Что-то покидало Лилит, и это происходило впервые за долгие годы, грешные годы, когда она каждый миг чувствовала присутствие этого нечто. Источник жизни иссякал в ней; и то, что могло выйти наружу, было лишь остатками ее сломанной и мертвой жизни.
Она стояла неколебимо. Мара спрятала голову в руках. Я смотрел на лицо существа, которое познало существование без любви – ни жизни, ни удовольствия, ничего хорошего; своими собственными глазами я видел лицо живого мертвеца! Она узнала жизнь лишь как что-то, что ведет к смерти, поэтому для нее, в ней смерть была живой. Это не значит, что жизнь просто прекратилась в ней, она сознательно превратилась в мертвое существо. Она убила в себе жизнь и умерла – и знала это. И она должна была убивать ее снова и снова! Она не покладая рук трудилась затем, чтобы переделать себя, и не могла этого сделать! Она была мертва, но продолжала жить! Она никак не могла прекратиться! На ее лице я увидел за всеми ее страданиями то, что она боится много больше, чем может показать. Страх светился в ее глазах мертвенным светом; все светлое в ней было тьмой и светилось подобным же образом. Она стала тем, чего Бог создать не мог. Она захватила себе долю в сотворении себя самой, и то, что она сделала, разрушил Он. Она увидела теперь то, что она натворила, и увидела также, что это плохо! Она превратила себя в труп, чей гроб никогда не развалится на части и не выпустит ее на свободу. Глаза на ее лице были широко раскрыты, словно заглянули в самое сердце ужаса – и там оказалось ее собственное неразрушимое зло. Ее правая рука так и не разжалась – над воплощенным Ничем она все же осталась хозяйкой!
Но с Божьей помощью возможно все. Он может спасти даже богача!
Не меняя взгляда, даже без тени намерения сделать это, Лилит подошла к Маре. Та почувствовала ее приближение и повернулась, чтобы встретить ее.
– Я уступаю, – сказала принцесса, – я не могу больше. Я проиграла. Но все равно я не могу разжать руку.
– Ты пыталась?
– Я пытаюсь и сейчас. Изо всех сил.
– Я отведу тебя к своему отцу. Ты причинила ему зло большее, чем любому другому созданию, и поэтому он лучше, чем кто-либо другой, сможет помочь тебе.
– Но чем он может помочь мне?
– Он простит тебя.
– Ах, если бы он только мог помочь мне прекратиться! Даже это я не могу сделать! У Меня нет власти над собой, я только раба! Я поняла это. Пусть же я умру.
– Раб все же трудится ради того, чтобы однажды превратиться в сына или дочь! – ответила Мара. – Воистину, ты умрешь, но не так, как ты об этом думаешь. Ты умрешь для смерти и возродишься к жизни. К той жизни, для которой ты никогда не была потеряна!
Так, словно она была матерью всего, что есть на свете, Мара обняла Лилит и поцеловала ее в лоб. Пылающее страдание ушло из глаз Лилит, и они увлажнились. Мара поднялась и отвела ее к ее кровати в углу комнаты, осторожно уложила и прикрыла ее глаза ласковыми руками.
Лилит лежала и плакала. Госпожа Печалей подошла к двери и открыла ее.
Снаружи было Утро, держащее в руках Весну. Они стояли на пороге, с чудесным ветром, запутавшимся в складках их одеяний. Он струился, тек вокруг Лилит, волнуя неизведанный, безмолвный океан ее вечной жизни, журча и струясь, пока наконец она, которая была лишь увядающим сорняком на иссохшем песчаном побережье, ощутила себя частью океана Вечности, который теперь всегда мог вливаться в ее естество и никогда больше не отхлынет. Она ответила утреннему ветру воспрявшим живым вздохом и стала прислушиваться. Вслед за ветром пришел дождь – легкий дождь, заживляющий раны трав после жатвы; успокаивающий их боль ласковостью музыки; тех звуков, что живут на границе музыки и полной тишины. Дождь оросил пустыню вокруг дома, и сухой песок сердца Лилит услышал его и был им напоен. Когда Мара вернулась, чтобы присесть на свою кровать, ее слезы текли обильнее, чем этот дождь, и вскоре она быстро заснула.
