Елена, да и Стас замерли в ожидании.
– Итак? – поторопила полковника женщина.
Наступил судьбоносный (как любили выражаться во времена ходасевичевской зрелости) момент.
Валерий Петрович мог сказать «нет», и все в его жизни будет идти по-старому. Одинокие завтраки перед телевизором и вкуснейшие обеды, на которые никто не приходит. Разгадывание в уме криминальных головоломок из ежедневных теленовостей – которое никому ровным счетом не нужно…
Вдобавок то, что случилось с Аллой Михайловной, навсегда (Ходасевич был уверен в этом) останется тайной. Во всяком случае, для него. Даже если дело будет случайно раскрыто (в чем полковник сильно сомневался), никто не потрудится сообщить ему, что же на самом деле произошло. А пропавшая женщина, даже если судить о ней по, так сказать, отраженному свету – рассказу дочери и зятя, – показалась Валерию Петровичу чем-то милой. И еще – ее ему было жаль.
К тому же в исчезновении пенсионерки Долининой была некая нелогичность, противоречие с обычным ходом вещей. Из дому как раз уходят особы на пятьдесят лет моложе. А тут… Немолодая женщина втайне от подружки-соседки (от которой у нее в принципе не существовало секретов) покидает свою дачу. Судя по оставленному под половичком ключу, думает, что оставляет жилище ненадолго. И – исчезает. И вот уже двое суток от нее нет ни слуху ни духу. В этом заключалась тайна, загадка. А Валерий Петрович любил разгадывать загадки. И не выносил нераскрытых тайн.
Плюс к тому деньги… Что ж, они тоже являлись немаловажным фактором.
И полковник сказал:
– Я согласен.
Елена облегченно задвигалась на своем стуле и бросила на супруга торжествующий взгляд. Стас тоже выдохнул, но у него согласие Валерия Петровича вызвало (Ходасевич мог поклясться) скорее досаду – которую он, впрочем, постарался скрыть.
В дальнейшем разговор проходил в конструктивном, деловом стиле. Договорились, что полковник соберет вещи, потребные ему на даче, а супруги заедут за ним завтра (как раз наступала суббота), чтобы на своей машине отвезти его в Листвянку. Там они помогут ему устроиться, познакомят с обстановкой и окружением.
Когда гости уже собирались уходить, Валерий Петрович мимоходом поинтересовался – словно только что вспомнил или речь шла о вопросе незначащем:
– Вы говорили, у вашей мамы имелся мобильный телефон?
– Да, конечно.
– Скажите мне его номер.
– Но он сейчас все равно не отвечает.
– Я понимаю. И тем не менее. И оставьте мне все ваши номера телефонов: домашние, мобильные – каждого члена семьи, включая вашего сына.
Дама на память продиктовала Ходасевичу номера.
На прощание она протянула полковнику руку, заглянула в глаза и проворковала, почти интимно:
– Прямо сейчас мы со Стасом заглянем на квартиру к маме.
Решила вести себя с ним самым любезным образом – притом, что полковник нисколько не сомневался в том, что она умела быть любой.
Стас пожал руку Ходасевичу даже подобострастно. Вероятно, умение подлаживаться (и подкладываться) под сильного являлось доминантой в его характере.
Когда визитеры вывалились из квартиры, Валерий Петрович наконец с наслаждением закурил. Оба гостя, судя по их довольно свежим (для сорокалетнего возраста) лицам, привычке к табаку подвержены не были, и Ходасевич не счел возможным травить их своими любимыми болгарскими сигаретами.
Когда он зажег вторую от первой, сознание очистилось от никотиновой абстиненции настолько, что к полковнику вернулась способность анализировать.
Конечно, полмиллиона долларов наследства (триста – дача, двести – квартира) – вполне достаточный куш для того, чтобы дочь не пожалела родную мать. И, если разобраться, полноценного алиби нет ни у Леночки, ни у Стаса. К тому же благодарные детки вполне могли нанять киллеров… Но если Леночка покусилась на Аллу Михайловну (допустим, руками наемных убийц) – зачем ей тогда устраивать шоу с приглашением частного детектива? Для отвода глаз вполне хватило бы заявления в милицию…
А вот зять Стас показался Валерию Петровичу каким-то мутным. В нём, похоже, вполне хватало скользкости, чтобы замыслить убийство любимой тещи… Да и соседка Любочка, подружка пропавшей, художница и завязавшая пьяница, тоже представлялась объектом, который не стоило сбрасывать со счетов – во всяком случае, поговорить с ней будет весьма интересно…
А впрочем, информации у Ходасевича пока было явно недостаточно, чтобы строить гипотезы, хотя бы даже приблизительные.
