– Леонид Николаич, – сказал он, – прошу прощения, что отрываю вас, но вопрос-то серьезный… Я ведь совершенно упустил из виду и вспомнил только сейчас: я ведь премию установил за розыск сабельки-то. Пять процентов от ее стоимости… нормально?
– Три тысячи долларов? – спросил Леонид.
– Три тысячи долларов? – удивился эксперт. – Я имел в виду две.
– Странно. Вы, кажется, назвали цифру пять процентов.
– Да, именно пять процентов.
– Но пять процентов от шестидесяти тысяч составляет три тысячи долларов, – сказал Купцов, откровенно забавляясь. – Разве не так?
– Э-э, видите ли, Леонид Николаич, – сказал Петр Николаевич, – шестьдесят тысяч – цена условная. По аналогии, так сказать… Шестьдесят тысяч я назвал потому, что, насколько мне известно, за такую сумму на аукционе Сотбис была недавно продана аналогичная сабля. Но та вся была в бриллиантах… а наша-то скромная. Ей красная цена тысяч сорок. Не более! Уверяю вас – не более. Скорее всего – значительно меньше.
Знаете что, Петр Николаич? – сказал Купцов. – Вы обсудите денежные вопросы с Голубковым…
– Помилуйте, – ответил Петр Николаевич. – При чем здесь Голубков? Я хотел вас… лично… с коллегой… стимульнуть.
Повесив трубку, Купцов пробормотал:
– Прав Брюнет – говно страшное этот Петр Николаевич… стимульнуть он меня хочет.
Спустя еще полчаса позвонила Анна Николаевна.
– Леонид Николаич, – сказала она. – Леонид Николаич, помогите мне. Я очень вас прошу.
– Анна Николаевна, – начал было Купцов, но художница его перебила:
– Нет, нет, не говорите ничего. Прошу вас… Прошу вас: выслушайте меня. Мне очень нужно, чтобы вы его нашли. Понимаете? Мне очень это нужно, и я… и я… я готова заплатить… Только не говорите ничего брату.
– Анна Николаевна!
– Нет, нет, прошу вас, выслушайте меня. Я знаю, что показалась вам несколько странной. (Да уж, подумал Купцов. Вы, голубушка, действительно несколько СТРАННЫ.) Но я и сама понимаю, что, может быть, не все в этой истории так уж чисто… и поведение Андрея небезупречно, но… но он мне очень нужен. Найдите его, Леонид Николаич. Я прошу вас, найдите его. Я в вас верю. У вас глаза хорошие: умные и честные. А Виктор Альбертыч сказал, что вы с Дмитрием Борисычем – самые лучшие, что вы профессионалы, каких больше в Санкт-Петербурге нет. Вы мне поможете?
– Мы, – сказал Петрухин, – посмотрим, что можно предпринять.
Поздним вечером партнеры сидели в кухне у Купцова, пили пиво и обсуждали положение.
– Ну и что ты об этом думаешь, инспектор? – спросил Купцов.
– Думаю, что такую дуру надо еще поискать.
– Да-а, дама, бесспорно оригинальная… В богемной среде таких чистых людей действительно не найти.
– Но Андрей-то нашел.
– А как, Дима, он ее нашел?
– А ему рассказали, что есть такая особа романтичная.
– А если он случайно в этот магазинчик… прошу прощения – студию – зашел?
– Не-а, Леня, не случайно… не случайно. Очень уж все подозрительно гладко получается: шмотки, манеры, стихи Бродского… и даже время его появления – перед закрытием – не случайно. Да еще и дождь этот…
– Дождь тоже он подстроил? – поинтересовался Купцов.
– Насчет дождя ничего не скажу, – отозвался Петрухин. – Дождь – он и есть дождь… явление, так сказать, природы. Заказать его нельзя. Но чтобы все остальное совпало… извините!
– Извиняю. А если все-таки случайность? Вот шел-шел человек по улице и увидел вывеску – «студия»! Сообразил, что ему это нужно… зашел. Увидел. Победил. Женщина-то действительно симпатичная весьма… а? Ну а с саблей этой так уж вышло – случайно. Можешь возразить, инспектор?
– Легко, инспектор. Во-первых, по улице он не «шел-шел», а ехал. Потому как если бы «шел-шел», то на спиньжачке остались бы следы дождя… их, однако же, нет.
– Нюшка могла забыть или просто не обратить внимания.
– Могла, Лень, могла… Но я нюхом чую, что я прав: этот гусь подъехал на такси. А знаешь, почему на такси?
