Бог услышал мои молитвы, и тут же зазвонил телефон: дежурный прокурор сообщал, что на улице Надеждиной расстреляли машину с тремя бандитами и мне следует прибыть на место происшествия. Я позвонила Лешке, сообщила ему эту радостную новость, и он, видимо, испытывая угрызения совести за то, что меня напоил, вызвался поехать со мной. К тому времени, когда пришла машина, я уже протрезвела, но чувствовала себя ужасно и даже пожалела, что напросилась на выезд, потому что теперь безумно хотела только одного — прилечь и заснуть.
По дороге водитель оперативной машины рассказал нам, в чем заключалось происшествие. Трое «быков», только что вышедшие из сауны, были расстреляны неизвестными, когда садились в машину напротив детской школы искусств. К нашему приезду тела для удобства осмотра вытащили из машины и перенесли в вестибюль школы.
Мы вошли в школу, и нашему взору открылась такая картина: посреди огромного, залитого светом вестибюля школы искусств, на гладком мраморном полу, лежали рядком три трупа, чистенькие, с еще не просохшими после бассейна волосами; во лбу у каждого, словно звезда у племенного быка, зияла аккуратненькая дырочка. Можно было только мечтать о таком выезде — чисто, сухо, тепло, в наличии стул, стол, телефон… Кроме того, к своему огромному облегчению, я заметила за столом знакомого следователя — Сашку Баркова, дежурившего по городу, — который уже приступил к написанию протокола.
Однако ситуация осложнялась тем, что один из главных участников осмотра — судебно-медицинский эксперт Юра Кравченко — находился в том же состоянии, из которого я вышла пару часов назад, — он был вусмерть пьян. Правда, многолетняя закалка человека, имеющего доступ к спирту, не позволяла ему упасть рядом с трупами на мраморный пол, и говорил он связно, но что говорил!
Кравченко обстоятельно доказывал, что осматривать трупы в такой обстановке он не может, поскольку нет никаких условий для этого, и света нет достаточного, заявлял он, щурясь на люстры. Все присутствующие пытались уговорить его начать осмотр, но безрезультатно.
— Нет, нет и нет, — упирался Кравченко, — трупы надо везти в морг и осматривать там в секционной, в надлежащей обстановке, здесь я осматривать не буду, осмотр получится некачественный.
Барков умоляюще посмотрел на меня:
— Маша, выручай; Кравченко к тебе давно неравнодушен, воспользуйся своими чарами, уговори его осматривать здесь, а то мы до утра прокантуемся; только на тебя и надежда.
Делать было нечего; с мыслью о том, что хоть таким образом я принесу пользу обществу, я подошла к Кравченко и стала упрашивать его осмотреть трупы на месте. Юрка долго ломался, я исполняла вокруг него ритуальные танцы, с моей стороны потребовались жертвы в виде трех поцелуев в щечку, но наконец он сдался.
— Ну ладно, — с чувством сказал он, — только ради тебя, Маша!
С сознанием выполненного долга я тут же отправилась в пустой гардероб, где уже давно присмотрела себе скамеечку. Присев на нее, я подложила под голову свою меховую шапку и задремала. Сквозь сон я слышала какой-то бред Кравченко о том, что он не будет продолжать осмотр… Горчаков позже рассказал, что после того, как я пошла в гардероб спать, «цирк огни не погасил». Кравченко категорически заявил, что при Машке штаны с трупов снимать не может! Трупы мужские, а она женщина, и оскорблять ее нравственность видом обнаженных гениталий он не будет — не то воспитание! Горчаков попытался ему втолковать, что я работаю следователем десять лет, трупов осмотрела немерено, и в штанах, и без штанов, и не такое видала, но Юра стоял на своем.
Тогда Горчаков объяснил, что я сплю и ничего не увижу. Недоверчивый Кравченко заглянул в гардероб, убедился, что я действительно сплю, но одежду с трупов снял только после того, как поставил между гардеробом и трупами кордон из трех милиционеров, которые своими широкими спинами должны были заслонить от меня непотребную картину…
Но все это было очень давно. Водку я с тех пор в рот не беру даже с пепси-колой.
…С шутками-прибаутками дойдя до родной конторы, мы с Лешкой поднялись на наш этаж и одновременно сунули ключи в замочные скважины; кабинеты наши соседствуют, и если Лешка хочет чаю, он грохает кулаком в стенку — это сигнал. Потом он заходит и спрашивает, что у нас к чаю, и не успокаивается, пока не съедает принесенные мной бутерброды, после чего поглаживает себя по животу и умиротворенно говорит что-нибудь вроде: «Ну червячка я заморил, теперь можно пойти пообедать», И уходит обедать, а я остаюсь мыть чашки.
