Начисто выбрившись и подстригши в скобку черные кудри, нарядился Онисим в свой праздничный синий кафтан, перехватил алым поясом стан и, блестя новыми смазными сапогами, не утерпел — зашагал в церковь задолго до заутрени.
Уже стемнело, но дорога была знакомая, и каждый кустик на ней в сумраке ему как родному кивал. Радостно идти парню. На березах, липах и черемухах почки распускаются. Дух такой сладкий… Прошлогодним листом чуточку пахнет и землей талой… К ночи посвежей стало. Заяц (облезть, видно, не успел) белым пятном в сумраке через дорогу промахал. Птичка перепорхнула в кусты у придорожной канавы… Одну за другой обогнал по пути торопившийся парень двух-трех старух-богомолок.
Подошел к церкви Онисим, а там, у каменной ограды и возле паперти, собрались уже из дальних деревень старики и старухи, да ребятишки оравой разыгрались.
Заглянул в церковь молодец, где еще пусто было, и пошел в нетерпении налево от паперти, вдоль церковной стены, обходя кресты и могильные памятники погребенных возле храма господ. Быстро пробрался он к запертой крепко решетчатой калитке в ограде. Там никого не видно; одни только кресты темнеют. Вокруг все тихо. Лишь ветерок шелестит в вершинах кладбищенских голых берез, да издали визг ребятишек долетает… На небе одна за другой серебряные звезды затеплились.
Походил Онисим между крестов и вернулся к церкви; поставил там свечку и вновь терпеливо стал дожидаться заутрени. А народ, тем временем, уже собираться начал. Некоторые знакомые с Онисимом здороваются, а он никого словно не видит…
Вот, наконец, грянул и полетел, гудя по ночному черному небу, первый, торжественно громкий удар с колокольни.
Началась и заутреня. Онисим крестится, поклоны кладет, даже за свечой смотрит, чтобы воском себя и других не залить, а сам об одном лишь думает: «Пришла уже, или нет еще?..».
Вслед за крестным ходом выбрался Онисим из толпы у церковных дверей и заторопился, хрустя сапогами но затянувшимся лужам, налево от паперти к железной калитке. Глядит, — а его суженая уже там, стоит под березкой, вся в черном, как монашенка; один лишь платок на голове белый, а лицо строгое такое и неподвижное.
Стал было Онисим крест сымать и к ней подходить, — она на него замахала и пальцем на церковь показывает: «Рано, мол; погоди, когда заноют». Стоит парень, слушает, как маленькие колокола потихоньку перезванивают, и на невесту свою смотрит. Видит, она на калитку косится. Посмотрел и он туда, — за решеткой будто еще кто-то в черном виднеется.
Тут колокола стихли. От церкви слова молитвы долетают, а со стороны дороги — словно тройка, бубенцами гремя, по подмерзшей земле скачет… В это время запели «Христос Воскресе». Глядит Онисим на свою нареченную, и видит, что она ему радостно так улыбается… Но едва кончили петь, девушка вдруг встрепенулась и снова лицо к калитке повернула. А там с громом и стуком остановилась, храпя, чья-то борзая тройка. Кто-то распахнул снаружи мигом калитку, и Онисим увидел, как его собственный барин из тарантаса вылезть собирается.
— Эй, кто тут есть? — кричит барин, — никак Онисим? Подойди-ка, да помоги вылезть мне!
— Я, барин! — выбежал из-за ограды к тарантасу парень. Так он поражен был приездом своего господина, что обо всем на свете позабыл.
— Христос Воскресе, барин, — произнес парень, и поцеловал своего господина в холодные, как лед, губы.
Вместо того, чтобы ответить: «Воистину Воскресе», барин неожиданно расхохотался и скрылся из глаз вместе с тарантасом, ямщиком и лошадьми, а Онисим увидел, что он обнимает и целует холодное железо запертой кладбищенской калитки.
Тут только Онисим про невесту свою вспомнил и к ней обернулся.
Та с волос своих темных платок сорвала, плачет и руки ломает.
Увидела, что Онисим крест для нее с шеи снимает и говорит:
— «Прощай, милый! Много ты меня спасал и немного не мог спасти. Не увидишь меня больше вовек!»