– Почему?
– А он свою тачку светить не хотел…
– Резонно.
– Еще бы. Поехали, инспектор, дальше: они провели вдвоем приблизительно двенадцать часов. О чем только ни говорили! Но при этом он ничего о себе не сообщил. Ни-че-го!
– Почему же? – возразил Купцов с улыбкой. – Он тонко намекнул, что он «рыцарь плаща и кинжала».
Петрухин рассмеялся.
– Это, – сказал Митя, – свидетельствует, что с чувством юмора у парня все в порядке… как думаешь, Леня?
– Думаю, что это небольшой перебор, и наша замечательная мадам-художница могла бы насторожиться.
– Ерунда! Баба – она и есть баба. Уши развесила, рот открыла.
– Баба-то баба, но отнюдь не дура. Петрухин закурил и ответил:
– Э-э, брат… Бабы в таких делах как любовь-морковь все поголовно дуры. По жизни она, может, доктор наук или политический лидер… а как доходит до нежных чуйств – все! Беда! Дура дурой… и сплошная, понимаешь, «Санта-Барбара».
– Да-а, – уважительно сказал Купцов, – крепко! Всего лишь несколькими словами охарактеризовал лучшую половину человечества. Ярко, точно, глыбко… Феминистки в трауре.
– А то! Как будто, понимаешь, с Восьмым марта поздравил.
– Да, действительно… Ну ладно, считай, что ты меня убедил: Андрей появился в «студии» Анны Николаевны не случайно. Но кто же его навел?
– А вот об этом мы спросим у самой художницы. Думаю, что таких людей не так уж и много.
– Пожалуй, ты прав. Каждому встречному-поперечному не станешь о самом сокровенном рассказывать.
– Давай-ка звони Анне, – сказал Петрухин. Купцов достал визитку Анны Николаевны и взял в руки телефон.
Купцов набрал домашний номер телефона Анны Николаевны. Она отозвалась сразу, и Купцов подумал: «Господи! Неужели она не отходит от телефона?»
– Алло, – сказала она, – слушаю. Я вас слушаю. Говорите.
– Анна Николаевна, это Купцов. Леонид Купцов…
– Ах, это вы, – произнесла она с некоторым разочарованием в голосе.
– Я прошу прощения за столь поздний звонок, но у меня есть к вам один вопрос… Не хотелось бы откладывать.
– Да, Леонид Николаич, я слушаю вас.
– Вопрос вот какой: постарайтесь вспомнить всех своих знакомых, которым вы рассказывали о своем идеале мужчины.
– Зачем? – удивилась она.
– Так надо. Чтобы вам было проще, я подскажу кто нам нужен… А нужен нам человек, которому вы в деталях рассказывали о своем идеале. То есть давали конкретные описания внешности – высокий рост, проседь, а также деталей одежды: например, шейный платочек. Это во-первых. Во-вторых, этот же человек должен быть в курсе вашего увлечения творчеством Иосифа Бродского, и, в-третьих, знать, где находится ваша студия. Вы поняли?
– Да, я поняла.
– Такие люди есть?
– Есть, разумеется.
– Очень хорошо. Я вас попрошу вспомнить их всех и к завтрашнему утру приготовить список. Договорились?
– Хорошо, я сделаю.
– Тогда до завтра, Анна Николаевна. – До завтра, Леонид Николаич.
Список Анны Николаевны содержал пять имен. Купцов и Петрухин получили его, когда привезли в квартиру Московцевых эксперта-криминалиста.
Квартира в старом доме на улице Пестеля была огромна, мрачновата и выглядела неуютной и нежилой. В ней было полно тяжелой старинной мебели, картин, книг и безделушек из стекла, фарфора и бронзы. Высокие окна тонули в массивных складках бархатных штор, с портретов смотрели давно умершие люди… Петр Николаевич был явно не в духе, но повертелся у холодильника, позвякал стеклом и подобрел. Ну, блин, европеец.
Эксперт– криминалист в сопровождении хозяйки сразу же, отказавшись от кофе, прошел в глубь квартиры. Петрухин и Купцов задумчиво изучали крюк в стене, на котором двести лет провисела сабля. Может, она и не двести лет провисела, но крюк на вид был вполне почтенного возраста.
– Ага! – сказал, выйдя из кухни, Петр Николаевич. – Видите?
– Ага, – сказал Петрухин, – видим…
– Вот так-то, – сказал Петр Николаевич строго и печально.
– М-да, – сказал Купцов.
Втроем они стояли и смотрели на осиротевший крюк. Из глубины квартиры доносились голоса художницы и криминалиста.
