– Продолжай.
– А что продолжать-то? Все. Дальше – ничего. Мы сыграли две партии с Татьяной Оттобальдовной, я обе проиграл, она очень хорошо владела кием. А потом – потом я ушел домой. Это было приблизительно в половине десятого. Еще начиналась эта… передача по ОРТ, как ее… «Русская рулетка», ее Валдис Пельш ведет, это я точно помню. Да. «Русская рулетка» она называется.
– Я не смотрю этой передачи, – сказала я. – Господин Самсонов, а вы?..
– В половине десятого она начинается, я уже проверял по программе, – ответил он.
Я кивнула и повернулась к Ельцову:
– А кто провожал вас?
– Я сам ушел. Я сам, она, кажется, задремала, Татьяна Оттобальдовна, – отозвался Алексей. – Она прилегла, я сказал, что ухожу. Она спросонку попрощалась, и я ушел домой. Захлопнул дверь, она автоматически блокируется. Вот и все.
– Где в этот момент была Римма Маратовна Ищеева? Где она была-то?
– А я не знаю. Она бешеная. Я вообще этой доблестной даме предпочитаю на глаза не попадаться. Она меня как-то раз огрела сковородой и объявила, что пока она на ногах и вообще жива еще, я не доведу Татьяну Оттобальдовну до ручки. Она вообще долбанутая, я за ней часто замечал, что она, как это говорят: ку-ку. Н-да…
– Так, значит, с Риммой Маратовной у тебя, условно говоря, не сложилось? Натянутые отношения? – произнесла я.
– Натянутые? Это у меня с мамашей натянутые. А с этой Риммой… да ну ее к бесу, натянутые! Я с ней вообще стараюсь в отношения не вступать.
Ельцов растормошился, его лицо одушевилось злостью и стало более живым. Даже скованность и страх уступили этому напору чувств. Я обошла вокруг него и, глядя на его растрепанный висок, проговорила:
– А после того как ты пришел домой… да, кстати, во сколько ты пришел? Приблизительно в двадцать два часа, не так ли?
– Да, примерно. Я подумал прогуляться, поразмяться, я ведь вообще мало двигаюсь. Хотя от дома Таннер до моей квартиры не так уж и мало. Кварталов где-то десять. Где-то около того.
– Ксения, ваша будущая жена, была дома, так?
– Да, да! И она, Ксения. – Он сжал кулаки и еще раз повторил: – И она, Ксения, может подтвердить, что я пришел в десять, именно в десять! А она умерла в одиннадцать… а я что, черный маг, что ли, чтобы убивать на расстоянии?
– Ну знаете ли, дорогие мои, – уклончиво сказал Самсонов, стоявший чуть поодаль, – в суде могут не принять в качестве доказательства ее слова. Что не сделает жена ради своего мужа.
– Она не успела стать женой! – поспешно сказал Алексей. – Но это неважно. Тем более что… в общем, она сказала, что, как же… что она ждет от меня ребенка и… вот так.
– Ждет ребенка? И ты в этом уверен?
– Она так сказала.
– Ясно. И давно ты живешь с Ксенией?
– Около двух лет.
Я сделала два шага вперед, по камере скакнуло: цок-кок.
– Она тебя любит?
Ельцов растерялся. Он собрался было отвечать, но тут же оборвался и, несколько раз натужно кашлянув, сказал что-то мало относящееся к сути вопроса:
– Я, вы знаете… тут мне как-то. Да… да. Наверно, все-таки, если…
– Да что спрашивать, – неожиданно отозвался стоявший у стены Самсонов. – Не будем об этом. Вот что, Алексей… я думаю, Мария тебя простит, если я попрошу тебя быть совершенно откровенным. Ответь пожалуйста: что у тебя было с этой сдобной вдовушкой Таннер? Да ты давай не красней, дуралей, и не смотри, что Мария Андреевна Якимова, твоя новая палочка-выручалочка, – дама. Ну, что там насчет госпожи Таннер?
Ельцов выдавил:
– Я не… и вообще, что вы такое говорите?
– А что я, собственно, говорю такого крамольного? – с хорошо разыгранным равнодушием в голосе выговорил адвокат Самсонов. – Что тут такого запретного? Ты мужчина, она женщина. Ну, разница в возрасте, ну, в общественном положении. И что? Никаких серьезных помех я не вижу.
Алексей открыл тесно посаженные белые зубы в кривой улыбке, а потом проговорил:
– И откуда вы надергали таких сведений?