Помутилось у парня в глазах. Поднял он крест свой, чтобы накинуть своей суженой на шею, но видно нечистая сила руку ему отвела, потому что невеста его внезапно пропала, а его крест на вершине ивового кусточка закачался.
Видит Онисим — нет его суженой, один платок ее, что с головы сорвала, меж двух могилок, где стояла она, белеет.
«Хоть его сохраню на всю мою жизнь», — думает парень, и нагнулся, чтобы поднять тот платок. Но пальцы его воткнулись в небольшую кучку мокрого снега.
Поискал, поискал среди крестов и могил свою суженую Онисим и побрел, с тяжелым сердцем, обратно к церкви. Заутреня уже отошла и служилась обедня. Нарядные девушки, с красивыми и румяными лицами, на молодца искоса смотрят и локтем друг друга незаметно толкают: — «Глянь-ка, мол, какой он грустный сегодня».
Не одна из этих девушек охотно бы вызвалась приласкать и утешить пригожего парня, но ни одной среди них не было похожей на его нездешнюю пропавшую невесту.
Весна
Из славянской мифологии
В то далекое время, когда боги, Свароговы дети, не прятались от людей, жил в древлянской земле парень, по имени Ян. Он был самым красивым отроком из рода Просовичей и искуснее всех умел пускать заунывные трели из своей оплетенной берестою, из липовых желобков слаженной дудки. Волосы его были мягки и светлы, как лен, вызывая горячее желание у деревенских красавиц положить голову голубоглазого парня на упругие бедра себе и расчесывать слегка вьющиеся нежные пряди медным гребнем…
Когда золотые жгучие стрелы Дажбога прогоняли из древлянской земли злую богиню зимы и смерти Марену, Ян с толпой молодых девушек и деревенских парней ходил за околицу выкликать с ними вместе Весну.
«Благослови Мати,
Ой Лелю, Ладо Мати,
Весну закликати»,
— начинала чернобровая запевала, дочь берендейской полонянки Марьяна, и девичий хор звонко подхватывал призывную песню вечно юной дочери Лады — Весне.
«Весна, Весна красная,
Приди, Весна, с радостью,
С радостью, с радостью,
С великою милостью,
Со льном высокиим,
С корнем глубокиим,
С хлебами обильными»…
Ян играл на дудке, и все смотрели на полдень, откуда с криком летели крылатые вестники Весны.
Большая станица каких-то яркоперых невиданных птиц, покружась в вечереющем небе, опустилась за лесом. Парень догадался, что они сели на берег протекавшей там реки, и, захотев поближе их рассмотреть, незаметно покинул толпу молодежи.
Торопливо миновал он черневшие пашни, заросли еще безлистого молодняка, полное мелодично хрипящими лягушками болотце и вступил, наконец, в высокий и темный, кое-где еще белеющий снеговыми пятнами лес.
Добравшись по узкой тропинке до окаймлявших реку лугов, Ян остановился при виде множества всяких пернатых на зеленой, кое-где залитой серебристой водою поляне, оглашавших окрестность своим щебетом, гоготанием и свистом.
В небе кружились, густые, как тучи, новые стаи, и среди них юноша заметил что-то большое, издали похожее на облачко, озаренное золотисто-алыми лучами заката.
Своими зоркими глазами Ян разглядел, что это облачко, окруженное и как бы поддерживаемое опускавшимися вниз черно-белыми куликами, имеет вид ладьи, а в нем стоит неописанной красоты, явно небесного племени дева, в ослепительно сверкающей одежде.
Когда черногрудые кулики-сороки коснулись своими красными лапками земли, богиня покинула свою тотчас же растаявшую в воздухе ладью, и из широких рукавов девичьего летника дождем посыпались на землю фиалки.
— Здравствуй, Весна! — запищали, зачирикали загоготали ей навстречу собравшиеся на поляне птицы.
— Здравствуй, Весна! — весело приветствовал ее по пояс вынырнувший из реки, зеленой осокою увенчанный водяник и тут же зашлепал по воде своей широкой лягушачьей лапой.
