— Виктор! — взревел Андрей.
— Погоди. — Виктор, прищурясь, в упор разглядывал Жан-Жака. — Но с одним условием, Иван Яковлевич. Мы вас оставим там, в одиннадцатом году. А из тех шестнадцати с осьмушкой килограммов, которые вы нам дадите, мы отольем золотую плевательницу с вашим барельефом и установим ее у входа в институт в назидание, так сказать.
— Позвольте!.. — У Жан-Жака даже глаза побелели от злости. — Это уже слишком!
— А грабить музеи — не слишком?
— Почему — грабить? Мы возьмем с капа… с капиталистов! И кроме того, этих людей давно уже нет на свете, поймите!..
— Не понимаю, почему вы упрямитесь, Иван Яковлевич? — спросил Виктор почти ласково. — Вам будет там хорошо. Купите себе этот… цилиндр, станете изобретать телевидение, пенициллин, нейлон — разбогатеете, как не знаю кто. Политикой займетесь. В католики запишетесь. Чего доброго, в премьер-министры выбьетесь. А мы вас будем навещать. Не часто, конечно, но будем. Ну?
— Как вы смеете! — закричал Жан-Жак, его белое лицо и желтые волосы были мокры от пота. — Да если бы я хотел украсть, то просто съездил бы лет на сто назад и… м-м… экспроприировал ценности губернского казначейства в нашем же городе…
Я подумал, что это вполне логично. Действительно, губернское казначейство — это куда проще. Да и к тому же Рыжов — в роли гангстера…
— Слишком просто для вас! — орал Андрей. — Вы человек с размахом!..
— Не имеете права! Я вас… Я хотел вас проверить…
В общем поднялся такой шум, что я чуть не оглох. Они все трое дико кричали друг на друга. Виктор требовал, чтобы Жан-Жака высадили в одиннадцатом году, Андрей хотел привезти его обратно, чтобы предать общественному суду, а Жан-Жак обвинял их в хулиганстве.
Наконец, они угомонились. Некоторое время в рубке было совсем тихо. Мне не хотелось вмешиваться в их дела, я только напомнил о своей просьбе: если можно, слетать ненадолго в древнюю Грецию, на остров Самофракию. Жан-Жак махнул рукой и устало закрыл глаза.
Виктор принялся перестраивать путевую программу, а Андрей вытащил стопку карт, отыскал нужную и определил координаты Самофракии.
— 40 градусов северной широты, 20 — восточной долготы, — сказал он. — Даю команду на рули.
Все-таки удивительная машина — СВП-7! Время со скоростью двухсот миллионов часов в час неслось за бортом, огражденным защитной зоной нуль-времени. Я бы сказал — со скоростью мечты…
И ведь никто со стороны не может увидеть машину. Вихрь, дерзкий взлет человеческого гения…
Не знаю почему, в памяти всплыли строки Луговского:
Я не птица, но и я вдруг ощутил, как это удивительно верно: сердце томит даль безумная… Нет, не могу выразить даже приблизительно своего ощущения полета во времени…
— Ребята, — сказал я, — я преклоняюсь перед вами. Вы победили время. Помните древнейшего бога греческих мифов? Хронос — так его звали. Хронос, олицетворение времени. Ужасный, жестокий Хронос пожирал своих детей. Его сестра — жена Рея спасла Зевса, обманув Хроноса и подав ему вместо Зевса камень. А когда Зевс вырос, он восстал против Хроноса, заставил его извергнуть пожранных детей — новых богов и бросил его в Тартар. Время пожирало людей и события, но вы, ребята, победили его… Вы — новые боги, титаноборцы!
Я хотел им еще рассказать, что Хроноса изображали с косой и серпом в руках и с ребенком в зубах, что римляне называли его Сатурном, но побоялся, как бы Андрей не поднял на смех мою восторженность. У него способность портить мне настроение.
Но Андрей ничего не ответил. Он и Виктор что-то делали у пульта — очевидно, мы приближались к цели.
— Замедляю, — сказал Виктор. — Андрюша, поднимись на три тысячи метров, уточнимся визуально.
Андрей тронул клавиатуру блока пространства. И вдруг — я чуть не вскрикнул от удивления и восторга — на внезапно вспыхнувшем экране возникла глубокая синь Эгейского моря. Слева показались ярко освещенные солнцем скалистые, изрезанные берега далекого острова.
— Вот твоя Самофракия, — сказал Андрей.
— Левее, Андрей, — скомандовал Виктор. — Держи на этот мысок. Стоп! Дай увеличение.
Машина замерла во Времени-Пространстве над островом. Да, это была Самофракия! Я сразу узнал знакомые по картам очертания. Я увидел каменистые склоны горы Фенгари, поросшие темно-зеленым кустарником, и разбросанные тут и там стада коз и овец, и рыбачьи лодки у берега…
Древняя Эллада, залитая серебристо-голубым светом, мирно лежала у нас под ногами… Можете представить себе, что творилось у меня в душе!