– А так, – махнул рукой Самсонов. – Ниоткуда. Лирические предположения. В конце концов, сколько мужчин любят женщин в возрасте! Есть у меня один знакомый, Сережа Дементьев, так тот и вовсе по старушкам специализируется. Как говорится, пять старушек – уже рупь. А что касается Таннер, то я столько уже сплетен наслушался о ней и тебе, что впечатление составил довольно полное, что там могло быть и как могло быть.
Бледное лицо Ельцова отразило такой психологический дискомфорт, что я даже испугалась, не лишился бы чувств.
– Так что скажешь? Что скажешь насчет Таннер? – продолжал давить адвокат Самсонов.
– Насчет Таннер? – выговорил Алексей с нескрываемой злобой в голосе. – С Татьяной Оттобальдовной-то спать? Я, конечно, понимаю, что сейчас на меня можно всех собак вешать, но старушками, как этот ваш Дементьев, я не интересуюсь. Понимаете? Она и так все для меня делала, и я ей очень благодарен. Тем более у меня есть женщина, и лучше ее я еще не встречал. Я о Ксюше говорю.
– Да, конечно, – за адвоката ответила я. – Но сам-то что думаешь? Кто может быть замешан в смерти Таннер? Есть у нее враги, недоброжелатели… а?
Ельцов медленно произнес:
– Да есть, конечно. У богатых всегда найдутся недоброжелатели. Не знаю… может, кто-то рассчитывал на то, что деньги… если не мне, то ближайшим родственникам… отойдут.
– Миле Таннер?
– Да… ей. Других родственников у Татьяны Оттобальдовны я что-то не припомню. Не знаю по крайней мере.
– Ясно, – сказала я. – Вопросов пока больше не имею. Гм… значит, Мила. Людмила Таннер.
– Но это вряд ли, – выговорил Алексей Ельцов. – Она, конечно, люто ненавидела свою тетю. Однажды плеснула в нее кипятком из чайника, ноги обварила. Но одно дело – вода, а совсем другое – пуля в голову. Разные вещи, чувствуете… нет? А убить… нет, вряд ли.
– А если не сама? Если наняла киллера?
– Киллера… – пробормотал он. – Киллера, значит… нет… хотя…
– До свидания, Алексей, – сказала я, видя, что клиент выдохся, как оставшееся незакрытым шампанское, и вышла из камеры свиданий.
Было время подумать. Наверное, самое важное, что я вынесла из этого разговора, была вовсе не картина происшедшего в квартире убитой Таннер с точки зрения Алексея Ельцова. Хотя и это тоже немаловажно. Самое важное – это то, что я встретилась с обвиняемым, прощупала его. У меня тонкая интуиция. Я могу давать прогнозы виновности или невиновности того или иного человека, и часто мои прогнозы оправдываются. Я прикинула…
Да! Девять шансов из десяти, что Алексей не имеет отношения к смерти Таннер, если только невольно или косвенно.
Я набрала номер офиса и, когда трубку взял Родион Потапович, проговорила:
– Босс, я была у Ельцова.
– Ну и как?
– Пока никак. Только, похоже, словесный портрет мамаши Ельцовой был близок к истине. В самом деле – задавленный испугом интеллигент. Луч света в темном царстве СИЗО.
– А сейчас куда?..
– К Ксении Кристалинской, – ответила я.
Глава 3
Ксения смотрела на меня в упор.
– Я не понимаю, госпожа частный детектив, о чем мы могли бы с вами беседовать. У вас довольно своеобразная манера задавать вопросы, боюсь, что мне она несколько не подходит.
Ксения была высокой молодой женщиной чрезвычайно эффектной внешности, с короткими темными волосами и тонкими чертами лица. Она смутно напомнила мне Элизабет Тейлор в молодости – в роли Клеопатры.
– Знаете, Ксения, – недоуменно проговорила я, – но я как-то, со своей стороны, тоже не понимаю. Как это – не о чем говорить? Я расследую дело об убийстве Татьяны Оттобальдовны Таннер по просьбе матери Алексея. По-моему, это достаточное основание, чтобы помочь мне и в первую очередь самому Алексею, вашему будущему мужу.
– Вот именно поэтому я и не хочу с вами говорить, – сказала она.
– Простите, это почему же?