Телефоны надрывались в обоих кабинетах. Я нарочно не торопилась, поскольку по опыту знаю, что ничего хорошего в такую рань не скажут. А может, я просто становлюсь пессимисткой?
Я попудрила нос перед зеркалом, открыла форточку, но телефон не успокаивался. Сняв трубку, я услышала спокойный, хорошо поставленный баритон:
— Здравствуйте, могу ли я поговорить с Марией Сергеевной?
Что меня удивило, так это полное спокойствие человека, только что выслушавшего по меньшей мере полсотни гудков, но не проявившего ни малейшего раздражения; интересно, он действительно не раздражен или так хорошо владеет собой?
— Внимательно вас слушаю, — ответила я.
— Вас беспокоит ФСБ, полковник Арсенов, Юрий Сергеевич, из отдела борьбы с терроризмом.
— Очень приятно, чем обязана?
— Мария Сергеевна, оказывается, у нас есть общие знакомые: вам большой привет от Николая Ивановича Заболоцкого, он очень тепло о вас отзывается.
— Благодарю.
Ох уж этот наш серый кардинал, по полгода его не вижу и не слышу, а у меня такое чувство, будто я всегда под колпаком.
— Голубушка, Мария Сергеевна, как бы нам увидеться? У меня вопросик к вам небольшой. Могу ли я подъехать к вам сегодня?
— Во сколько вы хотите подъехать?
— Да чем раньше, тем лучше, ну вот если я прямо сейчас выеду? Через полчасика буду у вас, годится?
— Хорошо.
Такие незапланированные встречи лучше всего не откладывать: кто знает, куда меня дернут через час…
Только я положила трубку, в дверь просунулась косматая голова Горчакова. Вот интересно: не красавец он, нос картошкой, волосы в стороны, глазки как у поросенка; ну, правда, косая сажень в плечах и ростом Бог не обидел; но в остальном ничего же особенного, что в нем так бабам нравится?
— Маруська, ты будешь на месте в ближайший час?
— А что ты хочешь? Дежурить за тебя я не буду, ты мне и так два выезда должен.
— Вот, в трудную минуту хочешь опереться на плечо товарища, а вместо этого поскользнешься на кукише с маслом… Андрюха звонит, спрашивает, будешь ли ты, он хочет подъехать, чего-то ему от тебя нужно.
— Какой еще Андрюха?
— Ну какой-какой! Чеченский герой! Ну, Синцов! Что ему сказать?
— Я буду, только у меня через полчаса человек.
— Надолго?
— Кто его знает? Какой-то Арсенов из ФСБ.
— Чо ему надо?
— Приедет — узнаю.
— А ты что, не спросила, чего он хочет?
— А какой смысл? По телефону все равно не скажет.
— оже верно. А какие у тебя дела с ФСБ?
— а никаких пока. Ну пусть твой Синцов подъезжает, если что, у тебя подождет.
Полчаса до встречи с фээсбэшником я провела плодотворно: быстренько настучала на машинке постановление о назначении технической экспертизы документа — нашего вчерашнего трофея — и выпихнула стажера на экспертизу вместе с постановлением и удостоверением майора ГРУ. Буквально через пять минут мой кабинет наполнился благоуханием дорогого мужского парфюма и раскатами барственного баритона. Юрий Сергеевич Арсенов прибыл с огромной коробкой шоколадных конфет, поэтому пришлось поить его кофе.
— Очень приятно, что мы наконец встретились, — говорил мой гость, — я так много слышал о вас и представлял такой грозной, суровой Фемидой. И совершенно не ожидал, что Швецова — то такое очаровательное создание, просто фея…
— А что вас привело ко мне? — прорвалась я наконец сквозь поток елея.
Полковник Арсенов обаятельно улыбнулся.
— Да просто нашел предлог с вами познакомиться. Вы там вчера удостоверение какое-то изъяли, не дадите взглянуть?
В последнюю фразу было вложено столько небрежности, что это бросилось в глаза.
— Вы имеете в виду удостоверение по убийству Шермушенко?
— Да-да. Я, честно говоря, уполномочен руководством попросить вас передать документ в наше распоряжение буквально на пару часиков; наши специалисты глянут в лаборатории и сразу скажут, подделка или нет. Вам ведь все равно экспертизу назначать, а так наши сразу бы и сделали.
Я рассмеялась.
