— Ты в самом деле полагаешь… — Барон почесал затылок и с сожалением поглядел на присланную графом снедь. Потом со вздохом заключил: — Ладно, отдам солдатам. Парням сегодня повезло…
Впрочем, голодным никто не лег — предусмотрительный Эрлайл, оказывается, прихватил вдоволь провизии. Сам он почти не ел, грыз сухари, запивая из фляги, в которой, заподозрил Отфрид, было отнюдь не вино. Странный родич, странный… Совсем не похож на дворян, каких юный баронет знавал до сих пор.
Наутро господа собрались, Отфрид надел лучший костюм — тот самый, заботливо перешитый портным из старых парадных одеяний. Отец удивил баронета тем, что расчесался и даже попытался привести в порядок клочковатую бороду, чего за Фэдмаром отродясь не водилось… Волнуется все-таки, решил Отфрид. Солдаты, которым на суд идти не нужно было, тоже выглядели встревоженными. Никто, кстати, не жаловался на недомогание.
Отфрид робко заметил, подергав отца за рукав:
— Смотри, все наши здоровы, никакого слабительного не подсыпали.
— Значит, они настолько уверены в успехе, что не озаботились прибегнуть к специальным средствам, — отозвался дядя Удвин.
Тщедушный родич тоже переоделся и выглядел очень элегантно. В сравнении с богатым костюмом болезненно-желтое лицо Эрлайла выглядело еще более жалко, чем накануне.
Появился слуга в синем и красном, сообщил, поклонившись: его светлость отправился к заутрене — помолиться, а затем исповедаться, дабы с чистой совестью вершить суд; после службы состоится слушание дела, пусть господин Игмор будет готов — его вскоре пригласят.
Отец с дядей сели на лавки, Игмор принялся фальшиво насвистывать, Эрлайл — отбивать такт тонкими пальцами на рукояти меча. Отфрид тоже пристроился в углу и разглядывал извилистую трещину на потолке. Если склонить голову набок и смотреть сквозь ресницы, трещина напоминает дракона, а если широко раскрыть глаза и глядеть прямо, то совсем непохоже. Солдаты в соседней комнате притихли — должно быть, опасались привлечь внимание господина, когда тот нервничает.
Наконец сине-красный слуга явился снова и предложил следовать за ним. Фэдмар встал, переглянулся с родичем, тот пожал плечами… Отфрид пригладил складки камзола, поправил пояс, оттянутый слишком громоздким для хлипкого паренька мечом, и пристроился за старшими. В дверях Эрлайл пропустил племянника вперед, а сам подозвал оруженосца и отдал некие распоряжения. Что именно приказал своему человеку дядя, баронет из коридора не расслышал.
Слуга проводил их по галереям в другое крыло дворца, туда, где располагался зал. Подвел к украшенному витыми колоннами порталу, трижды громко стукнул и распахнул массивные створки. В зале стоял многоголосый говор, это было слышно даже из-за закрытых дверей, но, едва сине-красный постучал, стало тише.
Отец, следом Эрлайл, а за старшими и Отфрид двинулись в зал. Пока они входили, глашатай густым басом представлял ответчиков:
— Господин Фэдмар, барон Игмор, владетель Мэнса, сеньор Оквиля и Трейса, пожизненный судья Тренестрента, почетный член совета Рейкта…
Бас перечислял названия и титулы, являвшиеся ныне пустым звуком и свидетельствовавшие разве что о былом величии рода, к сегодняшнему дню утраченном.
— …с сыном! — заключил глашатай.
Имя баронета не прозвучало, что также являлось косвенным свидетельством пренебрежения, оказываемого холуями графа Оспера ответчикам. Слуги знают мнение господина и действуют в соответствии с хозяйским настроением.