– Вас прислала эта мерзкая дура, мать Алексея. Не знаю, на какой лад она запела сейчас, но раньше она что-то не вспоминала о своем сыне и о том, что ему может потребоваться помощь матери. А вы представляете ее интересы, что мне претит. Она никогда не приносила Алексею удачи. Если вы наблюдательны, то должны были заметить, как она похожа на огромную ворону. А вороны, сами понимаете, ничего хорошего не обещают. Только каркают…
– Да, ворона… – пробормотала я. – Ворона… нет, по весовым категориям больше на гиппопотама похожа. Ничего, Ксения. Бывает и хуже. Вы хоть вообще открыли мне дверь. Адвокат Алексея, господин Самсонов, попытался таким же манером наведаться в гости к Людмиле Таннер, племяннице Татьяны Оттобальдовны, и был с позором изгнан. Так что мне, по всей видимости, еще повезло.
– Вот как? – равнодушно спросила Ксения, глубоко затягиваясь сигаретой. – Его прокатил по лестнице кто-нибудь из Милкиных ухажеров? У нее их, насколько я знаю, хоть пруд пруди.
– Быть может, быть может. Но на этот раз поклонники Людмилы не имели к происходящему никакого отношения. Она начала стрелять в него из пистолета. Правда, ее оправдывает то, что пистолет был газовый. Но Самсонову все равно мало не показалось.
– Разумеется. А вы, Мария, не замужем? Верно? И, мне думается, никогда и не были? – вдруг перевела она разговор.
– Это не имеет значения, – спокойно ответила я, машинально улыбаясь. – А вот вы, Ксения, по-видимому, не первый раз замуж собрались?
– Да, я уже была, – надменно ответила она. – По молодости сглупила, в семнадцать лет выскочила. А вот теперь в двадцать семь собралась. И опять что-то не сложилось. Не везет мне с замужеством. Как и вам. Хотя вы и ничего, мужики, наверно, смотрят в вашу сторону.
– Давайте не будем о не имеющих отношения к делу замужествах и мужиках, – проговорила я. – Поговорим о конкретном замужестве, которое должно было бы оформиться сегодня, и конкретном мужике, то бишь Алексее.
Я произнесла это с совершенно каменным лицом, но, честное слово, где-то в глубине своего существа я испытала что-то наподобие смущения. Но, что называется, – не дождетесь! Хотя эта московская Элизабет Тейлор, конечно, очень высокомерная штучка и в ее обществе не очень-то сладко, если она вздумает острословить и демонстрировать пренебрежение.
– Ксения, я не стану вас долго задерживать…
– Да чего уж там, – перебила она, – у меня теперь времени много. Ну, спрашивайте, если уж пришли. Только я могу предупредить заранее: все, что я уже говорила следователю и адвокату Самсонову, я слово в слово повторю и вам.
– Значит, вы настаиваете на алиби Алексея?
Она отвернулась и, нервно закурив, несколько секунд молчала, пуская кольца дыма. Потом ответила с легким, но явно уловимым оттенком досады:
– Я повторяю, что он не мог убить Таннер.
– Не мог, потому что в этот момент уже был дома и досматривал передачу «Русская рулетка», которую ведет Валдис Пельш?
– Я не смотрю телевизор. Но если эта передача шла в двадцать два часа или около того, Алексей мог ее видеть. Он-то телевизор смотрит. Да, он был дома. Еще вопросы, госпожа детектив?
– Я хотела спросить о Валентине Андреевне. Вы отзывались о ней нелицеприятно, не так ли? У вас есть причины?
Она ответила, стоя вполоборота ко мне:
– Причины есть. Она всю жизнь с Алексеем на ножах. Никогда ничего путного для него не делала, только каркала направо-налево, какой он у нее талантливый. Суетилась и мешала ему жить, даже когда нужно было готовиться к свадьбе. Не знаю, я удивлена, что и сейчас, в нынешней ситуации, она что-то там предпринимает. Что-то начала делать. Об Алексее она всегда вспоминала, только когда ей самой это было нужно и выгодно. Хотя у нее-то денег нормально, у торгашки. (Я еле сдержала ироническую усмешку.) Если бы не я и не Татьяна Оттобальдовна, ему бы солоно пришлось. У него деньги-то появились только в последнее время, да и то не много. А у него постоянно были планы, требующие денежных вливаний.
– Значит, с матушкой Алексея у вас отношения не сложились? – спросила я.