Мы начали медленно снижаться, чтобы осмотреть остров и разыскать Нику.
Андрей тихонько разворачивал изображение на экране, и перед нами возник белый круглый храм; его верхний ярус состоял из множества колонн, увенчанных конической кровлей.
— Дроинойон! — воскликнул я, у меня дух перехватило от счастья.
— Выражайся точнее, Леня, — сказал Андрей. — Что это за кафетерий?
— Я же говорю — Арсинойон. Его построила в 281 году до нашей эры Арсиноя, дочь египетского правителя Птолемея Сотера. Она посвятила его великим богам. Здесь должно быть сорок четыре колонны…
— Верим, верим, не надо пересчитывать, — быстро сказал Андрей. — Но где же Ника?
— Ники еще нет. Вернее — уже нет… Ну, я расскажу, если хотите… После смерти Александра Македонского его военачальники — их называли диадохами — расхватали завоеванные земли. Птолемей Сотер захватил Египет, а Антигон Одноглазый со своим сыном Деметрием Полиоркетом сделался царем этих мест. Конечно, диадохи передрались друг с другом. Деметрий Полиоркет разгромил в морском сражении флот Птолемея, — в память этой победы и воздвигли Нику. А позднее Полиоркет был разбит, разгромлен, и Самофракия попала в руки Птолемея. Тогда-то, вероятно, Нику и сбросили с пьедестала и построили Арсинойон…
Я рассказывал сбивчиво, торопливо, но ребята, кажется, слушали с интересом.
— Понятно, — сказал Андрей. — Раз стоит Арсинойон, значит, Ника сброшена. Виктор, двинь во времени помалу назад.
Щелчок включенного хроноквантового генератора, и время пошло назад. Экран затуманился.
— Потише, Виктор! Дай минимум… Ага, вот!
Над синим-синим морем, на высокой скале, обтесанной в виде крутого корабельного носа, высилась Ника Самофракийская — мраморная богиня Победы. Бурно устремленная вперед, навстречу ветру, она в одной руке, опущенной вниз, держала копье, а в другой — рог, поднесенный к запрокинутой назад голове. Богиня трубила победу! У нее было гордое, прекрасное лицо, и волосы, летящие на ветру…
Как она была хороша! И как на месте!..
Мы слова не могли вымолвить — нас охватил восторг прикосновения к великому искусству.
Первым опомнился Андрей. Он оглянулся и ткнул Виктора в бок. Мы тоже оглянулись. Жан-Жак с интересом смотрел на экран.
— А что, если его — туда, к диадохам? — тихо сказал Виктор.
— То-то они обрадуются, — усмехнулся Андрей.
— Ребята, — сказал я, — очень вас прошу — еще немного назад. Надо поймать момент установки Ники… Заснять на пленку, скульптора повидать — ведь он неизвестен, знаем только, что он принадлежал к школе Скопаса… Лично я думаю, что Нику изваял сам Скопас — этакая силища, экспрессия… И если мы ее заберем отсюда и переместим в пространстве и времени, Птолемей не сможет сбросить ее с пьедестала и разбить. Спасем Нику!
Жан-Жак усмехнулся и покрутил головой, а ребята снова наклонились к пульту.
— Постойте! — крикнул я, пораженный вдруг странной мыслью. — А как же наша Ника, там, в багажнике? Ведь если она…
Ребята покатились со смеху.
— Эх ты, лирик, — мягко сказал Андрей. — Титаноборец… На-ка, посмотри.
Он включил экран грузового отсека. Я увидел разбросанные рогожи и веревки. Безрукая, безголовая статуя исчезла бесследно.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
НИКЕЯ
Отрывок из поэмы, записанной Л. Шадричем с голоса аэда на магнитофон
ГЛАВА ПЯТАЯ,
рассказанная журналистом Э. Д. Мелоуном
Мне с большим трудом удалось уговорить Челленджера поехать в Париж. Всю дорогу он осыпал меня отвратительными ругательствами, как будто я виноват в том, что, кроме ученых, в Лувр пригласили каких-то сыщиков. Но я-то знал старика и помалкивал.
Должен признаться, что наш соотечественник, знаменитый сыщик Шерлок Холмс оказался чрезвычайно хладнокровным джентльменом. Он спокойно выдержал испепеляющий взгляд Челленджера, которого для иного, менее искушенного человека было бы вполне достаточно, чтобы провалиться на месте. Доктор Ватсон, постоянный спутник Холмса, и мой приятель, сэр Артур Конан-Дойл, также держали себя, как подобает англичанам.
Впрочем, и старик вначале вел себя вполне прилично. Он с интересом осмотрел постамент исчезнувшей Ники Самофракийской и загадочные рубчатые следы вокруг. При виде этих следов я невольно вспомнил отпечатки ног кошмарных чудищ возле Центрального озера, которое мы некогда открыли в стране Мепл-Уайта, — и сказал об этом Челленджеру.