– В цивилизованных странах, господа, ТАКОЕ совершенно невозможно.
– В цивилизованных странах жуликов и брачных аферистов нет? – поинтересовался Петрухин.
– Э-э… – ответил эксперт скандинавский. – Кстати, кофе готов.
Партнеры и хозяин сидели в огромной кухне и пили кофе, когда вошел эксперт со своим саквояжем.
– Есть пальчики. Много, хорошие.
– Вы его найдете? – спросил Петр Николаевич.
– А он судимый? – спросил криминалист.
– Э-э… не хотите ли кофейку?
– С удовольствием. Но сначала хорошо бы ваши пальцы откатать, – сказал криминалист.
В кухню вошла хозяйка и остановилась у двери.
Зачем? – спросил Петр Николаевич.
– Чтобы знать наверняка, что те пальцы, которые я нашел, не принадлежат вам.
Петр Николаевич закивал, сказал: да, да, конечно, – и криминалист разложил на столе свою «лабораторию». Анна Николаевна смотрела на манипуляции криминалиста, закусив нижнюю губу. Выражение лица у нее стало совсем детским. По кухне плыл сизый сигаретный дым, недоверчиво смотрел на посторонних большой пепельный котище, жался к ноге хозяйки. Петр Николаевич театрально вытянул вперед руки и сказал:
– Вот, Нюша… вот до чего мы дожили.
Анна Николаевна повернулась и хотела выйти, но Купцов окликнул ее:
– Анна Николаевна! А вы списочек-то приготовили?
– Да, разумеется, – ответила она, достала из кармана джинсов многократно сложенный лист бумаги и подала Купцову.
Леонид развернул бумагу, положил на стол. Крупным, размашистым почерком на листочке было написано в столбик: «Петя. Маша. Варенька. Света. Антон». Имя «Варенька» было заключено в черную рамочку. Петрухин из-за плеча Купцова спросил:
– А почему Варенька в рамке?
– Варенька? Варенька умерла… погибла. – Давно?
– В январе… попала под машину. Петрухин и Купцов переглянулись.
– Сожалею, – сказал Купцов.
– Пьяная она была в хлам, Варька-то, – сказал Петр Николаевич.
– Не надо так, Петя… не надо.
– Ну вот и все, – сказал криминалист, – можно мыть руки.
– Давайте поглядим, кто есть кто в вашем списке, – сказал Петрухин. – Петя – это, видимо, Петр Николаевич?
– Это я, – сказал Петр Николаевич.
– Ну вы-то, надо полагать, никому ничего…
– Ни сном ни духом, – заверил Петр Николаич. – Нем как рыба.
После ухода криминалиста он предложил сыщикам виски, а когда они отказались, выпил сам. Захорошел, заговорил.
– Петра Николаича мы в расчет не берем… Далее – Маша. Кто у нас Маша?
– Маша, – сказала Анна Николаевна, – моя подружка. Еще с детского сада… Она очень хороший человек.
– Потаскуха она, – сказал Петр Николаевич.
– Петя! Ну зачем ты так?
– Потаскуха, потаскуха… что же я, не знаю?
– Петр Николаич! – сказал Петрухин. – Давайте обсуждение личных достоинств Маши перенесем на другое время. Нам сейчас нужно знать только одно: не могла ли утечка произойти через Машу?
– Утечка? – спросила Анна Николаевна. – Я не понимаю, о чем вы…
– Я все объясню вам потом… Связь с Машей у вас есть? – спросил Купцов.
– Конечно. Я могу ей позвонить.
– Позвоним, но позже… Поехали дальше по списку – Света. Кто такая Света?
– Светланка? О, Светланка совершенно замечательный человек. Она работала у меня в студии. А сейчас ушла в декрет. У нее мальчик скоро будет. Гришенька.
– Это хорошо. С ней вы тоже можете связаться?
– С ней свяжись! – сказал Петр Николаевич. – С ней свяжись – не только без сабли останешься, но и крюк из стены вырвут.
Петр Николаевич произнес этот пассаж и выпил виски. Подцепил вилкой маслинку. Быстро-быстро зажевал.
– Петя, – сказала ему сестра. – Брось ты с утра-то пить.
– Я на Родине, Нюша… какой же русский человек, вернувшись на Родину, не выпьет по русской традиции бутылочку «Джонни Уокера»? – резонно возразил сестре Петр Николаевич.
– Поехали дальше, – сказал Купцов. – Следующее имя в списке – Антон. Кто это?
