- Да, мой хороший, - вернул его к действительности приторный до невозможности голос. – Ну, конечно мы пойдём на этот фильм…
Кирилл скривился, показал спине подчинённого выразительный фак и попытался обойти его справа. Магичев качнулся в ту же сторону, опёрся бедром о стойку бара и, перекрыв доступ к вожделенной кофе-машине, продолжил:
- И в кафе сходим. В какое хочешь? Да не думай ты о деньгах, малыш! Это моя забота…
Царь мысленно матюгнулся, сосчитал до десяти и, старательно абстрагируясь от мимимишного бреда, исторгаемого тридцатидвухлетней жлобиной, попытался зайти слева.
- И я тебя целую, солныш.
Ничего не подозревающий Стасик, словно издеваясь, отзеркалил его движение. Кирилл, вновь оказавшийся отрезанным от святого, замер, раздумывая, что делать дальше. Он уже открыл было рот, чтобы вежливо попросить этого соловушку подвинуться нахрен, как вдруг…
- Люблю тебя, малыш. И целую крепко-крепко! – пропел Магичев, опираясь локтями о стойку и отклячивая обтянутый джинсами зад. А ввиду того, что аккурат на траектории его пятой точки в этот самый момент находился кое-чей пах…
- Ой! – один из участников кухонного ДТП смутился и попытался отскочить. Почему-то раком. Почему-то назад. От души провезя всё той же точкой всё по той же плоскости приложения.
- Твою мать! – не сдержался в итоге Царь. – Ты можешь уже заткнуться и дать мне?..
- Простите, сделать что? – Стасик, наконец, вывернулся и как-то настороженно оглядел то самое место, куда только что так метко впечатался. Теперь смутился уже Кирилл.
- Кофе, Стас, кофе! – уточнил он.
- А… - вместо того, чтобы подвинуться, Магичев, вновь развернувшись к начальству, спиной, достал из настенного шкафа большую чашку и всунул её в машину. – Молоко? – деловито поинтересовался он.
- Ага… - какое нахрен молоко? Он вообще пьёт только чёрный!
- Сахар?
- Соль… - на автомате ляпнул он первое, что пришло в голову.
- Сколько?
- Что “сколько”?
- Соли?
- Две…
- Вот, пожалуйста, - вновь развернувшись лицом (Господи, сколько ж можно? О том, чтобы отодвинуться самому, Царь со злости как-то и не подумал), Магичев всучил ему чашку и, с трудом протиснувшись боком, быстренько слинял.
- Твою мать! – подытожил Кирилл утренние события. – Этого ещё не хватало!
Всё ещё не отойдя от шока, он сделал большой глоток и с совсем уже нецензурным сопровождением привычно выплюнул обратно. Это карма. Просто карма какая-то! Кофе опять был солёным. А со стороны офисов до хмурого и злого, как собака, Царя доносилось радостное:
- А мы сегодня с Сашенькой идём в кино!
- Ой, у вас такие замечательные отношения, - кажется, это Эллочка из отдела кадров. – Я так тебе завидую, Стасик! Вот мой…
Дальше слушать было просто невыносимо. Ладно, это сопливо-рюшечное типично бабское щебетание. Ладно, эти бесящие “зайчик”, “солнышко”, “котёнок”, которые Кирилл без внутреннего содрогания слышать не мог. Да не дай Боже одному из любовников так его назвать! Но морда! Эта довольная, абсолютно счастливая морда, лучащаяся любовью и умиротворением – вот этого он решительно не мог более терпеть.
- Замечательные отношения? - раздраженно и презрительно хмыкнул он. – Это мы ещё посмотрим, насколько они замечательные!
========== Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается… ==========
Как и любой злобный и вредный колдун, а именно в таком амплуа предстаёт пред нами Царь-батюшка, Кирилл не испытывал никаких угрызений совести по поводу того, что собирался сделать. Этическая сторона вопроса интересовала его намного меньше, чем практическая. А даже если бы и интересовала, мужчина довольно быстро нашёл бы чем заткнуть тоненький и противный голосок того рудиментарного отростка сознания, что ответственен за моральные дилеммы.