Вслед за Игморами пришел черед Эрлайла, перечень его титулов оказался раза в три короче, чем у Фэдмара, но тоже вполне солидным. Тем временем Отфрид осторожно выглянул из-за спин старших родичей, и от горькой несправедливости сжалось сердце: зал был полон людей, чье предназначение — служить Игморам, но сегодня эти ничтожные человечки надувались от спеси при виде его, баронета Отфрида, при виде его скромного костюма, его старых потертых ножен… Они ухмыляются, предвкушают расправу… Мальчик сам не заметил, как рука сжала рукоять оружия. Придет час… Придет час, и все они заплатят за это унижение! Отфрид заставил себя разжать пальцы, вытянулся во весь свой невеликий рост и расправил плечи. Не сегодня, так потом — эти людишки обречены. Он отомстит, и чем дольше придется ждать, тем более жестокой будет месть Игмора. И еще одна мысль: отец действует неверно, отщипывая по кусочку силы и власти, которыми незаконно владеют чужие. Их слишком много в этом зале, если брать у них понемногу — не хватит жизни десяти поколений Игморов! Когда он, Отфрид войдет в силу, он станет действовать иначе. Он повергнет всех одним ударом. И тогда мир придет в равновесие — в нем будут лишь Игморы и слуги Игморов. Так будет правильно!
Подавив раздражение, Отфрид оглядел зал. В центре, спиной к высоким окнам восседал сам граф Оспер. Крупный мужчина с аккуратно подстриженной черной бородкой, утопающий в шитых золотом одеяниях синего и красного цветов, его окружают приближенные и телохранители. Разумеется, вассалы с прислугой также были наряжены в цвета сеньора. Поскольку расположился Оспер на подиуме и его кресло, напоминающее трон, было самым высоким, выходило, что золотой обруч с тонкими зубцами, символ графского достоинства, венчает красно-синий холм. По правую руку от Оспера находились места истцов — там расселись Лоренеты и прочие сеньоры, что принесли жалобы на Игмора. Слева также были приготовлены ряды сидений, однако они пустовали. Им суждено оставаться незаполненными до конца разбирательства, ибо ответчиков представляют лишь трое — отец и сын Игморы да Эрлайл.
Оставшееся пространство было заполнено скамьями и рядами кресел. Скамьи — для простолюдинов, жителей Мергена, пожелавших полюбоваться редким действом. Кресла — для персон поважнее, их заняли дворяне, не участвующие в распре. Старательно сохраняя показное спокойствие, ответчики прошли к отведенным им местам. Конечно, по сравнению с многочисленными истцами они выглядят сейчас довольно убого, подумал Отфрид. Что ж, поглядим, с каким видом эти надутые господа будут покидать зал, в который наверняка вступали с гордым и важным видом. Баронет был уверен, что уверенность отца имеет основание. Наверняка этот невесть откуда взявшийся родич приглашен неспроста, под загадочными фразами, которыми обменивался с ним барон, что-то кроется… Что? Это Отфрид скоро узнает. Мальчик занял место позади старших и приготовился слушать. Он предположил, что сейчас последует перечисление титулов господ, представляющих противную сторону и это затянется надолго, но нет — должно быть, глашатай назвал истцов, пока Фэдмар с союзниками следовал в зал. Так что сразу перешли к делу.
Глава семейства Лоренетов, краснощекий и толстый, поднялся, разгладил пышные усы и принялся бубнить, перечисляя многочисленные обиды, которые учинил ему и его соседям зловредный Фэдмар, барон Игмор. Голос толстяка был слаб, его слова вряд ли долетали до задних рядов, но граф Оспер кивал в такт, посверкивая золотом венца в разноцветных лучах, на которые был просеян витражами солнечный свет. Глядя на сеньора, кивали и окружающие графа сине-красные челядинцы. Впрочем, его светлость наверняка ознакомился со списком преступлений Игмора загодя и теперь вряд ли прислушивался. Лоренет бормотал и бормотал, монотонно и негромко. В задних рядах публики, не участвующей в судебном разбирательстве, уже слышались негромкие разговоры и скрип стульев — зрителям надоело. Да и союзники истца тоже, наверное, с трудом сдерживались. Об этом красноречиво говорили кислые гримасы на их лицах.
Наконец, когда шум в зале стал уже совершенно неприличным, Лоренет закончил свой перечень, поклонился графу и сел.