Вот приедем в Листвянку, решил полковник, там и разберемся.
Глава 2
Маленькому Бури этой осенью повезло очень. Их бригаду хороший человек на работу взял. Хозяин хоть и ругался по-матерному, и «чурбаном проклятым» отца обзывал, но не дрался и деньги обещал заплатить хорошие. И, наверное, отдаст, без рублей не выгонит. На этот счет у маленького Бури глаз был наметанный. Хороший человек хозяин Василий. Порядочный.
А еще повезло Бури потому, что, когда в фундамент бетон заливать стали, осень началась. И отец сказал, что Бури не надо бетон ложить. Ты, сказал, слабый, поэтому толку от тебя мало – хотя Бури и носилки может носить, и песок в бетономешалку засыпать, и бетон раскидывать. Однако пусть лучше (отец сказал) маленький Бури пропитанием бригаду обеспечивает. Толку, сказал Имомали, больше будет. Пожалел его, хотя вслух о том отец ни слова не выговорил. Но это без слов понял Бури, и оттого в груди у него тепло стало.
Отец сказал: мальчик за грибами ходить будет. На всю бригаду собирать, а они грибы за обедом будут кушать. Хорошая экономия получится, а то у русских в магазинах все дорого очень. Большой и толстый хлеб из тех, что крошится, пятнадцать рублей стоит! Можно все деньги, что заработаешь, в магазинах на еду оставить.
А маленький Бури грибы собирать умеет. Недаром он уже третий год в России живет. Он даже плохие от хороших грибов отличает и знает, какие из хороших – совсем хорошие, русские их «белыми» называют. Хотя если много варить, а потом еще жарить, все грибы становятся хорошие, и разницу между просто хорошими и «белыми» никто не заметит. А вот если он плохой гриб соберет и его покушают, тогда вся бригада умереть может. Поэтому задание у маленького Бури было не простое, а ответственное. Но совсем не такое тяжелое, как бетон ложить. Намного легче.
Отец Бури показал, в какой стороне от русского кишлака под чудным названием Листвянка, где они жили на участке хозяина Василия, лес располагается. Отец у мальчика большой человек, у него даже велосипед имеется. Он сам по поселку ездит и потому все, что вокруг есть, знает: и магазин, и почту, и станцию, и лес. Но велосипед мальчику, чтоб тот до леса доехал, он, конечно, не дал. Да и не умеет Бури ездить на велосипеде. О том, чтобы на нем прокатиться, ему только мечтать приходилось.
Отец сказал: до самого густого леса, где грибов может быть очень много, от ихнего дома ходьбы один час. Туда и иди, прямо. И рукой махнул, в какую сторону.
Вот вчера мальчик туда по грибы и ходил. И позавчера. Затемно домой возвращался, по целому пакету приносил. И повар грибы готовил, и все бригада кушала. И отец Имомали маленького Бури хвалил.
И сегодня, когда солнце еще не встало, а только голубым небо черное окрасило, отец маленького Бури разбудил. До завтрака еще целый час оставался, но отец мальчику большой ломоть русского хлеба дал. Бури хлеб под рубашку сунул и пошел в сторону леса.
Сперва он шагал по поселку. Быстро шел, потому что холодно в одной рубашке-то было и еще он русских милиционеров боялся. Документов у Бури нет, и денег тоже нет, конечно. Поэтому если русские стражники его схватят, то в тюрьму посадят, а потом домой в тюремном поезде отправят. Тогда он отца больше никогда не увидит. Вместе с матерью и сестрами голодать будет. Денег, чтоб в Россию обратно поехать, он точно никогда больше не наберет.
Улицы в поселке были прямые, а дома разные. Были очень красивые и высокие. А попадались маленькие и кособокие, навроде того, в котором их бригада живет. Но они там жили, потому что для русского хозяина Василия большой красивый дом строили. А во многих лачужках, что вдоль улицы стояли, никто не жил. Там окна были щитами заколочены, а участки все деревьями заросли, словно в лесу.