Вы не согласны? Ну, смотрите: любовь, если она есть, штука въедливая, узконаправленная и обладающая примечательным свойством отключать напрочь интерес попавшего под её влияние к другим объектам, кроме избранного. Тут, наверное, кто-то возразит: “Постойте-постойте! Как это, один объект? Разве не бывает так, что человек любит сразу нескольких?” Царь бы вам на это ответил… Кхм… Знаете, я, пожалуй, не буду повторять за ним, поскольку и сама не очень уверена в точном значении некоторых выражений. А смысл сводится к следующему – амур широкого спектра поражения, вроде “А я люблю военных” - это не любовь. Спорить не будем, это его личное мнение, хотя странно, конечно, слышать столь категорическое заявление от человека, не верящего в существование этого чувства как такового. То есть, верить-то он в него верил, но это как вера ребёнка в Деда Мороза – вроде все говорят, что он есть, да и подарки налицо, а как столкнёшься лично - так каждый раз переодетый сосед из квартиры напротив.
Так вот. Кирилл не верил ни в Деда Мороза, ни в государственную пенсию, ни в чистую и безоговорочную любовь между Стасом и Сашенькой. А потому бесил его неимоверно - даже больше, чем вечное сюсюканье - тот ореол святости, которым окружили Магичева местные кумушки. Их послушать, так парню прямая дорога из их офиса в Пресветлые Чертоги – крылья и нимб у него уже есть, а реквизит в виде арфы выдадут на месте. И вот этого самого нимба Царь и собирался его лишить, доказав на деле, что “честных и преданных” нет – есть неправильно соблазняемые. Вот в секс он верил. И в похоть тоже. А любовь… Слишком эфемерное понятие для его аналитического ума.
- Ткни меня в эту засранку мордой, тогда и поверю! – не раз заявлял он своей сестре, усиленно игнорируя её выразительно приподнятые брови. – Вы с Витькой не в счёт. Такими раритетами, как вы, даже статистика брезгует…
Так что никакие вопросы этики касательно тела Стасика его не волновали, от слова совсем. Ведь если он ошибается и у Магичева к этому сил-нет-как-достал Сашеньке и правда то самое “чистое и незапятнанное”, как утверждала молва, то фига с два у Кирилла что-то получится. Но дело в том, что он был более чем уверен - доступ к этому телу всего лишь вопрос правильного подхода. И вот тут-то и назревала проблемка.
Так уж сложилось, что при всём своём многолетнем опыте отнюдь не платонического общения с сильным полом, Царь понятия не имел, с какого боку подступиться к данному конкретному подвиду самца обыкновенного. Как-то не испытывал он никогда тяги связываться с любителями размазывать розовые сопли. Зайки, пупсики, блестящие шмотки и валентинки на день презерватива - вот не его всё это. И обмишулиться было никак нельзя. Обольститель, он как сапёр - ошибается лишь один раз. И Кирилл на собственном горьком опыте знал, что самый быстрый и безотказный способ убить зарождающееся влечение - выставить себя идиотом.
Помаявшись до конца дня, но так и не составив хоть в какой-нибудь мере приемлемого плана действий, чуть более расширенного подробностями, чем краткое и ёмкое: “Валить и трахать”, Кирилл решился всё же посоветоваться с опытным источником.
- Как думаешь, - развалившись дома перед телевизором и ожидая, пока абонент ответит, обратился он к красавцу-Дэну - шестилетнему кобелю немецкой овчарки, такому же циничному пофигисту, как и его хозяин, - она будет сильно смеяться?
Дэн лениво повёл правым ухом, зевнул и, сладко потянувшись всеми четырьмя лапами, легко спихнул, признаться, немаленькую тушку владельца к чертям собачим на пол.
- Эй, это мой диван! – возмутился Кирилл.
- И чё? – ясное дело, ничего такого вслух кобель не сказал, но именно этот вопрос вполне внятно читался на ехидной чепрачной харе, свесившейся к нему с дивана.
- Амальгамус Зета Даниэль! – попытался рявкнуть Царь, но был заткнут мягким языком, привычно скользнувшим по щеке. Пёс лизнул его ещё раз и, ткнув холодным носом в ухо, примирительно фыркнул, заставив рассмеяться. – Веревки из меня вьёшь, зараза…
Они какое-то время ещё поборолись за место под солнцем, в смысле – на диване… Ну, как поборолись? Кирилл тщетно пытался найти хоть малюсенький клочок свободного места, дабы пристроить свой зад, а вреднющая псина, вальяжно развалившая все свои семьдесят восемь кэгэ живого веса по поверхности софы, рассчитанной вообще-то, на четыре таких зада, индифферентно наблюдала за его потугами сквозь щёлочки ехидно прищуренных глаз.