Глава 40
ДОМ СМЕРТИ
Мать Скорби поднялась, укрыла лицо и пошла за детьми. Они спали так, словно не двигались всю ночь, но стоило ей произнести слово, как они вскочили на ноги, свежие, словно только что родившиеся на свет. Они весело ссыпались с лестницы вслед за ней, и она отвела их туда, где лежала принцесса. Она спала, но слезы все еще текли из ее глаз. Их радостные лица вытянулись и приобрели могильный оттенок. Они перевели взгляд от принцессы и посмотрели на дождь за дверью, а затем снова уставились на принцессу.
– Небо падает! – сказал один из них.
– Белый сок течет из принцессы! – воскликнул другой с благоговейным страхом.
– Это реки? – спросил Оди, глядя на маленькие ручейки, бегущие по ее впалым щекам.
– Да, – ответила Мара. – Самая прекрасная из всех рек.
– Я думал, реки бывают больше и щебечут, словно толпа Малюток, и шумят громко! – возразил он, глядя на меня, ведь только от меня он слышал что-то о реках.
– Взгляни на те реки, которые текут с небес! – сказала Мара. – Смотри, как они падают вниз затем, чтобы разбудить подземные воды! Скоро реки будут повсюду; они будут восхитительными, шумными, как тысячи и тысячи счастливых детей. О, какими счастливыми они вас сделают, малыши! Вы ведь никогда не видели ни одной и не знаете, как прекрасна вода!
– Земля будет рада тому, что принцесса решила стать хорошей, – сказал Оди. – Смотри, как радуется небо!
– А реки рады принцессе? – спросила Лува. – Они не из ее сока, они же не красные!
– Они из того сока, который есть внутри того, красного, – ответила Мара.
Оди дотронулся пальцем до одного из глаз принцессы, затем поднес палец к своим глазам и тряхнул головой.
– И принцесса теперь не кусается! – сказала Лува.
– Нет; она никогда больше не будет этого делать, – ответила Мара, – но теперь нам надо отвести ее поближе к дому.
– Ее дом – это гнездо? – спросил Созо.
– Да, очень большое гнездо. Но сначала мы должны отвести ее в другое место.
– А куда?
– Это самая большая комната во всем этом мире. Но, я думаю, скоро она станет поменьше; в ней скоро будет очень много маленьких гнездышек. Идите же и устраивайтесь поудобнее.
– А кошек там нет?
– Эти гнезда так переполнены чудесными снами, что в них не поместится никакая кошка.
– Мы будем готовы через минуту, – сказал Оди и убежал прочь, и за ним последовали все, кроме Лувы.
Лилит, не просыпаясь, слушала все это с грустной улыбкой.
– Но ее реки; они бегут так быстро! – сказала Лува, которая стояла рядом с принцессой и, казалось, не могла отвести глаз от ее лица. – И ее одежда – что с ней, я даже не знаю… Она не поцарапана! Царапины не такие.
– Это ничего не значит, – ответила Мара. – Эти реки так чисты, что могут сделать весь мир чистым.
Я уснул у огня, но через некоторое время проснулся, лежал и слушал, и вот проснулся совсем.
– Пора вставать, мистер Уэйн, – сказала наша хозяйка.
– Будьте добры, скажите мне, – сказал я, – нет ли дороги, по которой можно обойти стороной каналы и норы чудовищ?
– Есть путь попроще; через русло реки, – ответила она, – но вы должны еще раз пройти по долине чудовищ.
– Я боюсь за детей, – сказал я.
– Страх никогда не подберется к ним близко, – возразила она.
Мы вышли из дома. Звери стояли и ждали у дверей. Оди уже забрался на шею одного из тех, кому предстояло везти на себе принцессу. Я сел на коня Лоны, а Мара принесла тело девочки, и я взял его на руки. Когда она снова вышла наружу с принцессой, дети вскрикнули от восхищения: Мара больше не была укутана! Заглядевшись на нее, очарованные мальчишки забыли принять принцессу из ее рук, но слоны, нежно обвив Лилит своими хоботами, один вокруг тела, а другой вокруг коленей, с помощью Мары уложили ее себе на спины.
– Почему принцесса хочет уйти отсюда? – спросил маленький мальчик. – Ей было бы хорошо, если бы она осталась здесь!
– Она и хочет, и не хочет уйти: а мы ей помогаем, – ответила Мара. – Она здесь не сохранит в себе то хорошее, что у нее есть.