— Итак, — громко произнес его светлость, — что вы можете сказать, барон? Признаете ли, что совершили все, что описал господин Лоренет? Быть может, нам следует пригласить свидетелей?
После слов Оспера говор в задних рядах усилился, поскольку похоже было, что процесс идет к концу. Фэдмар встал и гулко откашлялся. Стало немного тише.
— Ваша светлость! Господа! Я прошу позволения моему родичу и союзнику благородному Эрлайлу выступать от имени ответчика!
Удвин поднялся. Зрители в задних рядах заелозили, гремя стульями — многие привстали, чтобы разглядеть рядом с могучим Фэдмаром невзрачную фигурку его родича. Оспер кивнул и поднял ладонь, жестом приглашая Эрлайла начинать. Тот поклонился графу, затем отвесил поклоны вправо и влево:
— Ваша светлость, господа…
Говорил Эрлайл негромко, но очень отчетливо. Публика притихла, навострив уши.
— Прошу меня простить. Я, признаться, не слишком внимательно прислушивался к перечню, что зачитал благородный господин Лоренет, но, зная кузена Фэдмара, не сомневаюсь: истец не только огласил деяния моего родича совершенно точно, но и многое опустил. Да, благородному господину Лоренету и другим благородным господам — тем, что сидят там, напротив, — новый поклон, — пришлось немало перенести от Фэдмара, ибо он горяч и вспыльчив. Клянусь мечом, они долго терпели, прежде чем осмелились хотя бы принести жалобу!
По мере того как Эрлайл говорил, в зале становилось все тише и тише. Потом раздалось несколько смешков.
Отфрид не верил своим ушам. Что такое говорит странный родич? Баронет покосился на отца — тот как будто доволен. Ухмыляется в бороду. Непонятно…
— Однако, — продолжал Удвин, — распря длится не со вчерашнего дня. Не знаю, с этого ли началось или с чего другого… Дед нынешнего Игмора, барон Унтрейт, был оскорблен прадедом присутствующего здесь господина Лоренета, и…
— О чем вы говорите? — недовольным тоном произнес граф. Вельможе казалось, что дело решено и ему вот-вот предстоит огласить приговор, но защитник завел странные речи.
— С вашего позволения, — не смущаясь тем, что его перебили, продолжал Эрлайл, — я готов зачитать список обид и оскорблений, нанесенных моим родичам Игморам Лоренетами, Гайсами, Торквельдами и прочими истцами. — Дворянин извлек из кармана свиток и высоко поднял его, давая длинному пергаменту развернуться. В зале снова послышались смешки.
— Постойте, постойте! — воскликнул Оспер. — Если господин Игмор имеет какие-то претензии к присутствующим здесь дворянам, он мог бы принести жалобу, как это сделали истцы.
— Увы, ваша светлость. Барон Игмор является вассалом его величества короля, а докучать сеньору мелкими просьбами считает неуместным. Как истинный дворянин, мой родич предпочитает подобные незначительные вопросы решать самостоятельно, не взывая к сеньору или местному правосудию. Итак, если позволите… — Эрлайл откашлялся и, поднеся список к глазам, близоруко сощурился.
— Постойте, дайте этот документ мне! — потребовал Оспер, протягивая руку.
По красно-синей пирамиде, увенчанной графской короной, прошло волнообразное движение сверху вниз, от последнего ряда отделился невзрачный субъект — должно быть, слуга низкого ранга, — подбежал к Эрлайлу и принял бумагу. Затем опрометью кинулся обратно и вручил документ кому-то у самого основания пирамиды, тот передал дальше… в конце концов пергамент оказался в руках Оспера. Вельможа развернул свиток и принялся читать.
В зале стало шумно, зрители обменивались впечатлениями — действо оказалось занимательным.
— Что это? — пробормотал граф. — Что за ерунда? Потрава посева… во время охоты… семь лет назад… на турнире оруженосец Гайса не уступил очереди у водопоя оруженосцу Игмора… тоже семь лет назад… А это… Пять лет назад? Оскорбил словом? Задержал гонца? Три года назад?
