Три подсвеченные из мрака указателя при въезде на частную дорогу, обрамленную с обеих сторон цветочными газонами, гласили:
ОСТОРОЖНО. СТРЕЛЯЮТ БЕЗ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ.
Чугунные ворота распахнулись перед Уистлером, подведшим свой «шевроле» к ним вплотную. По траве газона здесь и там поблескивали наземные фонарики. Дождь, строго говоря, уже кончился, переродившись в густой туман. Вот-вот должно было выглянуть солнышко.
Тиллмэн, в легких белых брюках, в сандалиях на босу ногу и рубашке с открытым воротом, шел по дорожке с такой непринужденностью, как будто стоял час вечерних коктейлей. В руке у него был высокий бокал. Уистлер остановил машину.
– Ворота у вас на электроприводе, а что делать, если вырубится электричество? – спросил Свистун, протягивая через открытое окошко руку для рукопожатия. Тиллмэн решил воздержаться от подобных любезностей.
– Тогда вручную, – ответил он.
– А у вас есть прислуга для подобных дел?
– Руки у меня не переломаны, поэтому сам справляюсь.
Тиллмэн говорил равнодушно и старался смотреть в одну точку – в аккурат между глазами Уистлера.
"Актерские фокусы. Держись с предельной надменностью, авось, поверят, – подумал Свистун. – Я не нравлюсь Тиллмэну, и он вовсе не собирается превратить нашу встречу в дружескую посиделку".
– У одного моего друга были ворота на электроприводе, – сказал Свистун. – А к нему приехал приятель похвастаться новеньким «роллс-ройсом» белого цвета, ценой в сто двадцать тысяч баксов. А чертовы ворота забарахлили. Вверх решетка, вниз решетка, вверх решетка, вниз решетка, а внизу «роллс-ройс». Ремонт обошелся в двадцать две тысячи долларов.
– Мне знакомо это ощущение, – ответил Тиллмэн. – Дело не в цене, дело в чувстве собственного достоинства. Я не могу дать мальчишке на автостоянке четвертак – это непременно должен быть доллар.
Внезапно он стал воплощением любезности. Забыл о том, что терпеть не может Свистуна, и принялся непринужденно болтать.
– Победителей никто не любит, – сказал Уистлер.
– А мне казалось, что удастся как-нибудь обойтись без этого, – чуть нахмурившись, сказал Тиллмэн.
Вид у него стал внезапно растерянным: как у мальчика из сказки, потерявшего неразменный золотой.
– Каким только глупостям нас не учат в школе! Свистун выбрался из машины, теперь двое мужчин смотрели друг другу прямо в глаза.
Тиллмэн дал Свистуну подержать свой бокал. Полез в карман и достал тонкую пачку банкнот, скрепленную серебряной скрепкой. С виду все купюры в этой пачке были сотенными. Тиллмэн выудил две купюры и зажал их кончиками пальцев, словно вознамерившись дать на чай мальчику с автостоянки.
– Спасибо, не надо, – сказал Свистун.
– Две сотенные. За то, что отвезли Шилу домой. Берите, не стесняйтесь.
– Спасибо, не надо.
– Вы их заработали. Она перезвонила мне и сказала, что вы вели себя молодцом.
– А как поживает мисс Эндс? – спросил Свистун, держа глаза и руки подальше от сотенных.
– Послал ее на хер.
– Вот как?
– Она сказала, что я перед ней в долгу. Свистун кивнул, словно бы соглашаясь, правда, неизвестно, с чем, но ничего не сказал.
– Подсказала мне, каким образом я мог бы с ней рассчитаться, – пояснил Тиллмэн.
– Жадная, выходит?
– Да нет. Готова была начать с малого. С крошечной роли. На одну-две серии. А на следующий год, допустим, уже второстепенный персонаж на полгода.
– Ну, так почему бы и нет? Она ведь вам нравится, да и на деле доказала вам свою преданность, не так ли?
– Охотница половить рыбку в мутной воде, подобно всем остальным.
– Какого черта, – сказал Уистлер. – Есть люди, не умеющие найти конское яблоко на конюшне.
– Что вы хотите этим сказать?
– Я хочу сказать, что некоторым фатально не везет. Какая бы карта ни шла к ним в руки, на последней сдаче они все равно проигрывают. И остаются без гроша, и лезут из кожи вон, чтобы поднабрать деньжат на следующий вечер. Откуда угодно. И от кого угодно.