– А что вы ей помогаете сделать? – продолжил малыш.
– Я помогаю ей попасть туда, где ей помогут лучше и больше – ей помогут разжать ее руку, которую она не открывала тысячи лет.
– Так долго? Тогда она должна была научиться обходиться без нее. Зачем ей теперь ее открывать?
– Она держит в ней то, что ей не принадлежит.
– Пожалуйста, леди Мара, нельзя ли нам взять немного вашего черствого хлеба в дорогу? – сказала Лува.
Мара улыбнулась и принесла им четыре хлеба и огромный кувшин воды.
– Мы будем есть его в пути, – сказали дети. Но воду они сразу выпили с удовольствием.
– Я думаю, это сок для слонов, – заметил один из них. – Он делает меня таким сильным!
Мы отправились в путь, и Госпожа Скорби пошла с нами, и была она прекраснее, чем солнце, а за ней шла белая леопардиха. Я думал, что Мара собирается только проводить нас до тропинки через каналы, но вскоре обнаружил, что она всю дорогу собирается пройти с нами. И тогда я спешился, чтобы она могла ехать верхом, но она не послушала меня и шла рядом.
– Мне ведь нечего нести, – сказала она. – Я пойду с детьми.
Это было прекраснейшее утро; солнце ярко светило, дул чудесный ветер, но и то и другое не делало пустыню более уютной, так как там не было воды.
Мы с легкостью пересекли каналы, дети всю дорогу увивались вокруг Мары; но до захода солнца мы так и не успели добраться до гребня горы над грязной норой. Затем я заставил детей забраться на слонов, так как до восхода луны было еще далеко, и я не мог сдержать некоторой тревоги за них.
Госпожа Печали возглавила процессию с моей стороны; слоны шли за ней – двое в центре несли принцессу; леопардиха шла сзади. И лишь только мы достигли границы долины страха, выглянула Луна и осветила низменность, которая тихо и спокойно лежала перед нами. Мара ступила туда первой. Ни одним движением не ответила долина ни ее шагам, ни шуму копыт моего коня. Но стоило ступить на эту землю слонам, которые несли на себе принцессу, как земля, только что казавшаяся твердой, забурлила и заволновалась, и появился целый выводок тварей адского гнезда. Чудовища поднимались со всех сторон, и каждое из них вытягивало шею; они тянулись клювами и когтями, разверзали пасти. Их длинноклювые головы, ужасные челюсти, бесчисленные узловатые щупальца тянулись вслед Лилит. Она лежала в агонии, или была парализована страхом, и не смела хотя бы шевельнуть пальцем. Я сомневаюсь в том, что эти ужасные твари когда-либо видели детей, но ни одна из них, конечно, не попыталась дотронуться до ребенка; ни один из омерзительных членов этой компании не сунулся, чтобы проникнуть сквозь строй маленьких телохранителей принцессы, чтобы добраться до нее.
– Малютки! – крикнул я. – Держите своих слонов поближе к принцессе. Не бойтесь, они не дотронутся до вас!
– Что дотронется до нас? Мы не понимаем, чего нам нужно не бояться! – ответили они; и я понял, что они даже не подозревают ничего о тех выродках, которые роятся вокруг них.
– Тогда не обращайте внимания, – ответил я, – только держитесь поближе.
Их защищало то, что они не видели! Они были не в состоянии увидеть, и это служило им защитой. То, чего они ни при каких обстоятельствах не могли испугаться, не могло нанести им какой-либо ущерб.
Но я-то насмотрелся той ночью на чудищ! Мара на несколько шагов опережала меня, когда между нами показалась и бросилась на тропинку между нами бесплотная голова без тела. Леопардиха, шипя, кинулась на нее откуда-то сзади, между слонами, и схватила было эту голову, но та, корча жуткие рожи и испуская тошнотворные вопли, быстро вывернулась, вырвалась и зарылась в землю. На руках я держал мертвую девочку, и она берегла меня от страха; я безразлично рассматривал чудовищ. Должен сказать, однако, что мало где еще можно увидеть столько омерзительных тварей сразу!
Мара по-прежнему ехала впереди меня, а леопардиха теперь шла за ней по пятам, мелко дрожа, потому что было очень холодно, когда внезапно земля впереди и слева от меня стала вспучиваться, и низкая подземная волна подкралась к нам. Она росла выше и подкрадывалась ближе, оттуда вывернулась жуткая голова с какими-то сверкающими трубками вместо волос и раскрыла огромный овальный рот, пытаясь добраться до меня. Леопардиха бросилась на нее, но голова отступила перед ней и исчезла.