А еще имелись дома не большие и не маленькие, а средние. Дачи называются. Кое-где в них русские и сейчас жили – а чаще нет, потому что уже осень началась и они в Москву вернулись.
Потом маленький Бури перебежал большую дорогу, по которой красивые автомобили ехали, а в них большие русские люди сидели. Затем еще немного поселок продолжался, и из-за заборов большие собаки на мальчика гавкали. А вскоре лес начался.
Наверно, и в нем можно было грибы собирать, но Бури знал, что, если не возле поселка ходить, а уйти подальше, там грибов больше будет.
Лес был чистенький, с опушками и тропинками. А тут и солнышко поднялось. Совсем весело стало. Бури даже запел. Пел он на своем языке, конечно, а песню складывал тут же, на ходу, обо всем, что ему на пути встречалось. «Вот русское солнышко встало… – пел он. – В России холодно… И даже русское солнце такое холодное, что маленького Бури совсем не греет… И земля здесь холодная и плоская. Все такое плоское в России: и поля, и лес… И гор совсем не видно… Все здесь ровное, словно стол… Скучно маленькому Бури без гор…»
Бури полем прошел и в настоящий дикий лес вступил. Здесь уже, наверно, можно было грибы собирать, и он их под деревьями даже видел, но выдержал характер и к ним бросаться не стал. Решил совсем далеко зайти, чтобы очень много грибов было. Чтобы больше получилось, чем вчера, и чем позавчера. Мальчик три полиэтиленовых пакета из дома захватил и решил все их грибами набить, чтобы отец и бригада хорошо покушали и Бури похвалили.
В ближнем лесу ему люди встретились. Одни только русские мужчины, а женщин и детей нет совсем. И даже странно: почему русские мужчины бетон не месят или другую тяжелую работу не делают, а по лесу грибы собирают? Ведь грибы собирать не для мужчин работа, а для маленьких. Ну, и для женщин, конечно.
Бури тех дядек, кто ему в лесу встречался, старался далеко стороной обходить. Чтоб его даже не заметили. Его и не замечали, хотя он бесшумно по лесу не умел ходить. Кусты шуршали и сучки под ногами трещали. Но люди на него внимания не обращали. А про шум думали, наверно, что это лесной зверь шумит.
Но однажды Бури одного дядьку не заметил и почти лицом к лицу с ним столкнулся. Тот под деревом стоял и под корни ему глядел. Грибы, наверно, высматривал. Маленький Бури прямо на него вышел. И был этот русский мужчина большой, в красной майке и с толстыми руками, а на руке синий рисунок. «Татуировка» называется. Он голову поднял и маленького Бури заметил.
Заметил и улыбнулся, но улыбка у него была не добрая, а жестокая, словно он не человек, а опасный зверь, вроде леопарда.
– О, чурка!.. – сказал мужчина.
Попятился маленький Бури.
– А ну, иди сюда! – приказал русский с татуировкой.
Бури не послушался и еще на два шага отступил.
– Иди сюда, я сказал тебе! – заорал мужик.
Тогда мальчик развернулся и бросился через кусты наутек.
– А ну-ка стой! – заорал русский и заругался по-матерному.
Бури не остановился, только сильнее припустил.
Сзади него послышался шум погони. Кусты трещали и ломались, слышался топот и даже тяжелое дыхание.
Маленький Бури понесся не разбирая дороги.
– Стоять! – кричал мужик, задыхаясь. – А то я тебя как ща поймаю, да… – а дальше водопад грязных слов.
Но мальчик останавливаться не стал, а помчался еще быстрее.
Маленький Бури все бежал и бежал, и ему было страшно. И от собственного дыхания и топота ему казалось, что его преследуют.
Наконец он упал с размаху на землю, потому что очень устал и испугался, и заплакал.
– Дяденька, не бейте!.. – всхлипнул он по-русски и зажмурился.
Но никто его и не бил. В лесу было тихо. Погоня отстала. Только птица какая-то лесная – ее, наверно, Бури вспугнул – три раза тревожно прокричала.