— Юрий Сергеевич, голубчик, я бы вам с удовольствием предоставила это злосчастное удостоверение, но его у меня уже нет.
— А где же оно?!
— Мы его уже отправили на экспертизу. Вы бы сразу, по телефону, сказали, что вас интересует удостоверение, я бы его задержала у себя. А гак вышло, что вы зря проехались.
— Милая Мария Сергеевна, отнюдь не зря! Я счастлив, что наконец познакомился с вами. А на какую экспертизу отправили — в милицию или вашу, Министерства юстиции?
— На нашу. Позвоните мне недельки через две, или, если хотите, я вам позвоню, как только экспертиза будет готова.
Про себя же я поклялась, что не выпущу из рук удостоверение и уж точно не отдам его комитету; чтоб мне потом вернулось такое же, да другое — не на ту напали!
— Обязательно, вот моя визитка, на обороте я вам напишу номер своего мобильного и пейджер, звоните, и не только по поводу удостоверения, я буду рад слышать ваш милый голосок.
Определенно нервы у него железные. Я представила, как он докладывает руководству, что не выполнил задания… Он тоже наверняка это представил, но у него даже мускул не дрогнул. Он поцеловал мне ручку и, улыбаясь, раскланялся. Никакого разочарования.
Из окна я видела, как Арсенов, оглянувшись, садится в вишневую «девятку», и тут меня осенило, почему он так спокойно воспринял весть о том, что документ на экспертизе. Он сейчас прямым ходом туда ; поедет и заберет удостоверение, вот почему он заторопился и почему абсолютно не расстроился — какая разница, у кого взять требуемое, у меня или у эксперта.
Я лихорадочно стала набирать номер экспертизы документов. Занято, занято, занято; руки у меня дрожали. Самое смешное, что я не представляла, что за секрет кроется в этой ксиве. А вот такое пристальное внимание нашей самой демократичной спецслужбы заставило меня заволноваться и прийти к выводу, что мне нужно беречь эту красную книжечку как зеницу ока.
Я продолжала набирать телефонный номер, когда открылась дверь и вошел мой стажер, улыбаясь во весь рот. Стас положил на стол конверт, в который я упаковала объект исследования вместе с постановлением, и сказал, что все привез обратно: эксперты посмотрели и сказали, им необходим сравнительный образец оттиска печати Министерства обороны, и когда мы его получим, они возьмут все вместе.
Я облегченно вздохнула, но тут же спохватилась, что мне опять придется объясняться с Юрием Сергеевичем Арсеновым и придумывать, под каким соусом я откажу ему в выдаче изъятой ксивы на руки. Может быть, сослаться на шефа — мол, с ним решайте? А кстати, странно, что Арсенов вышел сразу на меня, могли ведь сделать иначе — звонок прокурору, а тот дал бы мне указание предоставить сотрудникам ФСБ удостоверение для исследования, или еще проще — сказал бы: «Мария Сергеевна, принесите мне изъятое вами вчера удостоверение», и с этим я бы поспорить не могла. Обжаловать указание — обжалуйте, только помните, что обжалование не приостанавливает его исполнения… В общем, я поняла, что надо скрываться.
Закрыв конверт с вещественным доказательством в сейф, я напечатала рапорт с просьбой направить меня в командировку в Москву, складно объяснила шефу, что это крайне необходимо для раскрытия убийства, быстро подписала у него рапорт и отправилась в прокуратуру города оформлять документы; главное — подальше от телефона.
В городской мне любезно напомнили, что я в субботу дежурю, в связи с летним — отпускным — временем заменить меня некем и что в Москву я могу ехать не ранее двадцати одного часа субботнего вечера, исполнив свой долг перед отечеством, но командировочное подписали. Ну, это уже не так страшно: сегодня четверг, пятницу как-нибудь вытерплю — у меня тюрьма по плану, в субботу меня на дежурстве не достанешь: летом трупы находят! как грибы, только успевай выезжать, воскресенье я на даче, а вечером могу садиться на «Стрелу».
Я вернулась в контору к обеду и чисто автоматически отметила непривычную пустоту коридора — по четвергам прием у прокурора, и на это время люди чуть ли не с вечера очередь занимают. Из канцелярии доносился сдержанный гул, прерываемый какими-то выкриками и хохотом. Я не удержалась и зашла туда узнать, что происходит. В канцелярии я застала почти весь личный состав прокуратуры, сгрудившийся у стола заведующей канцелярией. За ее столом сидел наш дорогой прокурор, красный как рак, в расстегнутом кителе, что для него не характерно, и отпивал из стакана воду.