Двое мужчин яростно смотрели в глаза друг другу. У Тиллмэна были деньги, и он обладал актерскими навыками – и то и другое вместе представляло собой двойную фору.
"Ради всего святого, – подумал Свистун, – что-то наверняка случилось в его пользу. Этот ублюдок не испуган и ведет себя так, словно у него нет никаких причин пугаться. Надо бы взять у него эту пару сотен и сделать ноги".
– Что ж, если меня попросят как следует, то, может быть, я и дам. Но держать себя под дулом пистолета я не позволю, – сказал Тиллмэн.
– Насколько я понимаю, роли мисс Эндс не видать, – сказал Свистун.
– Ей еще повезло, что я не попросил кое-кого с нею разобраться.
– Ах вот как! Значит, в ваших правилах и такое?
– Возьмите свои две сотни, мистер Уистлер.
– Если вы полагаете, будто вся моя заслуга в том, что я отвез даму домой, этого слишком много.
– Я не скуплюсь на чаевые. Я плачу даже тем, кто оказывает мне дурные услуги.
Тиллмэн усмехнулся, показав пятитысячедолларовую работу дантиста. У него был сейчас вид игрока в покер, у которого на руках флеш-рояль, а ставки все удваиваются и удваиваются. Даже человеку с крепкими нервами против такого долго не продержаться.
– Вы все не так поняли, Уистлер. Приехавшие Детективы…
– Как их зовут?
– Лаббок и Джексон. Черт побери, с какой стати я должен называть вам их имена?
– Подумаешь! Что это, тайна?
– Ну вот, они повели себя со мной надлежащим образом. – Тиллмэну казалось, будто, рассказывая об этом, он одерживает решительную победу над оппонентом. – Мы с ними оказались добрыми знакомыми. Не раз пили пиво. И отнеслись они ко мне как к другу. Более того, как к коллеге.
– И не оштрафовали вас за вождение в нетрезвом виде?
– Вот еще!
– Что это значит – вот еще?
Тиллмэн внезапно замолчал. Его рот превратился в ниточку, оскорбленно скрутившуюся на одном конце и насмешливо подрагивающую на другом. И вновь он помахал в воздухе двумя сотенными.
– А что насчет мертвого водителя? – спросил Свистун. – Что насчет обезглавленного тела?
– Никакого тела не было, идиот вы несчастный! Это был манекен из инвентаря киностудии. Водитель вез его в съемочный павильон.
Свистуна внезапно скрючило: сырость отозвалась судорогами в паху.
– Берите же! – Тиллмэн вновь подсунул ему сотенные. – Вы все сделали правильно. Доставили эту сучку домой.
Свистун уставился на деньги, потом посмотрел Тиллмэну в глаза. Ему хотелось предложить актеру вставить эти сотни себе в задницу. Но из-за этого минутного удовольствия, подумал Свистун, тебе придется вернуться домой на две сотни беднее.
Он взял деньги из руки у Тиллмэна, не прикоснувшись пальцами к его пальцам и не оторвав взгляда от его глаз. Сложил их в четыре раза и спрятал в кармашек для часов. Мелкая добыча. Вернулся в свой "шевроле".
– Остается надеяться на то, что ваши ворота не нападут на мою машину.
Глава восьмая
Дождь в конце концов так и не прекратился. На всех четырех углах вновь не осталось ни души. У «Милорда» по-прежнему никого не было, кроме самого Боско, сидящего на высоком стуле за стойкой, и печального бродяги в мокрой фетровой шляпе, который, притулившись к стойке, хлебал из тарелки суп.
Айзек Канаан, а звали этого бродягу именно так, был третьим по должности детективом в голливудской полиции нравов, отдел по борьбе с сексуальной эксплуатацией несовершеннолетних. Глаза у него вечно были красными, словно он только что прекратил плакать. Работать он предпочитал в одиночку; о нем поговаривали, будто он никогда не спит.
Боско читал сочинение Чарльза Дарвина о естественном отборе как универсальном законе существования и развития. На огонек заглянул Свистун – и уселся в нише у окна. Поглядел в окно на обломки афишного стенда, все еще валяющиеся на тротуаре. Все остальное уже убрали; разве что кое-где попадались осколки стекла и подозрительного происхождения пятна.
