был безжалостен.
– Это ты прав, – сказал Сашка. Он поднялся. Сапрыкин шел рядом.
– А песню не будем петь? – спросил Сапрыкин.
– Какую?
– Какую всегда. «Дрожите, королевские купцы и скаредное лондонское Сити. На шумный праздник, на веселый пир мы к вам придем… при-дем?» – отчаянным фальцетом завопил Сапрыкин. – А дальше забыл.
– «Мы к вам придем незваными гостями. И никогда мы не умрем, пока качаются светила над снастями».
– Незваные гости – это они?
– Они не гости, Сапрыкин. Они напоминание. – О чем?– Потом объясню.
– А пингвины все-таки не хохочут, Саш. Потом, когда я уж познакомился с ними, были, значит, моменты. Один момент капитальный был, – говорил Васька Прозрачный.
– Слышал по радио. В тундре был и про твои подвиги слышал.
– Ну-у, это не то говорили. Там, значит, так… – неожиданно Васька осекся. – Когда магазин закрывается?
– Зачем тебе магазин?
– Ну-у зайду узнаю зачем. Я пошел.
Сашка стоял у окна. Лена сидела на диване у стенки. Хлопнула дверь.
– Здравствуй, Лен, – сказал Сашка. Она молчала. По лицу ее текли слезы.
– Ты какая сейчас?
– Очень красивая. – И голос ее был голосом прежней Ленки.
– А я какой?
– Старый и безобразный.
– Ага, – согласился Сашка и неожиданно широко улыбнулся. – Теперь верю, что ты красивая.
– Не красивая, а обворожительная. А ты босяк.
– Согласен, – смиренно сказал Сашка.
Васька Прозрачный, наплевав на шикарный костюм, сидел на ступеньках крыльца и был своим человеком среди своих же людей.
– Не согласен, – говорил он. – «Вихрь» – мотор капитальный. Ему надо дейвуд внизу подпилить, где выхлоп, и никакого заноса не будет. Утверждаю.
– Где подпилить-то?
– Эх! Давай завтра с утра. А потом на охоту двинем. Идет? Я, понимаешь, среди льда по траве стосковался.
Он встал, забрал со ступенек бутылки шампанского и пошел к дому.
– С ума сошел, Вась, – сказала Лена.
– А чего? Пусть постоит, поленится. Тем более что завтра я вас покидаю. Двигаю в тундру. На лодке. Уже договорился.
– Сапсегай сейчас близко со стадом. Навести старика, – попросил Сашка.
– Это дело! – горячо откликнулся Васька. – Обязан я его повидать или нет?
СМЕРТЬ ПРОЗРАЧНОГО
Сапсегай и Васька Прозрачный сидели у небольшого костра. Был конец полярного лета – время желтой травы, желтого воздуха, желтого неяркого солнца. Где-то в тундре неотрывно кричал журавль. Замолкал, и снова печальные трубные звуки плыли над тундрой.