Глэдис встала и начала убирать со стола посуду, считая, что пикантная тема разговора иссякла Правда, ей было интересно, кто же у Ларсон следит за порядком в доме.
Словно угадав ее мысли, он сообщил, что сюда через день приходит женщина, которая убирает, стирает и гладит.
— Хорошо ты устроился, — заметила Глэдис.
Он налил кофе в чашки, поставил их на поднос и пригласил ее в гостиную. Они сели за маленьким столиком — Глэдис на диване, Ларсон в кресле напротив.
— Давай определимся, Глэдис, — сказал он. — Тебе неприятен я лично или ты относишься с предубеждением к моей семье?
— Ты ждешь честного ответа на этот вопрос? Дело в том, что я оказалась в трудном положении, ведь мне предоставлено бесплатное жилье, — ответила она. — Теперь я перед тобой в долгу…
— Приятно отметить, что ты так и не научилась лгать. — Он пристально смотрел на нее. — Ты напустила на себя вид возмущенной девочки и пытаешься казаться холодной и колючей. Но это может обмануть кого угодно, только не меня. Я понимаю, что тебе просто нелегко пришлось в последнее время. Я прав?
— Ты всегда прав.
— Думаю, основная причина того, что с тобой происходит, кроется в твоем замкнутом существовании все эти месяцы. Ты ни с кем не говорила о смерти отца, скрывала свои переживания, боялась собственных чувств и достигала иллюзорного спокойствия путем невероятных усилий. И что в результате? Сейчас ты в таком же состоянии, как была в день его смерти, — нервная, издерганная, потерянная, все время готова разреветься.
— Ничего подобного! — попыталась возмутиться Глэдис.
Ларсон только сокрушенно покачал толовой.
— Ты почему-то считаешь, что я бросил твоего отца на произвол судьбы, уехав из Англии, — продолжал Ларсон. — На самом деле это не так. Я писал ему время от времени, а примерно год назад послал ему чек, думая, что деньги будут для него нелишними. Мой отец завещал ему некую сумму, которую он положил на счет, я решил, что и с этими деньгами он поступит так же. Но он вернул мне чек, поблагодарив и написав в письме, что у него все в порядке и он ни в чем не нуждается.
Глэдис застыла от удивления — она ничего не знала об этом.
— Гордость… — проговорила она наконец.
— Вполне вероятно, — согласился Ларсон. — Но я ничего не знал о том, как обращается с ним моя мачеха.
Глэдис чувствовала, что он говорит правду.
— А если бы ты узнал об этом, что, кинулся бы его защищать? — с запальчивостью спросила она.
Ларсон замялся лишь на секунду, и этой паузы было достаточно для Глэдис, чтобы понять — он не откроет ей все до конца, и на то у него свои причины. Неужели он считает, что деньги — это все, что нужно было бедному старику? Глэдис по чувствовала, что ее начинает бить дрожь, но не знала, то ли это приступ гнева, то ли расшалившиеся нервы. Ларсон взглянул на нее и наконец ответил:
— Я бы решил эту проблему.
— Находясь за тысячи миль от дома? Сомневаюсь.
Ну и что бы он мог сделать? Написать еще одно письмо? Два письма? Это ничего бы не изменяло… Нет, он живет в другом мире, в котором нет места заботам о личном шофере, слуге. Глэдис чуть не расплакалась от обиды, поняв это. Но он была слишком сердита на Ларсона, чтобы позволить себе эту маленькую слабость.
— Что это тебе вздумалось приехать? — спросила она. — Если все так удачно складывалось в Америке, зачем было возвращаться?
— Я решил: сейчас или никогда, — коротко и значительно ответил он. — А ты забыла мой вопрос? Я повторю: тебе неприятен я лично или как представитель семьи Редгрейвов?
— Тебе это так важно знать?
— Разумеется.
Глэдис не хотелось говорить об этом, но деваться некуда — надо.
— Я бы не сказала, что ты неприятен мне, — начала она, стараясь подобрать правильные слова. — Хотя мне далеко не все в тебе нравится.
— Что именно?
— Ну ты не тот тип человека, который я нахожу приятным.
— Так какой я? — настаивал Ларсон. — У тебя, очевидно, большой опыт, поэтому, сравнив своих бывших знакомых со мной, легко определиться.
Он смеется над ней, это ясно, но Глэдис решила не реагировать. Хочет услышать о себе нелицеприятные вещи, пусть слушает.
— Ты слишком красив и знаешь это. Жестокий, надменный, неспособный на настоящие, искренние чувства по отношению к людям.
