— Да, это демонесса из шумерской мифологии. Считается их прародительницей.
— Я слышал только названия вроде «духи ночи», «не мертвые» или просто вампиры, — немного растерянно ответил Джеймс, чувствуя себя опять студентом.
— Почитайте о Лилит и поймете, — посоветовал ректор. Он стал вдруг совсем грустным, — не скрою, я всегда терпеть не мог наше высшее общество и особенно таких крово… таких снобов, как Вы и Ваш отец, но если вы намерены уничтожить этих демоном, я всецело на вашей стороне.
Джеймс рассеяно кивнул.
— А эрландские сектанты?
— Люди Даны на нашей стороне, — очень жестко произнес Адамас и буквально вонзил в Джеймса взгляд, — поймите, этих тварей надо уничтожить! Они — зло. Их надо уничтожить, что бы они ни говорили, как бы ни угрожали, чего бы ни сулили, — в глазах профессора бывший студент заметил чувства, которых прежде никогда у того не замечал: отчаянье и мольбу, — если у Вас в руках окажется подходящее оружие, прошу, не сомневайтесь, воспользуйтесь им, во имя Бога!
— Если из-за этих существ погиб мой отец, — очень спокойно произнес Джеймс, — для меня это больше, чем дело чести. Вы сейчас еще упомянули каких-то моих предков… Вы имели в виду графа Ди?
— Дело чести, — бесцветно прошептал профессор, отведя взгляд, — да, именно графа Ди. Почитайте про Лилит и поймете.
Разговор можно было считать законченным.
— А что мне передать мистеру Смиту и премьер-министру? — спросил Джеймс, уже подходя к двери.
— Передайте, чтоб они проваливали к морскому черту. Или к какому угодно!
— Дышать живительным лондониумским воздухом? — наивно уточнил Седрик.
Миссис Морис поставила поднос и покачала головой с еще большим укором:
— Нехорошо девочке всё время сидеть взаперти. Мистер Кинзман не держал её в доме, как пленницу, она ходила за покупками и просто гуляла.
— Мистер Кинзман мог себе такое позволить, его не приглашали на собрания правительства, — отмахнулся Джеймс, — я не хочу, чтобы её видели входящей и выходящей из моего дома.
Седрик промолчал и только красноречиво ухмыльнулся. Но миссис Морис молчать не желала:
— Что за глупые предрассудки? Вот у нашего соседа служит повар-чанхаец, отличный повар! — она со звоном переставила чашки. — И долго девочке так сидеть? Мы должны учить и воспитывать её, как подобает приличной леди. Таков наш долг. Эти бедные люди ведь не виноваты, что родились в дикой стране, среди грязи, невежества и язычества! Наша священная обязанность принести им свет цивилизации, привести к этому свету.
— Миссис Морис, а Вы могли бы стать отменным миссионером, — с явной скукой в голосе заметил Седрик.
— Мой покойный супруг был миссионером, — экономка гордо вскинула подбородок, — он погиб много лет назад в южной Африке от стрелы дикаря. Но поверите ли, я не держу зла на того дикаря. Это не его вина, а его беда, а наш долг сделать всё, чтобы этой беды больше не было. Это наше тяжелое и почетное бремя. Знаете, я недавно прочитала такое замечательное стихотворение во «Временах»…
— Вы читаете «Времена»? — невежливо хмыкнул Джеймс. Громкая речь миссис Морис была для него неожиданной, он и не знал, что старая экономка так интересуется вопросом отношений с отсталыми народами.
— Это Огденс читает, а мне просто случайно попалось на глаза то стихотворенье, — она обвела их обоих еще одним строгим взглядом, — там всё так точно сказано, мол, не бойтесь брать на себя бремя белого человека и нести его, пусть это и неблагодарный труд. Обязательно прочтите!
— Непременно, — кивнул Джеймс, — но прошу Вас, пусть мисс Агрэ побудет в доме, хотя бы до окончания моего расследования.
Миссис Морис только тяжело вздохнула, но больше не стала спорить. Молча забрала пустой поднос и вышла, всем своим видом говоря, как молодой лорд искажает высокое предназначение своей нации.
Вновь воцарилось неловкое молчание.
— Когда закончится расследование, — произнес Седрик, глядя в потолок, — мы с Джаей поженимся и уедем в Хиндию.
Сказано это было так просто и буднично, словно они собирались всего лишь прогуляться по парку после обеда.
— Дабы не смущать вас с Элизабет своим видом, — так же спокойно добавил виконт Спенсер. Слишком спокойно, без единого оттенка каких бы то ни было чувств.
