Юлька расхохоталась и помахала рукой сестре. Та вышла.
— Вроде и не пил… — пробормотал пациент. — А раздвояется… К психиатру разве наведаться…
Юля глянула в его медицинскую карту, лежащую на столе.
— Наведайтесь, наведайтесь! Это вам не помешает. А сейчас — шашки наголо!
Мужик опять застыл в недоумении. Юлька с огромным удовольствием наблюдала за его лицом. Она прожила на свете больше двадцати лет, но до сих пор, как ребенок, забавлялась и радовалась, видя замешательство людей, столкнувшихся с одинаковыми, как две капли воды, сестрами Тимофеевыми. Вера относилась к этому намного спокойнее.
— В смысле? — пробормотал окончательно замороченный пациент.
— В смысле, снимайте штаны! — заявила Юлька.
— А-а… — наконец отреагировал небритый. — Это я с удовольствием…
И, быстро спустив брюки, плюхнулся на кушетку. Юлька набрала в шприц лекарство и ехидно поинтересовалась:
— Что, часто у вас изображение двоится? Мужик завозился на кушетке.
— Ну, бывает. А как вы догадались, что часто?
Юлька сделала умное лицо.
— Да очень просто! Тут и догадываться нечего, на вас все написано! Ничего, не отчаивайтесь! Будем лечить.
И с силой вонзила иглу в ягодицу мужика. Он вздрогнул.
— Ох! Даже в глазах потемнело.
— Это ерунда! — утешила Юлька. — Зато больше не двоится. Я ведь опять угадала?
Сестры Тимофеевы жили вдвоем в двухкомнатной квартире сталинского кирпичного дома на Чистопрудном бульваре. В их большой спальне у окна стояла видавшая виды деревянная кровать. Сестры спали здесь вместе. В углу высился огромный допотопный шкаф-мастодонт. Стены квартиры украшали вылинявшие от времени дежурные советские обои. На стене красовался дешевый плакатик. Рядом с ним, в скромной рамке, висела черно-белая фотография женщины, удивительно похожей на сестер. Копна русых волос, прямой нос, миндалевидные загадочные глаза… Все это она передала дочерям. Память о матери, наверное, никогда не покинет ее… Да, а еще в углу, на полу, стоял подержанный-чернобелый телевизор с рогатой антенной. Телевизор не всегда охотно показывал интересные фильмы, но зато почему-то становился настоящим героем черно-белого показа, когда транслировали какой-нибудь пленум партии или доклад Брежнева. Вот так обстояли дела.
Бедность здесь не просто напоминала о себе — она прямо-таки кричала во весь голос. И все же у сестер была отдельная квартира в центре. А это кое-что значило. И потом — они обе надеялись на обязательные перемены к лучшему. Они верили в свое счастье и ждали его каждый день, боясь вдруг его не заметить, разминуться с ним, пройти от него стороной…
За окном привычно громыхнул трамвай. Вера приоткрыла глаза, потянулась и ласково толкнула сестру.
— Просыпайся, младшая! Пора! Вставать не хотелось. Юлька нехотя пробурчала сквозь сон:
— Младшая. Ишь, как ты раскомандовалась. Зато мне жить на четыре минуты больше.
И с трудом, нехотя все-таки открыла один глаз. Не мигая, задумчиво уставилась на фотографию матери…
— Хочешь сказать, что сегодня… Вера кивнула.
— Точно. Шесть лет со дня маминой смерти. Едем на кладбище! Вставай!
Юлька почувствовала раздражение.
— Ага, едем… — проворчала она с досадой. — А денежки на цветы? Где их взять? Зарплата только через неделю!
Быстро одеваясь и словно не замечая настроения сестры, Вера отозвалась спокойно. За эту невозмутимость, умение владеть собой и словно не замечать жизненные тяготы Юлька порой начинала ненавидеть Веру, но старалась скрыть свои чувства.
— Ничего, сирени наломаем, не в первый раз. Ты простишь нас, мамочка? — И Вера тоже взглянула на портрет на стене.
Юля начала злиться по-настоящему. Сестра давно не понимала ее или делала вид, что не понимает.
— Сирени наломаем! Колготки все драные, стиральная машина сломалась, и за квартиру третий месяц не плачено! Ну, до чего же надоела эта нищета!.. Не могу я больше! Вот честно тебе говорю, я на все уже готова, лишь бы в люди выбиться!