Скандинавский эксперт захохотал и, взяв бутылку за горлышко, вышел из кухни. Партнеры проводили его равнодушным взглядом. Анна Николаевна извиняющимся голосом сказала:
– Вы не подумайте… Вообще-то он хороший. Просто эта история с саблей так на него подействовала. Он очень переживает.
– Все-то у вас хорошие, – сказал Купцов. – Все замечательные, славные, умные… У меня складывается впечатление, что наступил золотой век, а я этого не заметил.
– А вы распахните глаза, Леонид Николаевич. Вы распахните глаза и присмотритесь к миру и к человеку, – ответила Анна Николаевна. – Вы много увидите волшебного.
Купцов и Петрухин дружно улыбнулись. Купцов сказал:
– Видите ли, в чем дело, драгоценная Анна Николаевна… Ваш призыв распахнуть глаза пошире и присмотреться к миру и человеку несколько неактуален… Мы с Дмитрием Борисычем только тем и занимаемся, что присматриваемся к миру и к человеку.
– И мы скорбим, – добавил Петрухин, улыбаясь. – Давайте все-таки вернемся к нашим скорбным делам… Антон? Кто такой господин Антон?
Анна Николаевна помолчала несколько секунд, потом сказала:
– Антон Старостин – мой бывший муж… Мы разошлись восемь лет назад.
– Вы поддерживаете отношения?
– Нет… Какие, к черту, отношения? – пожала она плечами.
– Простите. Но откуда же он знает о ваших нынешних делах, если вы разошлись восемь лет назад? – спросил Купцов.
Анна Николаевна, играя кулончиком на тонкой золотой цепочке, ответила:
– Мы не поддерживаем никаких отношений, но недавно… месяц тому назад… мы встречались.
– Зачем?
– Ни зачем… случайно встретились на улице. Ну и… в общем, мы поговорили. Недолго. Минут десять-пятнадцать.
– Расскажите об этой встрече подробней.
– Подробней? – переспросила она. – Подробней… ну, что же. Это было…
…Это было около месяца тому назад. Более точно не скажу, не помню. Я шла по Гороховой к себе в студию. Солнце вбивало длинные горячие гвозди в людей, в дома, в город… Я почувствовала вдруг чей-то взгляд. И повернула голову, и увидела Антона. Он был точно такой же, как восемь лет назад… Весь в ореоле своей «гениальности». Когда мы познакомились, я была студенткой. Совсем еще глупенькой девчоночкой. Тогда я на эту его «гениальность» клюнула… Ой, да я тогда совсем голову потеряла. А ведь говорили мне: «Что ты делаешь, Нюшка? Что ты делаешь? Он же подонок…» Но я так не думала, я смотрела на него, раскрыв рот, и душа моя улетала куда-то далеко-далеко.
Но это было давно. Очень давно, так давно, что трудно вообразить… В общем, я почувствовала взгляд, обернулась и увидела своего бывшего муженька. И сердце мое не забилось.
– О, – сказал гений, – привет, подружка Нюшка.
– Здравствуй, Антон.
Мы обменялись фразами… дежурными фразами… и замолчали. Я пытаюсь понять, что же я чувствую, глядя на своего муженька. И поняла, что не чувствую ничего… А когда-то я любила его. Любила, любила. Взахлеб, до потери памяти.
– Что ты здесь делаешь? – спросил он.
И я объяснила, что я здесь работаю. Студия у меня здесь. Вон – видишь окна… на втором этаже?… Там у меня дизайн-студия. А что, Антоша, делаешь здесь ты? И он сразу начал врать про то, что идет сейчас из издательства, где, возможно, напечатают его книгу… в общем, я отлично видела, что он лжет. Я кивала головой и слушала больше из вежливости… Он предложил зайти в кафешку и попить кофейку. Я почему-то – сама уж не знаю, почему – согласилась. Мы зашли в кафе как раз под моей студией. Там вполне демократичное заведение с разумными ценами. Там было прохладно, полутемно и малолюдно.
Мой бывший муженек принес два кофе и, конечно же, пятьдесят граммов коньяку… Он алкоголик, он давно уже без этого не живет. Он хлопнул коньяку и начал врать про трудную свою жизнь. Я слушала. Я кивала и слушала… Он говорил то же самое, что и десять лет назад. Даже теми же словами. Он говорил, я кивала, и постепенно у меня возникло ощущение, что не было этих десяти лет… И что снова у меня впереди бескрайнее море лжи, унижения и мерзости. Господи, как стало мне страшно и противно.