— И оплачивать эту вашу затею, видимо, придется мне, — Джеймс решил не воспринимать всерьез подобное заявление. Хотя, конечно, с Седрика станется!
Тот не ответил. А примерно через полминуты очередного гнетущего молчания вдруг резко переменил тему:
— Ты, я слышал, сегодня навещал нашу любимую «альма матер»?
— Да, навещал, — неохотно признался Джеймс.
— И как поживает уважаемый ректор?
— Прекрасно.
— Так уж и прекрасно? — Седрик недоверчиво нахмурился. — Что за дела у него с Кинзманом, ты узнал?
— Узнал. Ничего полезного он не сообщил.
Седрик фыркнул и опять задумчиво уставился в потолок. Но было бы наивно полагать, что он так просто оставит эту тему.
— И что ты обо всём этом думаешь? — серьезно спросил он. — Во что ввязался Кинзман?
Джеймс как можно непринужденнее пожал плечами. Нет, ближе подпускать Седрика к этой истории нельзя. С его-то идеализмом и безрассудством, он, во-первых легко поверит, а во-вторых, страшно даже представить, что может натворить потом!
— Похоже на какую-то незаконную сделку и месть обиженного компаньона. Мы в комитете подозревали, что дело связано с алхимией…
— А что, если Кинзман и его загадочный покупатель, мистер Ди или как его там? — воскликнул кузен, переводя взгляд с потолка на Джеймса. — На самом деле собирались уничтожать каких-то чудовищ?
Бледное лицо Седрика внезапно оживилось, в глазах блестел совершенно детский азарт.
— Глупости, — бросил Джеймс, стараясь не смотреть на него, — и правительственный комитет не стал бы ловить призраков.
— Да при чем здесь твой комитет! — Седрик раздраженно отмахнулся пустым стаканом. — Я вот сейчас вспомнил, насчет моего знакомого репортера, Риплинга…
— Вспомнил? — судорожно дернулся Джеймс. Что, Седрик уже ввязался в это дело, а он и не заметил?
— Да, наши пути пересеклись в Тегеране, я, вроде бы, уже говорил, — Седрик встал с кресла и прошелся по комнате, — он там снимал какую-то очередную хронику, а я тосковал по родине… Вечерами мы с ним сидели в клубе при посольстве, только там и можно было найти сносную выпивку. Вообрази себе, в этой Персии нигде не продают спиртное!
— Да, да. И что же Риплинг?
— Обсуждать нам было особо нечего, и как-то раз он мне обмолвился, что ищет местных…хм, кого-то вроде колдунов, он назвал их «охотниками на ламий». Сказал, что ему нужно доставить в Лондониум ритуальные кинжалы, такие, которыми у персов принято убивать нечисть. А еще сказал, что неплохо бы выторговать у местных имамов меч пророка Мухаммеда, мол, по легендам, у него было несколько мечей, и один хранится в Персии.
— Ламий? — переспросил Джеймс, впрочем, ничуть не удивившись словам кузена.
— Ламия — это, как я понял, тварь из их мифологии, полуженщина-полузмея, пожирающая младенцев, — уточнил Седрик, налив еще шерри и неторопливо прошагав от стола к окну, — пьет кровь и всё в таком духе.
Джеймс не ответил. Он подумал о «детях Лилит». Нужно было как-то отвлечь Седрика от этой темы.
— Подозреваю, что от твоего приятеля-репортёра толку будет не больше, чем от прочих свидетелей, — хмыкнул он, решительно вставая с кресла, — приходи на открытие выставки, Элизабет будет рада тебя видеть.
— О, спасибо за оказанную честь! — фыркнул тот и отвернулся к окну.
Джеймс почти не сомневался, что кузен всё равно бы пришел, так уж лучше пригласить его самому.
— А теперь прошу меня извинить, мне нужно еще поработать, — сказал лорд, направляясь к выходу из гостиной.
— А что если, — резко произнес Седрик, оборачиваясь к нему, — что если это правда, и такие вот ламии завелись в Лондониуме? Приползли сюда из заморских стран?
Джеймс тоже обернулся и поймал его взгляд. В глазах Седрика и во всем его виде Джеймсу вдруг показалось нечто такое неуловимо-тревожное, что бывает у людей на первых стадиях безумия.
— Седрик, это сказки, — очень спокойно произнес он. — Пожалуйста. Тебе пора повзрослеть.
Последнее касалось не только и даже не столько «сказок».
Кузен лишь криво ухмыльнулся и залпом допил шерри.