Боско подошел, сунув книгу под мышку ампутированной выше локтя руки, и подал Свистуну чашку кофе.
– Присядь, – сказал тот. – Послушай, что мы сегодня ночью тут видели?
– Аварию, в которой погиб водитель и выбросило из машины обезглавленный труп. Аварию, виновником которой стал телеактер, то ли пьяный, то ли нанюхавшийся, которому захотелось побаловаться в машине вместо того, чтобы следить за дорогой.
– Именно так ты и ответил бы, если бы тебя спросили в официальном порядке?
– Нет, я бы сказал, что кто-то в машине отчаянно нажал на тормоза, чтобы не задавить бездомную кошку, после чего автомобиль пошел юзом и врезался в фонарь, убив самого водителя и выбросив на мостовую надувную куклу для кинотрюков, которая выглядела как обезглавленная женщина.
– Это ты и сказал?
– На этом и присягнул.
– Как же такое вышло?
– Потому что полицейские объяснили мне, что я видел именно то.
– Быстро же ты сдался!
– Я никогда не перечу полицейским. Боско с виноватым видом потер культю.
– Ну и говном же они нас заделали!
– Да кому какая разница? Кто станет докапываться до истины?
– Что, эта твоя штука тревожит тебя?
– Все время. То она чешется, то в ней появляется нечто вроде пульса, а то мне кажется, что и рука цела, даже кисть. Иногда мне кажется, будто я чувствую на коже ремешок часов, которые носил на этой руке.
– И как ты с этим борешься?
– Я никак не борюсь с вещами, бороться с которыми невозможно, – ответил Боско на все заданные ранее Свистуном вопросы.
– Такую премудрость ты извлек из всех книг, которые прочитал?
– Я извлек из книг, что мир или не замечает тебя, или же норовит загнать тебе дурака под кожу, – ответил Боско. – Я научился не слизывать слезу со швейцарского сыра. Научился тому, что железо имеет свойство ржаветь.
Здоровой рукой он стиснул Свистуну запястье медвежьей хваткой.
– Послушай, Свистун, тебе что, невдомек, что уже день? Что, не будь дождя, вовсю сияло бы солнце? Иди проспись. Нынешним утром ты этот мир все равно не спасешь.
– А тебя не занимает такой факт? В Новом Орлеане находят голову в отсутствие тела, а у нас, в Лос-Анджелесе, тело в отсутствие головы?
– Меня нет. В отличие от того истукана. Свистун посмотрел на сидящего у стойки Канаана.
– А он знает об аварии?
– Я у него не спрашивал, а сам он об этом не говорил.
Свистун встал из-за столика и подсел к детективу.
– Об аварии я слышал, – сказал тот.
– Когда?
– Только что.
– У вас отличный слух.
Канаан высыпал горсть крекеров в остатки супа.
– Завтрак? – спросил Свистун.
– Ужин.
– Ну, и почему, по-вашему, они раскрыли такой зонтик над Тиллмэном, что ему на голову не упало и капли?
– А кто такой Тиллмэн?
– Телеактер. Да вы сами знаете.
– Нет, не знаю. У меня нет времени смотреть телевизор. Да я бы и не понял, что показывают.
– Ну, так что вы об этом думаете?
– Думаю, что это дело по ведомству дорожной полиции. А возможно, и по отделу расследования убийств.
– Его отпустили Лаббок и Джексон.
– Наверное, у них были на то свои причины.
– А вам не хочется выяснить, какие именно?
Уперевшись локтем в стойку и продемонстрировав при этом три дюйма грязного рукава, Канаан поднял в воздух волосатую руку, почти столь же крупную, как у Боско.
– Что это такое?
– Ваша рука.
– А не лапа? Я хочу сказать, вы твердо убеждены в том, что это рука, а не лапа?
– Я вижу, что это не лапа.
– А не кошачья лапа?
– Какого хера!
Свистун посмотрел на Боско, призывая его в свидетели того факта, что человек у стойки явно сошел с ума.
– Байка про кошачью лапу, – начал было Боско.
– Да знаю я, что такое кошачья лапа, – заорал Свистун.
– Детектив Канаан полагает, что ты вновь пытаешься использовать его в собственных интересах.
– Да не прошу я его ни о чем. Просто поддерживаю светскую беседу.
– А попросишь потом. С тобой, Свистун, всегда так, – сказал Канаан.
