— Это все, что ты знаешь по-немецки? — возмутился Егор, оборачиваясь.
— Ну почему? Еще кое-что из старых советских фильмов про войну и общие слова, типа "данке", "битте". А что? — Горелов одним глазом поглядывал на австрийца с норвежцем, они явно находились в сильном напряжении относительно происходящего. Ничего. Им полезно. Как ему нервы мотать с контрактом, так они первые, теперь пускай сами попсихуют.
— Горе, зачем мы здесь? — Егор потер рукой взмокший лоб. — Чего ты пытаешься добиться?
— Не хочу терять контракт. Не с отечественным же оборудованием мне работать. Ты себе даже не представляешь, какое дерьмо у нас сейчас делают, а стоит в два раза дороже, чем у них. Так что надо объяснить этим голубкам, что все в порядке и подписать уже тот долбанный договор, а то он мне поперек всех планов стоит. Давай скажи им уже, что все в порядке и что их половые предпочтения ни на что не влияют.
Егор сглотнул, нервно посмотрел на любовника и перевел.
Эггер-Линц тут же по петушиному задрал подбородок, всем видом показывая, что ему все равно, что себе там возомнил этот русский. Но когда Горелов пересел поудобнее, он тут же дернулся и нырнул за спину более крупного Лундена. Норвежец вздохнул и заговорил.
Егор выслушал его внимательно и повернулся к любовнику.
— Он говорит, что знает, как в России относятся к представителям сексуальных меньшинств, и они оба прекрасно понимают, что это конец ваших деловых отношений.
Горелов закатил глаза: так он и знал, что эти придурки напридумывают себе невесть что, а ему потом искать других поставщиков. Нет уж! У него уже объемы под их оборудование набраны, и договора все заключены. Сорвется что-либо и реестр недобросовестных поставщиков ему обеспечен. Надо их дожать, во что бы то ни стало.
— Скажи, что я деловые отношения на личную жизнь не переношу. Что все еще хочу заключить с ними договор. И что абсолютно точно не являюсь гомофобом.
Егор послушно перевел. Кислые и недоверчивые лица иностранцев были понятнее всяких слов. Оставалось только одно; Горелов понимал, что по-хорошему надо было бы спросить на это разрешение у любовника, но ему захотелось немного похулиганить.
Он взял Егора за плечи и развернул его боком к удивленным мужчинам, демонстрируя след от укуса, который уже успел приобрести темно-красный с фиолетовым оттенок. След не оставлял сомнений ни в происхождении, отдельные отпечатки зубов были отчетливо видны, ни в том, что кусали Егора сзади.
Эггер-Линц издал изумленный возглас. Лунден просто вытаращил глаза, хватая воздух открытым ртом как рыба, Егор залился краской смущения.
Горелов вовсю наслаждался произведенным эффектом. И почему в интернете писали, что камминг-аут вещь постыдная и неприятная? Это ж весело.
Егор зашипел и принялся вырываться.
— А меня ты спросить не хотел? Или хотя бы предупредить?
Было до жути обидно, что Горе вот так выставляет их отношения напоказ, ради какого-то оборудования.
— Не парься, — Виктор чмокнул насупившегося любовника в лоб, — я так понимаю, что здесь все свои.
Егор обиженно надул губы.
Иностранцы переглянулись и, заметно расслабившись, тоже сели на лавки, наконец повязав полотенца вокруг бедер и перестав выставлять их перед собой как щиты.
Первым заговорил Лунден.
— Он сказал, что никогда бы не подумал, что ты можешь быть геем. Они столько раз видели тебя в обществе соблазнительных женщин.
— Никаких геев, — притворно возмутился Горелов, — только с ним, — он приобнял Егора за плечи, лукаво улыбаясь.
Все рассмеялись.
Они еще немного посидели в парилке, поговорили на тему камминг-аута, стараясь обходить все острые углы. Лунден и Эггер-Линц признались, что номер у них тоже один на двоих, и они жутко испугались, что Горелов может про это узнать. Репутация у России среди иностранных геев была не самая лучшая. Те фотографии с гей-парада обошли интернет и оставили негативное впечатление. Они были уверены, если Горелов узнает, что его партнеры геи — в лучшем случае сделке конец, а в худшем — он их еще и убьет из сексуальной нетерпимости.
