- А где же товарищ? - спросила она, запыхавшись.
- Покурить вышел, - ответил Юрий Дмитриевич.
- Это б череп разнесло в два счета, - сказал кто-то, - вот и пойди предугадай, где тебя ждет.
В зал вошел рыжеватый мужчина. Вид у него был отдохнувший, возможно, он не только покурил, но и выпил в буфете чашечку кофе. Он шел по проходу, вытирая платком с губ крошки печенья. Заметив толпящихся читателей, он удивленно поднял брови. Лицо его помимо благоду-шия приобрело оттенок любопытства. Он пошел быстрее, вытянув шею и стараясь заглянуть через спины.
- Товарищ, - увидев его, выкрикнула дежурная. - Это тот товарищ... С этого места... Видите, какой вы счастливый, товарищ...
Перед мужчиной расступились. Он увидал искалеченное кресло, стол, заваленный острыми кусками стекла и алюминия. На мгновение тело его затряслось, словно в ознобе, лицо искази-лось. Но лишь на мгновение. В следующее мгновение лицо его приобрело задумчивое, даже сонное выражение, которое бывает у людей, предавшихся философским размышлениям. Так стоял он минуту-две в полной тишине, склонив голову несколько набок. Потом он мягко, осторожно, словно не желая запачкать костюм и выбирая место почище, опустился на пол. Щеки его побелели.
- Обморок, - крикнула дежурная, - воды... Медсестру... Позвоните...
Юрий Дмитриевич принялся собирать свои книги и бумаги. Он видел, как мужчину усадили, медсестра давала ему понюхать флакончик, мужчина вскидывал головой, и расстегнутая рубашка его была мокрой от воды.
- Всё ясно, - бормотал Юрий Дмитриевич. - Всё ясно...
Юрий Дмитриевич сдал книги, спрятал бумаги в портфель, оделся и пошел, вдыхая сырой воздух. Утренние сугробы выглядели теперь маленькими грязными кучками. В зимнем пальто и ушанке было жарко.
Встретив Юрия Дмитриевича в передней, Нина спросила, глянув ему в лицо:
- Ты уже знаешь? Тебе звонили!.. Ах, боже мой... Но в общем волноваться не надо... Всё можно решить... Главное, здоровье... Любой суд будет на твоей стороне...
- Какой суд? - снимая пальто, спросил Юрий Дмитриевич. - Что я знаю?.. Вечно у тебя какие-то новости... Ты шпионишь за мной, как иезуит.
- Юрий, - сморщившись, словно собираясь заплакать, сказала Нина, Юрий, сейчас не время для пререканий... Надо решать серьезные вещи... Ты ведь знаешь... я сразу поняла это по выражению, с которым ты вошел...
- Ах, оставь со своей телепатией... Какое выражение, в чем дело?
- У нас Григорий, - сказала Нина, - он хочет говорить с тобой... Но ты должен помнить о себе... И о своем здоровье... О своей семье...
- Григорий? - спросил Юрий Дмитриевич в некоторой растерянности.
В последнее время отношения с Григорием и вообще со старыми друзьями у Юрия Дмитри-евича разладились. Они перестали бывать друг у друга. Григория Юрий Дмитриевич встретил случайно недели две назад на улице. Они поздоровались, перекинулись двумя-тремя словами и разошлись. Григорий Алексеевич сидел в кабинете у Юрия Дмитриевича и листал женский календарь за прошлый год.
- Однако сюрприз, - стараясь придать своему лицу бесшабашное выражение, сказал Юрий Дмитриевич. - Глазам не верю...
- Здравствуй, - сказал Григорий Алексеевич. - Я к тебе, собственно, по делу... Вернее, тебе письмо...
- Григорий, - сказала Нина, - Юрий перенес тяжелую болезнь. Я прошу тебя, я требую, наконец...
- Ах, оставь! - крикнул Юрий Дмитриевич, чувствуя усиливающееся сердцебиение. - В чем дело, от кого письмо? Что я знаю... Что вообще происходит?
- Сядь, - сказал Григорий Алексеевич. - Я состою в Обществе охраны памятников старины... которые подвергаются варварским разрушениям в результате невежества... Например, памятник русского зодчества... Двенадцатый век... В нем склады горторга... Строители... Унитазы валяются...
- Ах, ты хочешь, чтобы я тоже вступил в общество, - облегченно вздохнул Юрий Дмитриевич.
- Нет, - сказал Григорий Алексеевич, - то есть в общество ты можешь, конечно, всту-пить... Это долг каждого культурного человека. Защитить историю... Предков... Да... Но я сейчас, собственно, о другом... Я с комиссией был в монастыре... В общем, в том самом... Я встретил девушку... Женщину... Богомолку... Она меня узнала... Зина... Она беременна...