Почти прямо под нашими ногами выросла другая голова – огромной змеи со светящимися, переливающимися зрачками в глазах. Снова леопардиха пошла в атаку, и снова ничего не обнаружила. На третье чудовище она кинулась уже в ярости – и снова зря, после чего продолжила путь с угрюмым видом, перестав обращать внимание на разнузданных призраков. Но я сознавал, что они опасны, и спешил пересечь низменность побыстрее, тем более, что Луна вела себя странно. Она только-только взошла, а уже казалось, что вскоре сядет, просто сделав неудачную попытку, и все же я пока еще видел ее заходящую спину во всю ширь. Дуга, по которой заходила Луна, была очень пологой; и вот она стала быстро закатываться.
Мы почти уже выбрались из долины, когда между нами и ее границей поднялась длинная шея, наверху которой, как бутон какой-то адской лилии, торчало нечто, что казалось головой трупа; рот, полный собачьих зубов, был полуоткрыт. Я ехал прямо на него; он отступил, но затем вытянулся вновь. Госпожа уже ступила на твердую землю, но леопардиха, которая была между нами, снова обернулась и вцепилась в глотку чудовища. Я остался там, где был, чтобы присмотреть за слонами, которые с принцессой и детьми выбрались на берег целыми и невредимыми. Затем я повернулся, чтобы посмотреть на леопардиху. И в этот миг Луна села. Мгновение еще я видел, как змея и леопардиха сражались в облаке пыли, а затем темнота скрыла их. Вздрогнув страха, мой конь обернулся и в три прыжка догнал слонов.
Когда мы поравнялись с ними, что-то, похожее на бесформенное желе, укрыло принцессу, и тут же сверху сел белый голубь, вонзая в это нечто свой клюв. Я услышал хлюпающий всасывающий звук и слез с коня. Затем я услышал женский голос; кто-то говорил с Марой, и я узнал этот голос.
– Я боюсь, она умерла, – сказала Мара.
– Я пошлю за ней, и ее найдут, – ответила Мать. – Но почему, Мара, ты до сих пор боишься за нее или за кого-то вообще? Ей не будет вреда от того, что она умерла, делая то дело, которое должна была сделать.
– Мне будет жаль потерять ее, она была хорошей и мудрой. Все же я не хотела бы пользоваться ее жизнью дольше, чем ей отпущено.
– Она ушла, сражаясь с нечестивым, и воскреснет с праведными. Мы очень скоро увидим ее снова.
– Мать людей, – сказал я, хотя все еще не видел ее, – мы пришли к тебе, и нас много, но большинство из нас – Малютки. Примешь ли ты нас всех?
– Вы все – желанные гости, – ответила она, – рано или поздно все будут, как дети, так как все отдохнут в моем доме! Блажен тот, кто уснет юным и по своей воле. Мой муж как раз сейчас готовит ложе для Лилит. Она и не молода, и оказалась здесь не совсем по своей воле, но то, что она все же пришла, действительно хорошо.
Больше я ничего не слышал. Мать и дочь вместе ушли в темноту. Но где-то вдали мы увидели огонек и направились к нему через верески.
Адам стоял в дверях, держал свечу, чтобы проводить нас, и разговаривал со своей женой, которая внутри дома принесла и положила на стол хлеб и вино.
– Счастливые дети! – услышал я ее голос. – Ведь за ними постоянно присматривала моя дочь! Воистину, это же величайшее счастье на свете!
Когда мы добрались до двери, Адам почти весело пригласил нас войти. Он поставил свечу у входа и, подойдя к слонам, взял принцессу на руки, чтобы внести ее внутрь, но она оттолкнула его, а затем, растолкав и своих слонов, встала между ними, выпрямившись во весь рост. Звери отошли от нее в сторону и оставили ее с ним, кто был ее мужем, устыдившись, несомненно, этой ее мрачной непристойности и непокорности. Он стоял, и в его глазах радушие просвечивало сквозь строгость.
– Мы долго ждали тебя, Лилит! – сказал он. Она ничего не ответила ему. Ева и ее дочь подошли к двери.