– Ну вот и все, – сказал Петрухин, когда познакомился с распечаткой. – Осталось дождаться начала сентября и встретить гражданина Русакова прямо у вагона «Красной стрелы»: здрасьте, я ваша тетя.
– Вот именно, что надо еще дождаться… а это, извини-подвинься, около двух недель ожидания, – возразил Купцов. – Продаст он сабельку-то за это время.
– Может, – согласился Петрухин. Строго говоря, никакой уверенности, что сабля до сих пор находится у Русакова, не было… Может быть, он ее уже продал, а деньги промотал или проиграл в карты.
– Что предлагаешь? – спросил Петрухин.
– Не знаю, – ответил Купцов. Теперь, когда Русаков был грамотно вычислен и оставалось совсем ничего – просто дождаться его и взять под белы рученьки… теперь в дело вступил фактор времени. – Не знаю, Дима, не знаю.
Плыл по кухне сигаретный дым, садилось солнце, партнеры в очередной раз оказались в тупике… В тот вечер они разошлись, так и не наметив конкретного плана действий.
Петрухин уже засыпал, когда зазвонил телефон. Дмитрий открыл один глаз и посмотрел на аппарат так, как смотрят на таракана… Петрухин сел на диване, почесал грудь и вслух сказал:
– Гадом буду – это звонит старый сволочной следак Купцов.
Потом он взял трубку, нажал зелененькую кнопочку и сразу услышал голос Купцова:
– Я знаю, что ты сейчас сказал или подумал про меня какую-нибудь гадость, но у меня, Димон, есть одна идея. Вот слушай…
Когда Купцов изложил свою идею, Петрухин сказал:
– Хоть ты и паразит, Леонид Николаич, но тыква у тебя варит как надо. Может быть, мы вытянем пустышку, но идея стоящая… я снимаю шляпу!
– Да ладно, – сказал польщенный Купцов. Конечно, ему было приятно. Из Димки похвалу клещами не вытащишь… А тут вон как: я снимаю шляпу! А Димкина похвала дорогого стоит.
Идея, в общем-то, была простой: запросить железную дорогу относительно попутчиков Русакова. Вполне возможно, что они – попутчики – знают об Андрюше больше, чем Анна или Антон. Бывает, что случайному соседу по купе человек всю свою жизнь расскажет, душу вывернет. Бывает, познакомятся люди, подружатся… Или телефонами обменяются, или визитками. Поэтому идея Купцова была совершенно здравой и казалась весьма перспективной. Почти наверняка найдется кто-то, кто сможет добавить штришков к портрету Андрея Русакова. Только в этом году он съездил в столицу уже восемь раз и восемь раз соответственно вернулся обратно. Итого, шестнадцать поездок – шестнадцать попутчиков. Предположим, что половина из них – москвичи, но все равно остается восемь потенциальных «свидетелей» в Питере.
Арифметика, однако, подвела… «Свидетель» оказался всего один.
С утра Купцов через полковника Ершова организовал очередной запрос:
Мамедова пробили по милицейским учетам и выяснили: не судим. Приводов в милицию в течение года не имел, зарегистрированным оружием не владеет.
По учетам ГИБДД Этибар-оглы имеет БМВ третьей модели восемьдесят седьмого года издания. Правила дорожного движения в двухтысячном году нарушал дважды. Вот, собственно, и все.
На всякий случай Петрухин позвонил Антону Старостину и попросил вспомнить хоть что-нибудь о том азербайджанце, которого Андрей ожидал в кафе на углу Гороховой и Садовой. Скромный гений не особенно обрадовался звонку Петрухина, но решил, что лучше уж поговорить с Димкой по телефону, чем отказаться от беседы и ждать, что Петрухин приедет собственной персоной.
– Ну, Эдик его звали, – тянул Антон в трубку.
– А Этибаром его Андрей не называл?
– Не, не называл.
– Ясно. А как он выглядел, Эдик этот?
– Азер.