— Это бред, — заржал Горе, — даже если бы я не был геем, я бы не стал терять интересующий меня контракт просто потому, что кому-то нравится, когда его пялят в задницу. Гей или не гей, главное чтобы не пидорас!
— Непереводимая игра слов, — перевел Егор.
Разошлись они уже далеко за полночь, перенеся время начала переговоров на десять утра.
— Ты все еще должен мне минет, — напомнил Егор, когда они ложились спать.
— Отвали, — отмахнулся Горелов, — мне выспаться надо, у меня завтра важные переговоры с двумя геями. Отложим твой минет до вечера. Кстати, как ты думаешь, кто из них кого?
— Откуда я знаю, — Егор пожал плечами, — может они универсалы.
— А спрашивать о таком неприлично, да? — Горелов подгреб парня к себе и, повернув спиной, крепко обнял.
— Не тискай меня так! Ребра сломаешь! — возмутился Егор. — Конечно неприлично. И в случае чего придется быть готовым к тому, что тебе этот вопрос вернут. Оно тебе надо?
— Понял. Заткнулся, — ответил Горе и уснул почти сразу.
А Егор еще какое-то время лежал и пялился в темноту. Кажется, жизнь наконец-то налаживается. Теперь они не просто секс-партнеры, а почти настоящие любовники. Интересно, сколько у него уйдет времени на то, чтобы развести Горелова на поцелуй?
Утром Горе решил не будить любовника, пускай выспится, вчерашний день и так был полон впечатлений. Оставив ему наличность на тумбочке, он покинул номер, насвистывая, потом замер в коридоре, вернулся и чмокнул Егора куда-то в висок. Все-таки в том, чтобы признать себя геем, были свои преимущества, можно было делать, что хочешь, и не париться на эту тему.
Егор с трудом дождался, когда же Горелов уйдет. Вчерашний вечерний сон видимо сделал свое черное дело, а может, он просто жил еще по московскому времени, но проснулся он задолго до будильника и позволил себе понежиться в объятых Горя, хотя было немного жарко. Хорошее настроение испортил стояк. Не его стояк, а гореловский. Опять. Егор твердо решил, что должен выяснить, что это за странная импотенция такая со стояком. Едва за Гореловым закрылась дверь, как он вскочил с постели и рванул к ноутбуку, но тут он услышал, как дверь опять открылась, и пришлось нестись обратно под одеяло, проклиная забывчивого любовника и боясь, что он может забрать с собой ноут.
Но оказалось, что Горелов вернулся подарить ему утренний поцелуй. Это было так трогательно, так приятно, что Егору даже малодушно захотелось не искать ничего в сети, а закрыть глаза на эти странности и продолжать жить, как живется. Но он подавил в себе этот низменный порыв. Горелов достоин того, чтобы знать правду, и если есть хоть один шанс поправить его здоровье, Егор лично на аркане потащит его к врачу! Он перетащил ноутбук на кровать, подключился к бесплатному вайфаю и полез просвещаться.
Через два часа Егор выключил ноутбук и лег на кровать, бессмысленно пялясь в потолок. По всему выходило, что импотенции у Горелова никакой нет. Точнее есть, но психогенная (спасибо википедии за новое слово в его лексиконе), то есть Горе здоров, а проблему он сам себе придумал. От этой мысли бросало в дрожь. Потому что как только его догадка получит подтверждение, Горелов тут же бросит так ненавистную ему пидорасятину с Егором заодно, и поминай как звали. В душе была, конечно, надежда на то, что он не врач и мог что-то неправильно понять, но верилось в это мало. Как сказать об этом Горелову? Какие слова найти? А главное, где в себе найти силы на то, чтобы собственноручно выкопать себе могилу? Грустные мысли были прерваны телефонным звонком.
— Привет, — голос Виктора был весел, — ты где сейчас?
— Дома, — вяло откликнулся Егор, — в смысле в номере.
— Ну ты и соня, — хохотнул Горелов, — давай дуй в душ и пулей сюда, не могу больше этого Йонаса слушать, хочу нормальный перевод.