— А ведь ты понятия не имеешь, какие я испытываю чувства, — усмехнулся Ларсон и стал медленно потягивать кофе, не сводя глаз с Глэдис.
Она не стала продолжать болезненную для нее тему. Сколько сил ей понадобилось, чтобы перестать мечтать о нем! Долгое время она вынашивала в себе стойкую неприязнь к Ларсону. И причина столь резкого отчуждения — неожиданно услышанный давний разговор, несколько обидных, унизительных слов. Как-то раз Глэдис отправилась в хозяйский дом с каким-то поручением, еще не успела повернуть за угол, как нечаянно услышала:
— Ты должен быть поосторожней с дочерью шофера, Ларсон! — Это был голос Линды. — Эта девчонка не на шутку увлечена тобой.
Прижавшись к стене, Глэдис была не в силах
— Какие?
— Ничего такого, что могло быть тебе интересно, — ответил он достаточно твердо, давая понять, что разговор на эту тему закрыт.
Опять Ларсон не договаривает. Озадачил ее какими-то обрывками информации, а объяснить что к чему не желает. Может быть, считает ниже собственного достоинства раскрывать карты перед девчонкой, которая не принадлежит к его кругу? Хотя, уж кого-кого, а Ларсона снобом не назовешь. Значит, у него свои соображения, что говорить и когда.
— Что ты сделала с вещами отца? — спросил он вдруг.
Глэдис усмехнулась.
— Да их было немного. Кое-что, в основном большие вещи, я оставила у друзей в деревне. Мелочи забрала с собой в Лондон.
Она уставилась в пустую чашку. Мелочи… Это медальон с портретом матери, пачка детских писем, которые Глэдис писала Санта-Клаусу, какие-то ее школьные тетради, табели с оценками, шкатулка с фотографиями, часы, подаренные отцу мистером Редгрейвом на пятидесятилетний юбилей… Вот, пожалуй, и все ценное, что папа бережно хранил. Она аккуратно упаковала это в коробку и привезла с собой, а потом боялась открыть…
Глэдис смахнула слезу со щеки, надеясь, что Ларсон не заметил этот торопливый жест. Не хватало, чтобы он полез к ней с утешениями, да еще совал носовой платок, чтобы утереть слезы!
— Ну что, давай обсудим твою предстоящую работу.
Слава Богу, он ничего не заметил!
— Тебе вовсе не надо заниматься моим трудоустройством, — запротестовала Глэдис, которой действительно было неловко от его неожиданных благодеяний.
— Я все понимаю, — сказал Ларсон. — Понимаю, насколько тебе трудно принять помощь от члена семьи Редгрейвов. Но придется, потому что это не жест, не милость, как ты, очевидно, считаешь. Мне действительно нужны работники, на которых можно положиться. У меня здесь, в Англии, несколько компаний, который я приобрел два года назад на унаследованные деньги. Тогда они были в плачевном состоянии, теперь дела пошли в гору.
Так он покупал фирмы в Англии уже после отъезда? Глэдис ничего не могла понять.
— Значит, ты приезжал за это время в Англию? — догадалась она, оторопев.
— Да.
— И даже не заехал домой повидать мачеху?
— Нет.
— Почему?
— Не задавай так много вопросов, — лениво отмахнулся он, улыбаясь.
— Хорошо, сэр. Простите, сэр, — съязвила она.
— Так-то лучше. А теперь слушай. В одной из контор есть вакансия бухгалтера. Чему ты успела научиться за время учебы и стажировки?
Глэдис устроилась поудобнее на диване, поджав под себя ноги.
— Я немного не дотянула до диплома, — призналась она наконец, ожидая новых упреков со стороны Ларсона.
Он ничего не сказал, и Глэдис начала подробно объяснять, что освоила в бухгалтерском деле — налоговую систему, юридические основы, аудиторский контроль и прочее. В то время как она говорила, Ларсон внимательно слушал, и вид у него был весьма серьезный. Глэдис закончила свой «отчет» и нервно рассмеялась:
— Но учти, я могла забыть все это!
— Едва ли. Судя по тому, что ты рассказала, твоей квалификации более чем достаточно для этой должности. А если ты на своей последней работе преуспела в этой области…
— Больше некуда! В основном, печатала на машинке и возилась с бумажками! — заметила Глэдис и беззаботно рассмеялась.
Господи, да она смеется первый раз за все это время! Она даже не поверила, что у нее так легко получилось. Казалось, разучилась смеяться вообще.