– Ну, я полагал, что если вы что-то случайно узнали, то могли бы поделиться со мной. Не понимаю, почему это должно считаться одолжением.
– Просто все это тебя не касается. Вот в чем дело.
Свистун полез в карман.
– Только без этого, Свистун. Не вздумай платить за мой суп.
– Ну, как знаешь.
– Хреново, правда? Даже тарелкой супа друга не угостить!
Уистлер устал, но спать ему не хотелось. Он решил пройтись по бульвару. Хотя прогулка и началась под проливным дождем. Он полюбовался на себя в темном зеркале стеклянной витрины. Волосы налипли на лоб. Дождь струйками, похожими на слезы, стекал по всем складкам жесткого лица.
Он завернул под первый попавшийся кров – и очутился в кинотеатре для взрослых. У билетерши в прозрачной будке тело напоминало россыпь влажных подушек. На постели, на которой занимались чем угодно, кроме спокойного сна. Взяв деньги и оторвав билет, она смерила посетителя столь убийственным взглядом, что ему показалось, будто его сейчас задавят ляжками или задушат грудями. И эта внезапная, с трудом сдерживаемая ярость объяснялась просто: она поняла, что этот клиент не стал бы спать с нею, даже если это было бы вопросом жизни и смерти. Ухмыльнувшись акульим оскалом, она назвала его дорогушей.
Да и на кого она охотилась, сидя в билетной будке в шесть утра, подумал Свистун. Это же противоестественно. На такое могла бы решиться лишь настоящая вампиресса.
Матовый свет, которым был залит кинозал, напоминал туманное и ненастное утро на улице. Красные лампочки на выходе лишали помещение приватности, в поисках которой и завернул сюда Уистлер. Без особых усилий он мог различить лица других посетителей. Их, правда, было немного. И все – пожилые люди. В ожидании чуда, которое снизойдет с экрана и вернет им молодость. Руки известно где. Сердца – неизвестно где.
От Свистуна в его мокрой одежде пахло, как от бездомного пса.
На экране прехорошенькая девица занималась с юношей тем, что сулило обоюдное удовольствие. Так ли это на самом деле? – подумал Свистун. В конце концов, соски у нее стояли торчком, да и вся грудь раскраснелась. Когда нажмешь на нужные кнопки, тело реагирует автоматически. Мигрень и отвращение преодолеваются моментально.
У девушки было лицо ребенка-переростка. Усыпанное веснушками. Но вместе с тем очень милое. В Нью-Йорке он знал добрую сотню таких девиц. И видел тысячи приезжающих в Хуливуд, сохраняя это очарование. Надкусывающих отравленное яблоко. Какого черта, подумал он, пожимая плечами. Мир рушится. Так кому какое дело до еще нескольких целок, которым суждено, подобно жене Лота, превратиться в камень?
Он вспомнил об одной девице из далекого прошлого. Ее звали Сьюзи. У нее была хата в одном из тех фантастических отелей, что выстроились вдоль по Сансету. Ее спальня находилась в башне и была круглой формы. И кровать тоже была круглой, а вокруг все было застеклено, так что, отзанимавшись любовью со Сьюзи, ты мог откинуться на подушки и пересчитать все машины на ближайших парковках. Она была самой красивой потаскухой во всем этом городе. Она была живой легендой.
Рассказывали о том, как в ночь перед женитьбой на восходящей кинозвезде в спальню к Сьюзи ломился киногерой мужского пола. И вовсе не ради прощального пересыпа. Нет, он умолял Сьюзи убежать с ним. Она, улыбнувшись, сказала, что такое похищение обернется ему всего в пятьдесят баксов, потому что надо же ей сделать ему свадебный подарок. И эта история была подлинной.
Свистуну она давала за так, потому что находила его хорошеньким, как птичка, а его темно-карие глаза, как она утверждала, заставляли ее кончить от одного взгляда на них. Она называла его своим принцем.
Они расстались, как это случается в Хуливуде. Через двадцать лет Свистун повстречался с Аль Листером, старым частным сыщиком, который обделывал для Сьюзи кое-какие делишки. Главным образом доставал порошок или травку. Сьюзи бесплатно давала и ему – потому что ей было жаль парня и потому что она терпеть не могла расплачиваться наличными. Листер, в отличие от Свистуна, не утратил с нею контакта. И он знал, где она живет.