– Очень даже сложились! Я еще удивляюсь, как до сих пор не пальнула по ее жирной наглой морде! – бранилась Ксения с теми же царственными интонациями, с которыми изрекла холодные парламентские отповеди. – Эта барсучиха готова была на все, чтобы свадьба не состоялась. Она очень не хотела нашего с Алексеем брака. Он у нее всегда был вроде карманного пупсика, которого можно извлечь на свет божий в нужной ей ситуации, при большом стечении народа, а потом снова запихнуть в карман и забыть – до нового подходящего случая.
– Вот как?
– Да. Эта мадам использовала любой случай, чтобы очернить меня в глазах Алексея. То она обзывала меня проституткой, то упирала на мои еврейские корни, хотя у меня еврейской крови-то – четвертинка на половинку, дедушка с материнской стороны. Правда, у нее всякий раз не хватало фантазии, чтобы придумать совсем уж изощренное и убийственное обвинение, так что Алексей на нее только рукой махал. Впрочем, откуда бы ей фантазиями разжиться, этой даме с пэтэушным образованием, прыгнувшей, что называется, из грязи да в князи. Она же только рисуется, на своем джипе разъезжая, а по жизни идет все той же маланьей – швеей-мотористкой. А чего стоит ее легенда об учебе на филологическом…
– Исчерпывающе, – сказала я. – Ксения, и еще: а вы не ревновали?
Она медленно подняла на меня неподвижные синие глаза и усмехнулась. Я почувствовала себя несколько неловко, да нет, что уж темнить, откровенно не в своей тарелке ощутила себя. В самом деле, у этой Кристалинской гонор высокородной шляхтички.
– Ревновала? – недоуменно переспросила она. – К кому? К мамаше?
– Нет, к Таннер. Ведь он проводил у нее достаточно много времени.
– А разве в этом был смысл, ревновать? – медленно переспросила она, и я машинально ответила про себя на ее вопрос – не было. Смешно было предположить, что вот эта женщина с царственными манерами могла разменять себя на ревность к пожилой банкирше, которая питала полуматеринскую слабость к будущему мужу Ксении, а в итоге завещала ему все свои деньги.
– Ксения, – быстро сказала я, – мне хотелось бы посмотреть фотографии, где вы с Алексеем. Где он со своей семьей, с матерью, наконец. Это могло бы мне помочь. Если не сложно, я хотела бы позаимствовать у вас одну из фотографий, с возвратом, конечно. Вы позволите?
Она слабо передернула плечами и достала из секретера несколько фотоальбомов. Я открыла один из них и тут же наткнулась на отличный черно-белый снимок: Ксения и Алексей на фоне какого-то огромного храма, на площади. Присмотревшись, я узнала собор Святого Петра в Риме.
Фотографий было много. Судя по ним, у Алексея и Ксении была на редкость разнообразная и увлекательная жизнь.
Наконец я выбрала одну из фотографий.
– Я возьму вот это, – сказала я, вынимая из альбома снимок, где был изображен один Алексей, стоявший вполоборота в той естественной позе, какая бывает у людей, которые не знают, что их фотографируют. На обратной стороне снимка было написано бегло, от руки несколько стихотворных строк. Я опустила глаза и начала читать:
«А в оплывшем окне – словно та же весна, звонкий голос и явь твоих рук на стволе. А в израненном парке рвалась тишина, припадая от боли к холодной земле».
– Это Алексей написал, – сказала Ксения. – Позапрошлой весной, когда мы с ним только познакомились, а потом сошлись. Он тогда был нервный, весь угловатый. Вы хотите взять это фото? Берите.
– Я верну, – повторила я, укладывая фотографию в сумочку, – с вашего разрешения, где-то на неделю.
Она улыбнулась:
– Ну что же, берите. Леше этот снимок ужасно не нравится, он даже выкинуть хотел, но я оставила. Едва ли не самый лучший в коллекции.
Воцарилось молчание. Я тщетно хотела прорвать его, но в горле словно ком застрял, никак не удавалось избавиться от него. Наконец мне удалось сделать это:
– Но если она вам так дорога, то…
– Да нет, берите. Я сказала: «едва ли не», а не самый лучший. – Она взглянула на меня из-под полуопущенных век, что делало ее точеное бледное лицо еще надменнее, и добавила, видимо, чуть поколебавшись:
– А что, вы в самом деле хороший детектив?
– По крайней мере не самый плохой в Москве.
– А я почему-то думала, что женщина, расследующая преступление, – это чистой воды выдумка. Книжность, киношность. Мисс Марпл и еще эта, как ее… Каменская, что ли. И вообще – я терпеть не могу детективов, – добавила она.