— А мы что, не люди? — резковато спросила Вера.
— Да, мы не люди! — закричала Юля и вскочила с кровати. — Мы — трудящиеся! Люди не встают в шесть утра, чтобы поспеть к восьми на службу! И так каждый день! Люди не уползают на вторую работу в ночь, чтобы глаз не сомкнуть да ссаки чужие подтирать! Люди спят до двенадцати, потом пьют шампанское, затем обедают в ресторане, а вечером идут в Большой театр! Или по крайней мере в Малый.
Вера, не отвечая сестре, прошлепала босиком к телевизору и включила первую программу.
— Может, они хоть по случаю воскресенья мозги нам канифолить не будут?
Экран засветился ровным серо-голубым цветом. Шла передача под названием «Вести с полей». Дикторский голос вещал:
— Выполняя наказ партии, правительства и лично Генерального секретаря Коммунистической партии Советского Союза товарища Леонида Ильича Брежнева, труженики Ставрополья, досрочно завершив в текущем году битву за посевную, уже получили первые всходы зерновых на всех посевных площадях. При этом экономия горючесмазочных материалов по области составила полтора миллиона рублей.
— Ну, задолбали нас просто своими победами! — заорала Юля. — Как ни включишь, только о них и твердят! А нам жить не на что!
Вера молча выключила телевизор и снова взглянула на. портрет матери. Ты простишь нас, мамочка? Если бы ты была жива.
Сестра не заметила Вериного взгляда и продолжала:
— Скоро с голода сдохнем!.. Знаешь, Верка, о чем я мечтаю?
Вера пожала плечами.
— Конечно, знаю. О принце на коне в яблоках по рупь тридцать за кило.
— Ничего ты не знаешь! — ворчливо отрезала Юлька. Я мечтаю, чтобы к нам в поликлинику пришел какой-нибудь секретарь райкома! Ну, или хотя бы инструктор. Уж я бы его ни за что из своих рук не выпустила! Захомутала бы запросто!
Вера посмотрела на нее с жалостью. Она понимала, что сестра мучается и терзается своей жизнью, но научить жить ее иначе не могла.
— Секретари в наши поликлиники не ходят. У них свои есть. Номенклатурные.
— Уж и помечтать нельзя! — проворчала Юлька.
— А по-моему, лучше выйти замуж за артиста. Или за поэта, — предложила свой альтернативный вариант Вера.
— Ничего не лучше! — сердито возразила Юля. — Артисты все распутные!
Вера усмехнулась.
— А секретари, выходит, не распутные?
— Нет. Им партком не дозволяет! — брякнула Юлька и задумалась. — Где бы мне такого найти — и богатого, и не распутного? И пусть даже не обязательно начальника — хрен с ним!
Вера нахмурилась.
— Иногда ты меня просто пугаешь… Откуда в тебе столько какой-то злой решимости?
— Пугаю? — недобро ухмыльнулась Юлька. — А ты не бойся! Тебя же это не касается, старшая сестра! — и снова нырнула в постель.
Сестра прилегла рядом с ней, и они обнялись. Они любили друг друга, несмотря ни на что. И они были одиноки — лишь они двое на всем белом свете… Так что кому же, как не им, помогать друг другу?..
— Давай загадаем? — предложила Вера.
— Угу, — соглашаясь, буркнула Юлька. Обе потянули шелковые шнурки у себя на шее и взяли в ладошки медные копеечки.
— Значит, так… Обещаем тебе, мамочка… — медленно начала Вера.
Но Юля тотчас перебила сестру и затараторила:
— Обещаем, что станем свободными и богатыми и увидим целый мир, потому что когда-нибудь отвалим отсюда навсегда…
— И мы всегда помним про тебя, мама… — вставила Вера, но Юлька вновь не дала ей договорить:
— …и никто не сумеет нам помешать, вот увидишь!
— Мы никогда не видели своего отца. Ну и что же? Это не беда. Ты так хотела, чтобы мы стали счастливыми, — невозмутимо продолжала Вера. — И мы будем счастливы…
— Точно! — крикнула Юлька. — И вместе, и по отдельности, да, Верка?..
Сестра вновь посмотрела на портрет матери и на монетку.
— И мы будем хранить твои талисманы и не забудем про них…
— Вот-вот: ты нам надела их, а мы их так и не снимаем! — Юля продемонстрировала свою копеечку. — Видишь?..
— Пока не добьемся всего, что ты для нас хотела, — не сдавалась Вера.