- Ах так, да? – мужчина, сдул со лба растрепавшуюся чёлку и неожиданно ласково позвал: - Дэн, хороший мой, - пёс настороженно приподнял одно ухо. – А кто хочет кушать? – чуть повременив, к нему заинтересованно присоединилось второе. – Вкусная сахарная косточка… - левое ухо вернулось на место. – Педигрипал? – падение правого уха сопровождалось презрительным фырканьем…
- Морковку предложи, - раздался у Кирилла в голове голос интуиции, наверное.
- Морковку? – переспросил он у акустического глюка и еле-еле успел отскочить с дороги радостно ломанувшегося в сторону кухни Дэна. – Морковка… Зашибись, кролик-переросток…
- Эй, ты как разговариваешь?! – рявкнул глюк подозрительно знакомым голосом и мужчина несколько запоздало сообразил, что всё это время продолжал зажимать трубку сотового между плечом и ухом.
- Э… Привет, пап, - смутился он. – А мама дома?
- Туся! – зычно гаркнул Царь-старший, заставив сына поморщиться и отодвинуть трубку от уха. – Твоё непутёвое чадо условно мужского пола жаждет общения!
- Как дела у моего старшего внучка? – через некоторое время раздался тёплый мягкий голос.
- Мамчик, я твой сын вообще-то, - поправил Кирилл. – У меня всё хорошо…
- Я знаю, что у тебя всё хорошо, - перебили его. – Иначе бы уже глушили с Витенькой коньяк на кухне. Я про Дэна спрашиваю.
- А что этой мохнатой заднице сделается? – он философски хмыкнул и пожал плечами. – Дрессирует меня потихоньку.
- Да, - рассмеялась мать. – Влияние высшего интеллекта на низший - налицо! Он тебя ещё научит тапочки приносить… Ты что-то хотел, сыночка?
- Да, - Кирилл на секунду замялся, не зная, как сформулировать вопрос. – Мам, а как женщину заинтересовать? Ну, в том самом смысле…
В телефоне подозрительно зашуршало, захрипело, застонало, сквозь помехи донеслось чьё-то: “Ох!” и шум какой-то беготни.
- Мам? Мама?.. – забеспокоился Царь.
- Не, Кир, ты совсем совесть потерял! – ответил ему обычно спокойный, как танк, муж сестры. – Алиса! – позвал он жену. – Хватит бегать! Принеси маме валидол. Кирюша, - вновь вернулся он к собеседнику. – Я, конечно, кардиохирург, но до операционной ещё доехать надо. Так что, осторожнее на поворотах в следующий раз, капиш?
- Капиш…
- Вот и славненько, - усмехнулся Виктор. – Что за баба? Решил на старости лет сменить ориентацию?
- Да какая баба?! Вы там сбрендили? – возмутился Кирилл. – Парень это, парень! Ну, только замашки у него женские, понимаешь?
- А-а-а… Алиска, отставить валидол! Тёть Наташа, всё нормально – пацан там, только на бабу похожий… Э-э-э! Алиса! Неси валидол назад! Алиса… Алиса, только не по голове! Кир… Кир, готовь коньяк, я к тебе сейчас подъеду, а то тут все нервные такие…
========== Помощники верные на пути подсобят… ==========
Витёк нарисовался на пороге Царёвой холостяцкой берлоги минут через сорок. Учитывая, что машину этому профессиональному подкаблучнику не давали из принципа, а добирался он от тестя с тёщей – читай: с другого конца города – там, видимо, и в самом деле “все ужасно нервные” и он попросту сбежал без долгих расшаркиваний. Торжественно возвестив о своём прибытии условным звонком – два коротких дзыньк, один долгий и настойчивый дзы-ы-ы-ынь и снова один короткий – Виктор прибавил ещё и пинок ногой, сообщая дополнительную информацию, мол, явился сам, без супруги. И, выждав ровно пять секунд, затянул громкую, так чтобы все соседи прониклись, серенаду:
- Ну, котик! Что же ты не открываешь своему лягушонку? Я уж истомился весь!!!
Гад… Зятёк, будь он неладен, просто обожал разыгрывать такие вот сценки, раз за разом ставя Царя в неудобное положение перед несчастными жертвами того, что заменяло этому троллю чувство юмора. С прошлой квартиры, к слову, Кириллу пришлось съехать именно из-за этого, прости Господи, шутника. Нет, нескончаемый поток жалоб жилищного комитета всем подряд, включая местного депутата Государственной Думы, его мало трогал, но вот кучки собачьих экскрементов под дверью да похабные надписи на ней же довели до ручки. От другой квартиры. Мужчина, чертыхнувшись, схватил юмориста за шкирку и потянул вовнутрь.