— А как же Эггер-Линц и Лунден? — Егор сел на кровати, комкая одной рукой одеяло.
— Альбин с Олафом согласны, им тоже этот недоучка встал поперек горла, так что бери такси и давай к нам. Записывай адрес.
Пребывая в некотором шоке от того, что Горелов начал называть своих партнеров по именам, Егор автоматически записал адрес и пошел в душ. Уже через сорок минут он был в офисе у Эггер-Линца. Переводчик бросил на него недовольный взгляд и гордо удалился прочь.
— Иди сюда, — махнул ему Горелов, отпивая из чашки. — Ты завтракал?
Егор отрицательно покачал головой.
— Тогда пей кофе и вот печенье.
Егор в шоке обвел взглядом всех троих мужчин. Они сняли галстуки и пиджаки, закатали рукава на рубашках и выглядели скорее на пикнике, чем как на серьезной деловой встрече.
— Что я пропустил? — тихо спросил он у Горя.
— Ничего, — отмахнулся тот, — просто оказывается у нас много общего и даже языковой барьер тут не при чем. Знал бы я, что в бизнесе так выгодно быть голубым, подался бы в геи раньше.
Егор закатил глаза.
— То есть у вас тут международная гей-дружба?
— Ага, — Горелов потер руки и отпил еще кофе, — переговоры идут как по маслу. А этот олух царя небесного всю малину портит. И где они такого нашли? Кстати, спроси у Альбина.
Егор прожевал печенье и задал вопрос.
Эггер-Линц слегка покраснел и ответил, что предыдущий переводчик непомерно поднял цены, и он взял на это место племянника мужа своей сестры, который утверждал, что знает русский в совершенстве.
— Австрийская прижимистость, — неожиданно одобрил Горелов, — ценю.
Остаток дня, с перерывом на обед, они провели в офисе. Переговоры, и правда, стали в разы легче, обе стороны с готовностью шли на уступки. Такими темпами договор можно было бы подписывать уже завтра, максимум послезавтра.
Вечером Лунден пригласил их на ужин, и они согласились. Умаявшийся Егор, говоривший в этот день в три раза больше, чем все остальные, чувствовал себя вымотанным до невозможности.
— Я сейчас сдохну, — пообещал он Горелову и рухнул на кровать.
— Это вряд ли, — Горе бодренько разделся и принялся раздевать его, — сейчас контрастный душик, одеваемся и идем ужинать. Утром ты почувствуешь себя значительно лучше.
— Я так город вообще не посмотрю, — тихо пожаловался Егор, когда с него стаскивали брюки.
— Посмотришь, закончим переговоры и вместе будем по городу гулять, командировка все равно оформлена на неделю.
Егор издал страдальческий стон, когда его повели в ванну. А потом и страдальческий крик, когда выяснилось, что контрастный душ в исполнении Горелова, ну очень контрастный.
На ужине Егор откровенно клевал носом, Горелов только и успевал отодвигать его бокал с вином, да подхватывать вилку.
— А вот и отец Йонаса, — Альбин, они с норвежцем сумели настоять, чтобы Егор тоже называл их по имени, приветливо махнул рукой. — Это ресторан его жены, я рассказал им о том, как меня подвел их сын, так что этот ужин за счет заведения, в качестве извинения.
— Австрийская прижимистость, — вспомнил Егор то, что днем сказал Горе.
— А я его знаю, — удивился Горелов, — это же тот врач, который меня лечил, ну после…
Мужчина подошел к ним, пожал всем руки, спросил все ли в порядке. Извинился за сына. И что-то спросил у Егора. Тот вздрогнул, отрицательно покачал головой. В ответ австриец рассмеялся, добавил несколько слов и пошел дальше.
— Что он сказал? — с любопытством уточнил Горелов.
— Спросил, собираемся ли мы кататься на лыжах. Обрадовался, когда узнал, что нет, сказал, что в прошлый раз ты из-за лыж чуть не перестал быть мужчиной.
— Чуть? — нахмурился Горелов.
— Чуть, — подтвердил Егор.
— Ты уверен, что правильно все понял? — Виктор встал из-за стола, не обращая внимания на удивленные взгляды партнеров по бизнесу.
— Правильно, — ответил Егор совсем убитым голосом.