— Верка, подожди, ты забыла! Мы договаривались, если у нас что-то не получится, как задумали, передать талисманы своим детям!
— И тогда у них уж точно все получится, — закончила Вера.
Сестры заглянули друг другу в глаза, зажмурились и крепко сжали в кулаках свои медные монетки.
За окном привычно громыхнул трамвай. И обе словно очнулись…
— Я в ванную первая! — объявила Вера.
— Ладно, но зато завтра ты подменишь меня с утра на анализах, а то мне в ночь выходить! — крикнула Юлька и услышала сквозь шум льющейся воды:
— Договорились, младшая сестра!
3
Тот день был тоже совсем обычный. Сестра потом подробно рассказала о нем Юле.
Да, они всегда оставались искренними и полностью доверяли друг другу. Как давно это было…
Вера вела прием как всегда, стараясь находить общий язык даже с очень сложными пациентами. А таких приходило немало. Да и вообще с людьми трудно работать, а тем более с больными, раздражающимися по любому, самому незначительному поводу. Но Вера считала, что раз уж она выбрала себе такую специальность, значит, должна делать свое дело на совесть. И профессия у нее хорошая, раньше называлась «сестра милосердия».
Пожилого мрачного мужика явно замутило, едва он увидел кровь, оставшуюся на кончике иглы шприца. А может, просто нехорошо стало с тяжкого бодуна.
— Вы туда не смотрите, — посоветовала Вера. — Многие не переносят вида крови.
Мужик нахмурился еще больше.
— Как же, не смотрите… Зазеваешься, так всю кровь из тебя высосут! «Ох» не успеешь сказать!
— Ну что вы, кому нужна ваша кровь? — удивилась Вера. — Разве что комарам…
— Комарам! — передразнил ее злобный пациент. — Мировому империализму — вот кому!
Сдвинутый, подумала Вера. Таких-тоже много. Пить надо меньше, вот что.
— Вы напрасно… — начала она, но мужик, не слушая ее, хлопнул дверью кабинета.
Вера вздохнула и покачала головой. Тяжело все-таки… Но люди ждут. Она открыла дверь и пригласила следующего.
На ее призыв живо откликнулся и тотчас вырос на пороге интеллигентный черноволосый молодой человек, хорошо одетый и аккуратно подстриженный. Пациент держал книжку, заложенную листком бумаги. Значит, читал в очереди.
Лет тридцать, автоматически отметила Вера, привыкшая на взгляд определять возраст своих пациентов. Это даже превратилось у нее в игру — потом было интересно проверять себя по картам больных. Ошибалась Вера редко.
Из правого уха у него торчал маленький комок ваты, что, впрочем, совершенно не портило его почти журнальный облик. Отитом страдает, наверное, подумала Вера. Мужчина сразу широко улыбнулся.
— Здравствуйте! Я теперь знаю, что вы — В. Ю. Тимофеева и что вы — лучшая укольщица на свете. Так сказали пенсионеры в очереди, а они, по-моему, знают все на свете. Поэтому я с легкостью вручаю в ваши прекрасные руки свою бледную ягодицу — любую, на выбор, вместе с направлением от отоларинголога. — Он игриво насупился. — Пожалуйста, избавьте меня от воспаления среднего уха. Тем более, что у меня оба основных пока еще ничего. — Он снова заулыбался. — А заодно можете подлечить все остальные органы чувств. Сколько их там у меня осталось, если без ушей? Пять? Вам и делать-то особо для этого ничего не надо: просто улыбнитесь несчастному пациенту лишний раз — вот и получится анестезия!
Вера действительно не сумела сдержать улыбку. Уж очень заразительно сиял этот парень.
— Четыре, если без ушей. Направление, пожалуйста.
Мужчина выдернул закладку из книги и протянул ее Вере.
— Вот, пожалуйста!
Вера взяла направление и пробежала его глазами.
— Наверное, перекупались?
— Вы угадали! — радостно подтвердил мужчина. — В Коктебеле. В Сердоликовой бухте. Напоследок.
— Ничего страшного, — утешила его Вера.
— Да, конечно, ничего страшного! — опять охотно согласился он с ней. — Одним ухом больше, одним меньше, тем более средним! Они только мешают, эти уши, за дверную коробку цепляются, когда домой возвращаюсь. Это если носом удается не зацепить. Видали, какой?