Высказавшись, Григорий Алексеевич глубоко вздохнул, перевел дыхание, точно поднявшись на гору. Юрий Дмитриевич слыхал, как за спиной заплакала Нина.
- Да, конечно, - тихо сказал Юрий Дмитриевич. - Но что же делать... Вернее, я не совета у тебя прошу, а просто думаю вслух.
- Ты был болен! - крикнула Нина. - Ты не несешь ответственности за свои поступки... Я советовалась с Бухом... При болезни инстинктивная жизнь, половые влечения повышены... Да... Известны случаи, когда больные легкомысленно вступают в брак со случайными лицами... И кроме того, - со злобой крикнула Нина, - эти религиозные святоши развратны... В сектах они вступают в связь с проповедниками... С монахами... Она пытается воспользоваться... Это не твой ребенок...
- Она не сектантка, - тихо, думая о чем-то и оберегая эти мысли от окружающих, сказал Юрий Дмитриевич.
- Тебе письмо, - сказал Григорий Алексеевич и протянул замусоленный конверт.
В нем лежал листок блокнотной бумаги, на которой значилось сверху: "Делегату VI съезда Республиканского общества по распространению политических и научных знаний".
- Это я вырвал ей лист из своего блокнота, - сказал Григорий Алексеевич.
Листок был исписан с корявой аккуратностью, как обычно пишут малограмотные:
"Милый мой муж Юрий, - писала Зина, - с приветом к тебе твоя жена Зина. Мы хоть и не венчанные, но я так пишу потому, что перед Богом мы муж и жена, и я за тебя молюсь, как за мужа своего в дальней дороге. А когда ты вернешься, мы повенчаемся и для людей тоже будем мужем и женой. В первых строках своего письма спешу тебе, мой любимый муж, сообщить большую радость. У нас будет сын. Я взяла из артели отпуск и вместе с папой Исаем, который тоже тебя любит, еду сейчас в Почаев, в святую Лавру, чтоб молиться за сына и за нашу любовь. Твоего адреса я не знаю, но когда вернусь, то напишу твоему другу, а он тебе передаст. Твоя верная любящая жена Зина".
- Григорий, - сказала Нина, нервно похрустывая пальцами, - что нам делать? - Лицо у нее было молящее и даже заискивающее, точно она не просила, а вымаливала у Григория Алексеевича советы и точно его совет всё мог уладить.
- Не знаю, - сказал Григорий. - Попробуйте объясниться... Может, она согласится избавиться от ребенка... Я говорю бред, я говорю первое, что приходит в голову, но я не знаю... Это так сложно... Или, в конце концов, алименты... Впрочем, при отсутствии законного брака...
- Какое это имеет значение, - обрадованно вскричала Нина. - Ты умница, Григорий. Ты настоящий товарищ... Ты нашел блестящий выход... Конечно, если она не захочет сделать аборт, мы будем платить... Мы будем любить ребенка... Правда, Юрий... Это твой сын, и я буду любить его как собственного... Мы будем покупать ему подарки, мы будем ходить в гости... Она припала к плечу Григория Алексеевича и разрыдалась...
- Тише, - говорил Юрий Дмитриевич, поглаживая ее по волосам, по шее, не надо... Ну, я прошу тебя...
Лицо его стало кротким и задумчивым.
Когда Григорий Алексеевич ушел, они пообедали. Двигались они и говорили так, точно оберегали друг друга от своих неосторожных слов и движений. Но к вечеру в настроении Юрия Дмитриевича произошло новое изменение. Он помрачнел, замкнулся и уселся в кресло, грызя карандаш и глядя в темное окно, в которое ветер швырял хлопья мокрого снега.
- Ложись, - сказал он Нине, - у меня бессонница... Я посижу, поработаю...
- Тебе вредно, - сказала Нина, - я советовалась с Бухом... Он категорически возражает против ночной работы... Прими таблетку...
- Прекрати меня опекать, - крикнул Юрий Дмитриевич так громко, что в горле запершило, - вместе с Бухом... Да, да, оставь...
Он вскочил, ушел к себе в кабинет, заперся, потушил свет и лег на диван, заложив руки за голову. Так пролежал он до утра, изредка меняя положение тела, вместо правой руки закладывая за голову левую. Утром он припудрил набрякшие под глазами синяки и пошел на работу.