— Здравствуй, Весна! — чуть слышно зашептали, кивая ветвями темнозеленых елей и белоствольных берез, бледные древяницы.
— Ау! Весна-Красна! — загухал, захлопал в ладоши в зарослях ельника, словно вспугнутый тетерев, леший.
И долго с замирающим сердцем следил в изумлении парень за прошедшей совсем близко от него юной богиней, с улыбкою рассыпавшей по земле то фиалки, то голубые и белые перелески; следил до тех пор пока та не скрылась, мелькая в весенних сумерках, среди березового молодняка…
С того дня Ян каждый вечер стал убегать на берег реки в надежде хоть издали, хотя на миг увидать красавицу богиню, которая показывалась порой по лесным проталинам, то одна, то в сопровождении толпы берегинь, древяниц и русалок.
Следя за Весной, отрок не мог не заметить, что та порою словно томится и поджидает кого-то, задумчиво гадая на лепестках белого с желтым цветка. Скоро он узнал, кого ожидает богиня. Однажды, когда молодой парень из-за толстого ствола столетней березы следил за одиноко сидевшей на пне среди зеленой лужайки Весной, внезапно, вместе с лучами заходящего солнца на поляну к ней вышел высокий и статный Сварожич Ярило.
С венком из колосьев пшеницы на золотистых кудрях, в короткой, по пояс, белой рубахе и с пылающим от волнения лицом, решительным шагом направился он к склонившей от смущения голову Весне.
Ян видел, как та зарделась румянцем стыда при виде подходившего к ней пылкого бога, но не убежала, а, напротив, сама потянулась навстречу его поцелую.
При звуке этого поцелуя громче залились соловьи, на реке захлопали не то крылья птиц, не то ладони русалок, ухнул весело филином леший; раскрылись, лопаясь, почки цветов и деревьев, и сильнее стало благоуханье черемухи.
Ян видел, как счастье разлилось по лицу юной богини. Она сняла с себя венок из благовонных фиалок и переложила на золотистые кудри Ярилы, а тот возложил ей на голову свой…
Лишь поутру, на заре, когда влюбленная пара рассталась, вернулся домой взволнованный виденным Ян.
— Весело ли погулял ночку? Да что с тобою случилось, желанный, — спросил юношу дед, удивленный невиданным выражением лица у светлокудрото внука.
— Я видел, как любились в лесу бог и богиня.
— Остерегись, парень, подглядывать тайны богов, — предостерег Яна старик, — хоть мы и Дажбоговы внуки, но небесные стрелы могут ослепить и даже насмерть поразить каждого из нас, кто, завидев Сварогово племя, не падет тотчас ничком с зажмуренными глазами на землю…
Но Ян не послушался седобородого деда. В тот же вечер отправился он за околицу, по направлению к реке, в надежде полюбоваться на то, как купается молодая Весна и как целуется с пылким Ярилой.
— Куда ты торопишься, Ян, — остановила парня на краю деревни темнокосая Марьяна, — побудь с нами; девушки скоро начнут водить хороводы. Хорошо, если бы ты поиграл нам на своей дудке.
— Некогда, — отмахнулся рукою парень и зашагал по направлению к лесу.
Солнце не успело еще закатиться, а Ян уже был там, где накануне повстречались Весна и Ярило.
Засев возле опушки в кусты, отрок стал ждать. Неподалеку, блестя сквозь деревья, бурля и журча, катила свои веселые струи разлившаяся широко река. Крякали чем-то довольные утки; с болота неслось томное воркованье лягушек; радостным хором заливались, славя Весну, зяблики, дрозды и бекасы; старательно отсчитывала ей многие лета кукушка…
Но вот вдали послышалось пение русалок, сопровождавших обыкновенно богиню. В их заунывный хор, как алая лента в темнорусые косы, вплетался радостный голос Весны.
Богиня с окружавшими ее русалками и берегинями дошла до речной излучины, где обыкновенно купалась, и посмотрела на заходящее солнце.
— Подружки, мы успеем еще порезвиться в воде, — сказала она, — смотрите, как отражается в ней румянец Дажбога!