Он развернулся в профиль и продемонстрировал Вере внушительный нос с изящной горбинкой посередине.
Вера усмехнулась и еще раз глянула в направление.
— Очень милый носик, между прочим. Только уколов все равно не надо бояться. Ведь вы, пациент Левин, боитесь уколов?
Он возмутился:
— Кто? Я?! — и немного запнулся, словно обдумывая свои слова. — В общем… э-э-э… Да, боюсь, если честно. Опять вы угадали!
Не бойтесь! — подбодрила его Вера. — Этот прокол я сделаю совершенно незаметно для вашей несчастной ягодицы. А также для вашего среднего уха. Ложитесь. Сбитый с толку Левин лег на кушетку и приспустил брюки и трусы. Вера умело набрала лекарство в шприц, протерла место укола ваткой и ловко уколола.
— Ну, вот и все! Поднимайтесь.
— Уже? — искренне изумился мужчина. — Я и в самом деле ничего даже не почувствовал. Здорово!
Он натянул брюки и встал.
— А ведь я, признаюсь, не слишком поверил бабулькам в очереди. Спасибо вам и извините меня за дурацкий спектакль! Это от страха. Правда. Кстати, меня зовут Илья.
— А я Вера… — улыбнулась девушка. Илья ответил ей улыбкой, но на этот раз несколько растерянной. И взял с топчана принесенную с собой книгу. Вера с любопытством глянула на обложку: издательство «Посев», «Краткий справочник-словарь путешественника. Русский — иврит. Иврит — русский». Интересно, зачем эта книга симпатичному мужчине в расцвете лет?
— Скажите, милая Вера, — вкрадчиво спросил Илья, — а на сколько всего уколов меня приговорили?
— На десять, — ответила она. — Вы же говорили с врачом. Это норма.
— Жалко, — неожиданно вздохнул Илья. — Лучше бы на сто. Или на сто тысяч…
И внимательно посмотрел Вере в глаза. И она почему-то смутилась от этого пристального взгляда…
Ни Вера, ни Юля, разумеется, даже не подозревали, что, вернувшись домой, Илья поспешил поделиться новостью с матерью. Они были друзьями и тайн друг от друга почти не имели.
— Мам, я сейчас ходил на укол. А там такая медсестра… Я такой девушки никогда не встречал… Глаза, как два водохранилища. А уколы как делает! Я даже ничего не почувствовал.
— Перестань листать книгу! Лучше ешь спокойно! Почитаешь потом, — строго сказала мать. — И эта твоя необыкновенная медсестра, конечно, не еврейка?
Илья пожал плечами.
— Да какая разница?
Хотя он прекрасно знал, что мать хочет видеть своей невесткой именно еврейку. Только никак не мог понять этой позиции.
— Тебе не о девушках, тебе об отъезде думать надо! — наставительно заговорила мать. — Учи иврит, язык предков. Приедешь в Израиль, все девушки и так будут твои, с такой красотой-то нечеловеческой.
Илья рассеянно кивнул, думая о своем и слушая мать вполуха. Перед ним словно наяву улыбалась медсестра Вера…
— Знаешь, мам… — задумчиво сказал он. — Ты будешь смеяться, но, по-моему, я влюбился.
Мать мягко улыбнулась.
— Илюша!.. Влюбиться — это счастье. Но сейчас оно тебе ни к чему.
— Ты думаешь? — удивился Илья.
Он был уверен, что счастье не может прийти не вовремя.
— Я знаю! — твердо ответила мать.
И Илья впервые в жизни не поверил ей, хотя вырос с убеждением, что мама ошибаться не может. На сей раз перед ним маячили глубокие глаза Веры… Они звали за собой, манили, ворожили… И они оказались сильнее всего остального.
Вера тоже вспоминала Илью. И вечером, и утром, пока мыла в своей тесной кухоньке посуду. На плите варились яйца и деловито шумел чайник. Вера поджидала сестру, изредка посматривая в окно, когда на бульваре громыхал и звенел трамвай. Она любила свой район, свой дом и привязалась даже к этому привычному и родному трамвайному звону и дребезгу под окном.
А вот, наконец, из трамвая вышла Юля. Вера бросила посуду и побежала встречать сестру. Она всегда радовалась ее приходу, а сегодня ей не терпелось поделиться всем с ней. За Верой еще никто толком не ухаживал, хотя приставали многие. Только не нравились они Вере, ни один из них… Все были не те. Не то, что этот Илья.