– А все-таки?
– Азер, он и есть азер. Для меня они все на одно лицо.
– Подумай как следует, Антон: высокий или низкий? Спортивный или, наоборот, увалень? – настаивал Петрухин.
– Да сейчас – спортивный!… Бурдюк с салом на коротких ножках. Шея такая, что воротничок рубашки не застегивается. Но весь на понтах. Он, видите ли, бизнесмен.
– Еще что помнишь? – спросил Петрухин.
– Да ничего больше не помню, – уже зло и раздраженно ответил Антон.
Петрухин задал еще десяток вопросов, но больше ничего не добился. Кроме того, что… «кажется, были у него усы».
– Ладно, – сказал Дмитрий напоследок, – ежели чего наврал, то я приеду и душевно с тобой поговорю. Ты меня понял?
Антон поежился и заверил, что понял.
Этибар– оглы Мамедов жил в большом красивом доме на Комендантском аэродроме. Светлый и нарядный дом торчал посреди огромного пустыря, изувеченного строителями, и выглядел декорацией на танковом полигоне. Дом только что сдали, и он не был еще заселен полностью. Он стоял посреди пустыря, и сотни его окон отражали пламенеющее закатное небо.
Петрухин с Купцовым сидели в салоне «фердинанда» и играли в нарды. Снаружи микроавтобус выглядел пустым и мертвым. Шел десятый час вечера, а господин Мамедов домой еще не пришел. Петрухин собрался звонить ему уже во второй раз, когда на дрянной грунтовке показался БМВ-"треха". Дальнозоркий Купцов всмотрелся и сказал:
– Едет. Едет Этибар-оглы. Готовься, Димон, к встрече.
– А че к ней готовиться? – пожал плечами Петрухин.
«Фердинанд» стоял у подъезда таким образом, что пройти мимо него Мамедов никак не мог. А значит, встреча неизбежна. Прилично пошарпанная «треха» с тонированными стеклами проехала мимо «фердинанда», вылезла двумя передними колесами на почти утонувший в грязи поребрик и остановилась.
– А че к ней готовиться? – спросил Петрухин. – Щас мы этого янычара возьмем за вымя крепко-крепко и выдоим ласково, до последней капелюшечки.
Дверь «трехи» распахнулась, показались ноги в черных блестящих ботинках и белых носках. После этого вылез сам Этибар-оглы Мамедов. Он был весьма полным, рыхлым, смуглым и с черными густыми усами. Партнеры отметили про себя, что поверхностное описание «гения» Антоши тем не менее весьма соответствовало внешности Мамедова. Этибар-оглы выбрался из машины, взял с заднего сиденья «дипломат», захлопнул дверь. Петрухин, наоборот, откатил в сторону левую, которую Мамедову не было видно, дверь пассажирского салона «фердинанда». В салон ворвались лучи заходящего солнца, заблестели на гранях латунных «костей» для игры в нарды.
Мамедов шел, как плыл. Коротенькие ножки в черных блестящих ботинках на толстой подошве и высоком каблуке семенили по асфальту. Новый асфальт был покрыт слоем грязи, нанесенной машинами с подъездной грунтовки. Этибар-оглы не смотрел под ноги. Он был олицетворением достоинства и уважения к собственной персоне. В левой руке – «дипломат», в правой – труба. За спиной – довольно-таки древняя «бээмвуха» и две-три «точки» в районе Апрашки. А еще в его жизни были русские проститутки, которых он ни на йоту не считал за людей, были деньги – рубли и горячо любимые доллары, были золото, четки, показушная религиозность, дыни, анаша, «дежурный» презерватив в бумажнике и презрение ко всему русскому. Я смотрел на него сквозь тонированное стекло и видел Этибара-Эдика насквозь. Конечно, я мог в чем-то и ошибиться… Мог, конечно, мог. Но если я и ошибался, то только в частностях. Ну, например, «точек» на Апрашке у него не три, а пять… А в основном я знал этих «восточных негоциантов» очень хорошо. И, скажу по правде, большой любовью к ним не пылал.