— Тогда пойдем-ка его догоним, разговор есть.
Поймать доктора удалось рядом с кухней. Отведя его в тихое место, Егор перевел ему несколько вопросов Горелова. Оказалось, что его утренние догадки были верны. Ни о какой импотенции и речи ни шло. Врач припомнил, что сказал русскому никогда не брать на трассу неопытных лыжников, и добавил, что ему еще повезло, еще немного и он мог бы повредить член настолько, что его ждала неминуемая импотенция.
На Горелова было жалко смотреть, он был в шоке. Когда Егор спросил, с чем могла быть связана потеря эрекции, доктор объяснил, что это скорее всего смесь страха и сила самовнушения, и посоветовал сходить к психиатру, но сначала все же пройти полное обследование в России или здесь в его клинике. После этих слов Горелов пробормотал что-то про то, что он, оказывается, нормальный, и ушел не прощаясь. Егор извинился и бросился вслед за любовником, но того и след простыл.
Прощаться с Эггер-Линцем и Лунденом ему тоже пришлось за двоих. В номере Горелов также не обнаружился.
— Ну где же он? — Егор схватился за мобильник, но телефон сначала никто не брал, а потом и вовсе оказался выключен. Это была катастрофа.
Егор сел на кровать. Похоже, что его странному роману пришел конец. Сейчас Горе придет в себя и осознает, что он натуральнее некуда и вся эта пидорасятина ему нафиг не сдалась. Потом он поднимется в номер и скажет ему съезжать на все четыре стороны. Или еще хуже, приведет с собой женщину, чтобы отпраздновать возвращение в стан натуралов.
На глаза навернулись злые слезы. Почему сейчас? Когда у них все начало налаживаться? Егор прождал любовника в номере почти два часа. Стало ясно, что Горелов ночевать не придет. Ждать дальше было бессмысленно. Все, что он мог сделать — это спасти свою гордость. Егор собрал вещи, написал короткую записку, что уезжает обратно в Россию, вызвал такси и поехал в аэропорт, надеясь, что имеющихся у него денег хватит, чтобы поменять тот билет, что у него был на вылет на ближайшее время.
Сердце разрывалось от тоски. Потерять все, когда счастье было так близко. Он и сам не помнил, как оказался в Москве, как забрал свои вещи из гореловской квартиры и переехал к Леше, как писал заявление на увольнение в кадрах. Эти два дня слились для него воедино. Сплошная серая масса бессмысленных действий. Лешка со Стасом не отходили от него ни на шаг, боясь, что он может что-то с собой сделать. Глупые, самое страшное с ним уже произошло. Он влюбился в натурала и разбил свое глупое сердце. Жить, и правда, не хотелось.
Глава 11
Горелов же совершенно не думал о том, чтобы тащить в номер какую-то бабу или еще чего-то подобного. Он вообще о бабах не думал.
Виктор просто брел по улицам красивого города и никак не мог понять, как же он мог так лопухнуться. Кто ж знал, что он внушаемый как собака Павлова? Сам себя импотентом сделал силой мысли. Но особо расстраиваться по этому поводу у него не получалось, в голове раз за разом вспыхивало одно единственное слово: «Могу!». Он не импотент! Его член стоит и ничего с ним не случилось!
Вначале это просто был шок, когда Горелов не мог вымолвить и слова. Он ушел, чтобы подумать об этом самому. Без партнеров, которым совсем не обязательно знать о нем такие подробности. Без Егора, который будет пытаться его утешить. Нет, потом. Сейчас Горю совсем не хотелось всех этих разговоров. Нужно было все переосмыслить, решить, как быть дальше.
Он не импотент!
Когда мозги хоть немного прочистились, Горелов обнаружил себя на лавочке в каком-то сквере. На улице уже стояла ночь, и неизвестно, сколько он вот так вот сидел. Задница так точно затекла и по форме теперь идеально подходила лавке из неплотно сбитых трех досок.
Виктор встал, потер пятую точку и огляделся.
Местности он не знал совершенно. И как угораздило сюда забрести?
А потом мысли вновь резко перекинулись на то, что терзало его до сих пор. Он не импотент! Он может полноценно трахаться, то есть трахать сам!