И подавая пример, сбросила с себя расшитый хитрым узором нарядный летник. Ян с бьющимся сердцем еще раз увидел золотисто- розовое от лучей заката тело богини, по зеленой траве приближавшееся к светлой воде.
Но тут произошло нечто непредвиденное.
Когда Весна была уже возле самого берега, затряслась и разверзлась внезапно земля и из черного зева расселины показался бог страшный и неведомый ни Яну, ни разбежавшимся с криками испуга русалкам.
С кривым мечом на чеканном поясе вкруг пепельно-темного, ничем не прикрытого тела, с серебряной гривой в виде змеи, кусающей хвост, на шее, и красным пятном на выпуклом лбу, выскочил он на траву и схватил царевну Весну. Бесстыдный и страстный, сжал он ее с торжествующим криком в своих сильных объятиях и, скаля из-под подстриженных черных усов большие белые зубы, сказал сдавленным от волнения голосом:
— Ты моя! Давно ожидал я мига, чтобы тобой овладеть. Никогда тебя не увидит больше Ярило!
— Оставь меня! Я дочь Лады. Как смеешь ты трогать богинь?!..
— Я бог Пекла и зовусь Чернобогом. Ты, наверно, слыхала обо мне и царстве моем. Мне подвластен также огонь, скрытый в недрах земли, деревьях, камнях и даже живых существах. Я согреваю корни растений и разливаю томную, горячую страсть в телах богов и людей. Ты хорошо это узнаешь, став моею супругой!
И Чернобог крепко прижал царевну Весну к своему темно-бледному телу.
Пойманной птичкой забилась в его руках юная богиня.
— Ярило! Спаси! На помощь! — тщетно взывала она.
Позабыл Ян про увещания деда и, хотя был даже без палки, соколом налетел на обидчика и стал отнимать у него царевну Весну.
После нескольких тщетных попыток оттолкнуть дерзкого отрока, Чернобог выхватил меч свой и мгновенно изрубил Яна на мелкие части, упавшие на забрызганную алою кровью траву.
А бог Пекла с победным радостным криком, прижимая к себе молодую Весну, провалился в свое подземное царство…
Когда берег перестал трястись, и края расселины, соединясь, скрыли темный зев разверстой земли, испуганные русалки мало-помалу собрались на лугу. Они подобрали и похоронили на том же лугу части тела бедного Яна…
Много месяцев искала по всей земле свою милую дочь кроткая, печальная Лада. Когда желтокосая богиня пришла в пределы древлян, русалки поведали ей об участи юной Весны и передали венок из колосьев пшеницы, свалившийся с головы у ее похищенной дочери.
Узнав, где Весна, Лада решила проникнуть в подземное царство. Выждав время, когда его властелин отлучился на поверхность земли, богиня бесстрашно спустилась в недра земли и вошла в построенные из красной меди палаты, где поселил свою молодую жену Чернобог.
С изумленным лицом поднялась ей навстречу с драгоценного престола в пышные тяжелые одежды облеченная царица Весна.
— Мама! Как ты попала сюда? — воскликнула она взволнованным голосом.
И видя тревогу, охватившую царицу Пекла, испуганно прижались к ней двое ее маленьких сыновей, рожденных в области мрака: золотистоволосый веселый Лель и задумчивый темный Полель.
— Я пришла тебя звать обратно на землю, милая дочь, — торопливо начала свою речь добрая Лада. — Люди соскучились по тебе. Они зябнут в снегах и мечтают о твоей ясной улыбке.
— Не хочу, — ответила медлительно Весна: — на земле холодно. Ты сама говоришь это. А здесь мне тепло и уютно, и маленькие дети играют возле меня.
— Снега растают под твоею улыбкой. Голос твой разбудит зверей и русалок и призовет птиц из-за теплых морей. А дети твои будут веселиться, гоняясь за пестрыми бабочками по расцветшим лугам.
— Здесь у меня Чернобог, муж, к которому я уже привыкла, — возражала Весна.
— А там прекрасный Ярило.
И Лада, сняв с головы, подала дочери когда-то оброненный ею венок из золотистых колосьев.
Увидев этот венок, Весна вздрогнула и изменившимся голосом сказала одно только слово: «Иду»…