- Постеснялись бы, охальники! – высунулась из квартиры напротив всезнающая и несущая бессменную вахту на страже морали баба Глаша.
- Да это зять мой! – начал оправдываться Царь под предательское ржание означенного родича за спиной.
- Тьфу, извращенцы! – возмутилась соседка и, сдавленно пискнув, захлопнула дверь. Вы бы тоже пискнули, если бы на вас, насупив брови, двинулся такой шкаф, как занимающийся с детства боксом Кирилл.
- Восемнадцать-четыре, - радостно возвестил юморист и, бесцеремонно дёрнув шурина назад в квартиру, с чувством исполненного долга прошествовал на кухню.
Четыре в данном контексте означало количество раз, когда Кириллу удалось насладиться сладкой местью за те самые восемнадцать. Виктор, как видите, вёл в счёте с огромным перевесом, но зато выходки экономиста обладали куда большим резонансом. Например, в последний раз он заявился к зятю на работу и, громко причитая на всё отделение, потребовал немедленно “заняться его попкой”. Она, видите ли, очень болит после вчерашнего.
- Я-то тут причём? – возмутился тогда кардиохирург. – Подведомственная мне часть тела находится немного выше.
- Ничего не знаю! – лукаво щурясь, вещал Кирилл, наслаждаясь вниманием собравшейся вокруг них кучки любопытных. – Это же из-за тебя она теперь болит! Значит, тебе и лечить.
О том, что болит у него не теоретическая “попка”, а конкретный копчик, по которому в пылу ремонта косорукий в этом плане Витя от души приложился стремянкой, Царь коварно умолчал. За что и поплатился буквально на следующий же день, получив на рабочий факс, причём не личный, а тот, что стоит в отделе кадров, официальный именной больничный бланк с пошаговой инструкцией по использованию анальных шариков при медицинском массаже простаты. Вместо подписи на бланке стояло лаконичное “семнадцать-четыре, мальчик!” Вот теперь уже восемнадцать…
- Ну, Кирюша, давай, колись, с каких фигов тебя на трансвеститов потянуло? – сначала безошибочно выудив из бара самый дорогой коньяк, поинтересовался Витёк из недр холодильника, где шарил в поисках лимона.
- Какой трансвестит, Вить? Ты в своём уме? – поперхнулся Кирилл от неожиданности.
- Какой - тебе виднее, - не найдя лимон, зятек достал сковородку с котлетами. Равноценная замена, блин.
- Да нормальный он мужик! Обычный.
- А за что я тогда от Алиски по башке огрёб? – резонно заметил родственник, наливая по первой.
- За язык свой длинный…
- Ага… То есть помощь тебе не нужна, - сощурился Виктор, - и мы сейчас хлопнем на дорожку и разбежимся?
- Знаю я твоё “хлопнем на дорожку”, - буркнул Кирилл. – Когда сказать Алиске тебя забрать?
- А… Не-не, - отмахнулся тот. – Она у ваших ночует, так что скажи Дэну, что диван сегодня мой.
- Сам с ним договаривайся, - хохотнул хозяин. – Но чует моё сердце - максимум, что тебе светит, это его подстилка в коридоре.
- Это та, которой он ни разу не пользовался?
- Почему не пользовался? Пользовался, ещё как. Он под неё сухари закапывает…
- Ясно… Тогда ты спишь с Дэном, а я, так и быть, воспользуюсь твоей кроватью, - и, предупредив готовое сорваться с губ шурина возмущение, вернулся к предмету обсуждения: - Итак, что за парень и чего тебе от него надобно, старче?
Ну что ж, против лома нет приёма, как неоднократно повторял отец, косясь на собственного зятя, когда тот в очередной раз чем-то увлекался. Впавшего в раж Виктора мог остановить только подзатыльник в исполнении худенькой ручки благоверной, коей тут, к сожалению, не наблюдалось. Ладно…
- У меня есть подчинённый… - осторожно начал Царь.
- О! – закатил глаза семейный клоун. - Злостное совращение и принуждение младших по званию? Я с тобой, брат!
- Никаких принуждений!
- То есть, совращение да имеет место быть? – плотоядно скверкнув глазами, уточнил зятюшка.