— Прошу прощения, ваша светлость, — печальным тоном произнес Удвин, и при его словах снова стало тише, гости прислушивались к негромкому голосу тщедушного защитника, — когда речь заходит о чести и достоинстве, мой родич не признает мелочей и не ведает срока давности. Оскорбление есть оскорбление! Мы с Фэдмаром будем весьма удивлены, если ваша светлость рассудит иначе.
Граф нахмурился. Задумался. Наконец произнес:
— Да, это так… но сегодня мы разбираем не обиды, нанесенные Игмору, а обиды, нанесенные им! Вот взять хотя бы это… нападение на вассала, похищение жены и ребенка…
— Да какое похищение! — рявкнул, поднимаясь, Фэдмар. — Ни малейшей обиды не нанесли. Игмор не сражается с женщинами и детьми! Да я!..
— Погоди, — осадил родича Эрлайл.
К удивлению Отфрида, отец послушно сел и затих. И снова заговорил дядя.
— Рискуя навлечь на себя немилость вашей светлости, — поклон графу, — я все же замечу, что нынче истцы и ответчик — не купцы или крестьяне, misera contribuens plebs.[7] Споры между благородными господами, если претензии взаимны, мы можем разрешить Божьим судом.
Удвин трижды хлопнул в ладоши — двери распахнулись, и в зал вступил оруженосец Эрлайла. Следом трое солдат Игмора внесли полный боевой доспех сеньора. Железо в их руках гремело и лязгало сочленениями, заглушая твердый стук подошв. Зал затаил дыхание. Латы выглядели угрожающе, от гладкой стали словно повеяло холодом.
Отфрида больше всего заинтересовали не перипетии судебного процесса, не аргументация сторон, даже не выражение лица графа Оспера, от которого, казалось бы, зависит исход тяжбы, — самым интересным было умение дяди Удвина увлечь зал, заставить, когда нужно, шуметь, а когда нужно, притихнуть. В этом было нечто сродни чуду — огромная толпа подчинялась мановению руки и негромкому слову тщедушного Эрлайла. Может, дядя — колдун? Может, он навел чары и волшебством заставил две сотни человек подчиняться его голосу и жесту? Вот сейчас, пока оруженосцы, гремя железом, шагают между рядами, зрители молча глядят на них.
— Да! — снова поднимаясь, рявкнул Фэдмар. — Я предлагаю решить наши тяжбы Божьим судом. Облачимся в доспехи, сядем на коней, возьмем оружие — и там, на ристалище, пусть Всевышний рассудит, кто прав!
Эрлайл улыбнулся, растягивая тонкие бледные губы. Зрители взвыли, предвкушая новое развлечение.
— Погодите! — перекрывая крики публики, возопил Оспер. — Если обиды, нанесенные господином Фэдмаром соседям, в самом деле велики, то в этом списке я вижу сущую ерунду, либо давние, давно забытые деяния!
Когда заговорил граф, шум унялся — отчасти.
— Я вынужден повторить, — повысил голос Удвин, — что для нас с Фэдмаром нет обид больших и малых, нет и срока, способного смыть обиду. Впрочем, если вашей светлости угодно, я готов зачитать оскорбления, произнесенные Лоренетом и другими сеньорами, сидящими на той стороне зала, не далее как вчера! На пиру у вашей светлости! И «поганый ублюдок» будет в моем списке самым безобидным! Мне зачитать перечень
* * *
После того как разбирательство было окончено, зрители, громко обсуждая занимательное действо, сгрудились у выхода из зала, истцы тоже торопливо направились к дверям, граф Оспер вполголоса спорил с дворянами свиты, а ответчики остались сидеть там же, на своих местах — ждали, пока схлынет толпа. Фэдмар, потянувшись, откинулся на спинку стула и заявил:
— Мне даже немного жаль, что его светлость не стал предлагать нам Божьего суда. Первым в списке истцов шел Лоренет, и я бы с удовольствием выбил из него…