VI
Минуло две недели. Были уже настоящие декабрьские морозы. Как всегда, в конце года накопилось много дел, и Юрий Дмитриевич не успевал теперь ездить домой обедать. Обедал он в ресторане неподалеку от места работы. Это было второразрядное заведение, в котором офици-антов было больше, чем посетителей, однако сидеть и ждать, пока обслужат, приходилось долго. Официанты были в основном мальчишки, похожие на провинциальных стиляг, в галстуках-ошейниках со стеклянными кнопками под горлом, в грязных рубашках, узких брючках и стоптанных узконосых туфлях. Они скапливались кучками в глубине зала и читали "Советский спорт". Были и опытные пожилые официантки, которые, как носильщики на вокзалах, выходили в вестибюль встречать выгодных посетителей и провожать их к своим столикам. За выгодных посетителей они ссорились. Юрию Дмитриевичу это было неприятно, он перестал давать им на чай, и они перестали замечать его. Однако теперь приходилось долго ждать, пока подойдет какой-либо мальчишка.
Как-то, когда Юрий Дмитриевич сидел, нервничая, поглядывая на часы и вертя солонку, кто-то окликнул его. За соседним столиком сидел Кононович, и возле него суетилась толстая официантка в крахмальной кружевной наколке.
- Садись, пообедаем вместе, - сказал Кононович.
Юрий Дмитриевич подумал и пересел.
- Вот ты меня избегать начал, - сказал Кононович, - кто-то, видно, шепнул... В наше время клеветников хватает... и Риту тоже забыл... А между тем мы твои друзья... И к Нине начал грубо относиться, она мне жаловалась... Совсем женщина на себя не стала похожа... Ее лихора-дит, она заболевает, по-моему...
- Постой, постой, - сказал Юрий Дмитриевич. - Ты не торопись... Не пойму я... Ты где Нину видел?
- Видел, - сказал Кононович. - Не бойся, не ревнуй, не в этом сейчас дело. Допустим, она у Риты была... Ты не удивляйся, между нами, твоими друзьями, могут быть разногласия, но мы все тебя любим и озабочены твоей судьбой... Ты попал в плохую историю, на тебя донос написан...
- Донос! - торопливо сказал Юрий Дмитриевич. - Кем написан донос?..
- Каким-то слепым, - сказал Кононович, - членом правления артели. Ты соблазнил девушку и бросил ее беременную... Слепой в газету написал, а газета переслала старику, мужу Риты... Знаешь, история принимает крайне неприятный оборот... Ведь эта девушка умерла...
- То есть как умерла? - довольно спокойно спросил Юрий Дмитриевич. Она ведь поехала в Почаев...
- Ну и что ж? - спросил Кононович. - Как будто если человек едет в Почаев, он становится бессмертным... Приехала и умерла от аборта... У какой-то бабки делала... Необразованность, даже грешить не умеют...
Юрий Дмитриевич встал и пошел, лавируя меж тесно стоящих столиков. Груды посуды высились на столиках, грозя упасть и расколоться на множество осколков, так как пол был выложен керамической плиткой. Большое количество людей сидело и стояло в самых неудоб-ных позах, вытянув ноги, подставив костлявые локти или просто преградив дорогу телами. В вестибюле у вешалки висел телефон, но по этому телефону разговаривал какой-то полковник. К счастью, рядом с рестораном тоже была телефонная будка. Юрий Дмитриевич вышел из ресто-рана, но и эта будка была занята. Тогда он пошел к будке в конце улицы. Прохожие смотрели на него, он был без пальто и шапки, и пиджак его покрылся снегом. Будка в конце улицы была свободна. Юрий Дмитриевич набрал номер.
- Григорий, - сказал он, - Зина умерла, это правда?
- Да, - сказал Григорий Алексеевич. - Я не знал, как это тебе сообщить... Я колебался... Нина ей написала письмо... Это было пять дней назад... Я читал это письмо. Нина писала всё, о чем мы говорили... Она предлагала помощь в воспитании ребенка... Я тоже пробовал уговари-вать... Ты слышишь меня, Юрий?.. Ты не должен обвинять Нину... Конечно, это печально, это ужасно... Но эти религиозные фанатички, изуверы... Ты слышишь меня?.. Ты откуда говоришь?..
- Слышу - сказал Юрий Дмитриевич и повесил трубку.
Он вернулся в ресторан, оделся и поехал домой. Под пальто было мокро, талый снег пропи-тал пиджак и рубашку, влажное тело чесалось. На лестничной площадке перед своими дверьми он не выдержал, снял пальто, пиджак и принялся чесать зудящее тело меж лопаток, под мышка-ми и даже под коленями. Потом он открыл дверь своим ключом. В столовой слышались голоса, звяканье посуды. Он вошел и увидел Нину и Риту, сидящих за столом. Стол был уставлен вазочками с вареньем, стояло блюдо с конфетами, печеньем, и горкой лежали апельсины.