Мамедов обогнул наш «фердинанд» и оказался перед раскрытой боковой дверью. И тут перед ним появился я… Я появился в лучах закатного пламени и задал традиционно-скучный вопрос:
– Гражданин Мамедов? Для всех граждан РФ, а также бывшего СССР, а также всех нынешних независимых государств, образовавшихся после развала СССР, высокое слово «гражданин» звучит так: «Тревога!» Как только нашего человека (бывшего нашего человека) называют гражданином, он сразу делает вывод: шухер. Либо документы потребуют, либо срок впаяют.
– Гражданин Мамедов? – спросил я самым что ни на есть «ментовским» тоном.
Я спросил так, что он все правильно понял, и мне даже липовые ксивы доставать не пришлось… Тут вообще-то ничего удивительного нет – за последние годы (с подачи милиции) образовалась новая нация – «лицо кавказской национальности». А у этого «лица» выработался нюх на ментов. И соответственное отношение.
Этибар– оглы встал как вкопанный, рот открыл, глаза выкатил.
– Ты что, – спросил я, – онемел от радости при нашей нечаянной встречи?
– Э-э… очень радостно, очень. Совсем радостно, да?
– Капитан Петров, уголовный розыск. А ты – Мамедов?
У Мамедова задвигался кадык, он сглотнул подкативший к горлу ком и сказал:
– Да.
– Документы покажи… и рот закрой. Я ослеплен блеском твоих золотых коронок, Эдик-оглы, а то я совсем ослепну, да?
Этибар– оглы привычно протянул мне российский паспорт, новенький, выданный чуть больше года назад, но уже изрядно захватанный ментовскими руками во время многочисленных проверок, рейдов и «Вихрей-антитерроров». Я пролистал, отметил, что Этибар-оглы женился почти одновременно с получением паспорта. Отметил, что его «избранница» старше его на двадцать лет… Это ж надо, какая любовь!
Куда там Ромео и Джульетте. Хотя, с другой стороны, во времена Ромео и Джульетты не оформляли фиктивных браков с целью получения гражданства.
Я посмотрел паспорт и опустил его в карман.
– Э-э, – сказал Этибар.
– Еще раз скажешь мне «э-э» – рассыпешь свои коронки по асфальту. Где Русаков?
– Кто? – спросил Мамедов растерянно.
– Слушай, Эдик, я ведь русским языком говорю: где Русаков? Где сабля?
– Сабля? – переспросил он, и мне стало ясно, что про саблю он ничего не знает. Чуда не произошло, хоть мы, впрочем, и не особо надеялись. Мы не надеялись, но все-таки думали: а вдруг? Мне стало ясно, что про саблю он ничего не знает. Тем не менее я повторил:
– Где сабля? Я точно знаю, что ты ее дома хранишь.
– Слушай, начальник, – сказал он, – мамой клянусь: не знаю никакой сабля… да?
– Ты еще здоровьем мадам Гришуковой поклянись, – подсказал я.
– Какой мадам Гришуковой? – возмутился он, а я злорадно подсказал:
– Твоей горячо любимой «супругой» Гришуковой Жанной Револтовной, одна тысяча
девятьсот сорок девятого года рождения… Ты что же это, Эдик, «супругу» забыл?
Мамедов снова сглотнул, и его смуглое лицо побледнело, черные усы и щетина на щеках обозначились контрастней. Он явно не понимал, что происходит и чего от него хотят… А мне, собственно, именно это было и нужно.
– Плевать мне на твою «супругу», Эдик, – сказал я. – Плевать… Мне нужна сабля. Ну – где хранишь: в шкафу? На антресолях?
– Какая сабля? – снова возмутился он. Впрочем, его возмущение было пассивным, если можно так выразиться. – Зачем так говоришь, да?
– Значит, нет дома сабли краденой? – спросил из салона Ленька.