Бури обрадовался, что от погони оторвался и его бить не будут. Встал с земли. Слезы со щек вытер. И тут увидел: прямо на месте, где он лежал, торчит изо мха шляпка гриба. Пузатенькая. Бури нагнулся и сорвал его. Точно, самый лучший гриб! «Белый» по-русски называется. Сунул его мальчик в пакет – а как сунул, так сразу и второй гриб увидел.
И начался у Бури праздник. Много он на той поляне грибов собрал.
А в лесу почти темно было, словно вечером. Это потому что вокруг огромные ели росли. Ели – священные деревья русских. Они их зимой из леса в свои жилища приносят и украшают. Но здесь, в грибном лесу, ели были настолько огромные, что ни в один дом, даже в самый высокий, не влезли бы.
А потом мальчик еще дальше в лес ушел, и снова нашел белый. Так и ходил, и собирал, пока не устал совсем. А как устал, сел на пень. Хлеб, что отец ему дал, поел. А потом прилег на опушке на солнцепеке, и, хоть и холодно ему было лежать на земле, уснул.
Проснулся Бури оттого, что совсем холодно стало. Глянул: Аллах всемогущий, солнце-то совсем низко над деревьями висит!.. Вот-вот зайдет, вечер начнется.
Бури схватился, вскочил. Посмотрел: добыча при нем, рядышком. Никто ее не украл. Он всего один пакет набрал, зато полный, и почти одних белых. Теперь домой надо идти. В темноте грибы не пособираешь.
Найденное еще надо до отца донести – чтобы плохие русские люди добычу не отобрали и стражники-милиционеры не задержали. И Бури припустил в сторону русского кишлака Листвянка, где отец и его бригада дом русскому Василию строили.
Путь домой больше времени занял, чем дорога в лес. Пакет тяжело нести было. Вдобавок, как только Бури в ближнем лесу людей замечал, сразу затаивался и пережидал. И они его не замечали. Мимо проходили или на велосипедах проезжали. Хорошо еще, Бури не заблудился. Почти все время правильно назад шел. Он по солнцу умел направление определять – даже если светило уже на ночь спряталось. Куда идти, он как будто душой своей чувствовал.
Когда маленький Бури большую дорогу перешел, машины по ней уже с включенными огнями ехали. А когда по улицам русского кишлака пошел, совсем темно стало. В больших каменных домах, где жили, свет горел. А фонарей на улицах совсем не было. Темнота.
Бури почти побежал, потому что знал, что, когда темнота наступает, отец и бригада работать прекращают и обедать садятся. А он, получалось, к обеду им грибов не принес. Но все равно ведь его покормят, еще со вчера грибы остались, а отец распорядится, чтобы новую порцию кашевар назавтра приготовил. И, может быть, похвалит маленького Бури при всех.
А когда он уже на ту уличку выбежал, где дом хозяина Василия стоял и до отца два шага оставалось, мальчику вдруг странная фигура преградила путь. Он ее в темноте заранее не приметил – и прямо в нее уткнулся. Фигура очень высокая, в каком-то балахоне и лицо капюшоном прикрыто, так что его почти не видно.
– Здравствуй, мальчик, – проговорила фигура по-русски, и голос у нее был странный, не мужской и не женский, а какой-то шелестящий, словно змея шипит.
Бури замер в изумлении.
А фигура продолжала тонким своим голоском:
– Хочешь шоколадку? – и протянула ему огромную плитку шоколада.
Бури и не знал, что такие большие плитки бывают. Как три или даже пять обычных шоколадок, что в магазине возле станции продаются. Даже на вид, в обертке, шоколад был очень вкусным. Мальчик вообще в жизни только один раз шоколад ел и помнил, что это очень вкусно. И он, как увидел лакомство, сразу почти забыл и про отца, и про грибы, и про опасности, которые от русских людей на улицах бывают, и про русских стражников-милиционеров.
– Ну, хочешь? – прошелестела фигура, и длинные пальцы сунули огромную шоколадку прямо под нос Бури. – Я тебе его подарю.
Бури сказал тихо:
– Хочу.
Русский человек сказал тогда:
– Пойдем. Не бойся. Я не сделаю тебе плохого.
И положил руку на плечо Бури.
Рука была очень цепкая, будто у мальчика на плече капкан захлопнулся.
* * *
Полковник Ходасевич проснулся рано: надо было подготовиться к переезду в Листвянку.
Вчера после ужина он позвонил своему нынешнему куратору полковнику Ибрагимову.