Мамедов посмотрел на него. Смотреть ему пришлось против низкого вечернего солнца, и навряд ли он что-нибудь толком разглядел – разве что темный костюм, светлую сорочку и галстук.
– Нет никакой сабли, – ответил он и даже приложил руку с трубой к сердцу. – Клянусь – нет.
– Хорошо, – сказал я. – Веди домой, сами посмотрим.
– Зачем? – насторожился он.
– Ты что – дурак? – спросил я, но вклинился Ленька из своей загадочной глубины салона:
– Не надо оскорблять гражданина, товарищ капитан. Он не хочет пускать нас в квартиру – не надо. Это его конституционное право… Верно?
Я кивнул, и Этибар-оглы тоже кивнул. Он слышал из салона некий начальственный голос, который вроде бы защищал его интересы, и поэтому он кивнул трижды. Я тоже еще раз кивнул и сказал Леньке:
– Верно, товарищ прокурор. А что же делать-то с ним?
– А что с ним делать? – переспросил «прокурор». – Если гражданин не хочет пригласить нас к себе, то, пожалуй, стоит нам пригласить его в гости. Для начала на десять суток по девяностой статье, а за десять суток я гражданину подберу уголовных дел столько, что на пожизненное хватит.
Леня произнес эти слова и рассмеялся. Мамедов побледнел еще сильней, стиснул свой телефон так, что костяшки пальцев побелели.
– Ну что, – сказал «прокурор» из своей значительной темноты, – заполнять постановление? Бланки-то у меня с собой, гражданин Мамедов. Осталось только вписать твою фамилию, и все – поедешь прямиком в «Кресты».
Солнце заливало красными лучами потолок однокомнатной квартиры Мамедова на последнем, четырнадцатом, этаже. Квартирка напоминала склад «секонд-хэнда» и по сути дела была им. Половину двадцати метровой комнаты занимали мешки с ношеным шмутьем из-за границы. Мешки лежали в прихожей, кухне и даже на лоджии… Висел тяжелый, густой запах дезинфекционной обработки.
– Мамедов, – спросил Купцов ошеломленно, – это что такое?
– Секонд-хэндом торгуем, начальник… да? Петрухин сплюнул и спросил:
– Секонд-хэнд у тебя, наверно, люкс, да?
– Очень хороший, очень… ЭКСКЛЮЗИВ. Совсем хороший, да?
Купцов помотал головой, посмотрел на Петрухина. Дмитрий вздохнул и сказал:
– Тут мешков пятьдесят, товарищ прокурор.
– Пятьдесят два, – сказал Мамедов. – Все из Европы.
– Тьфу, – сказал Купцов. – Пятьдесят два! Вот непруха. В них можно всю шайку Али-бабы спрятать вместе с награбленными сокровищами.
– Слушай! Зачем говоришь: награбленное? За все деньги платил. У. е. платил, да? Я тебе все бумаги покажу.
– Засунь их себе в жопу, – произнес Петрухин и сел на мешки.
Было совершенно очевидно, что даже если наспех досмотреть пятьдесят два мешка ЭКСКЛЮЗИВНОГО СЕКОНД-ХЭНДА, то потребуется несколько часов работы. Тем более что почти наверняка это будет бессмысленная работа… Вообще-то пройтись «по закромам» дело весьма полезное. Люди ведь разные вещи хранят, и иногда обыск дает совершенно неожиданные результаты. В квартире одинокой пенсионерки, которая всю жизнь проработала на фабрике или в школе, вы ничего интересного не найдете – ни оружия, ни наркотиков, ни ядов, ни золотого песка, похищенного на приисках… А вот в квартире барыги, да еще и «кавказской национальности», всякое бывает. Анаша, та вообще очень часто встречается.
Купцов подмигнул Петрухину и сказал Мамедову строго:
– Если у вас, Мамедов, хранятся в квартире предметы, запрещенные к гражданскому обороту, я советую выдать их добровольно.