Это оказалось настолько физически трудным, что он буквально взмок от пота и боялся, как бы не свалиться. Но все же нащупал ручку и вцепился в нее.
Дверь отворилась. Роджер постоял немного на пороге, чтобы привыкнуть к свету, потом смело шагнул в соседнюю комнату.
Она была пуста.
Из-за двери в смежную комнату донесся новый взрыв смеха. Роджер направился туда. Это была не каюта, а обыкновенная гостиная жилого дома. Значит, они находились уже на берегу. Роджер посмотрел на помещение, из которого только что вышел: в углу стояла кровать.
Смех перешел в какой-то всхлипывающий звук, странный и жуткий. Роджер распахнул дверь в соседнюю комнату при новом взрыве смеха. Фингельтон лежал ничком на кровати в углу комнаты. Он был совершенно обнаженный, если не считать маленьких плавок. Сейчас были видны все его многочисленные синяки.
В ногах кровати на табуретке сидела девушка, которая время от времени щекотала пятки Фингельтона длинным пером… Девушка с пляжа в широкополой шляпе… и страшный дог. Она не улыбалась. У нее был скучающий вид, и это делало картину еще более ужасной. По-видимому, она не заметила прихода Роджера. Вот она отняла руку с пером, Фингельтон конвульсивно дернулся и перестал смеяться, но он не лежал тихо. Его грудь тяжело вздымалась, открытый рот хватал воздух. В носу и горле у него что-то свистело и булькало. По лицу, по плечам, даже по ногам струился пот. Сейчас, когда прекратился смех, было похоже, что у него предсмертная агония… По-видимому, так оно и было.
Как только репортер чуточку отдышался, девушка дотронулась пером до его правой пятки.
Фингельтон всхлипнул.
Роджер шагнул к девушке, вырвал у нее перо, сжал в руке и выбросил прочь.
Девушка не была удивлена. Она посмотрела на него с неподдельным упреком.
— Вы не должны этого делать. Мистер Карози рассердится!
Она не стала протествовать, когда Роджер подошел к кровати, ища на ощупь в карманах перочинный нож, пока не убедился, что ключи, деньги, всякая мелочь была оставлена, а нож кто-то позаботился отобрать.
Фингельтон поднял на него налитые кровью глаза, но не узнал. Из его запекшихся губ сорвалось единственное слово:
— Воды!..
В комнате не было ни графина, ни умывальника, ничего. Однако, подумал Роджер, может быть он найдет воду в своей спальне. Сейчас у девушки не было пера.
— Не смейте его больше трогать, — потребовал он и быстро прошел через гостиную в свою спальню. Здесь был умывальник, губка, стакан и прочие туалетные принадлежности. Роджер подставил губку под холодный кран, выжал ее, снова наполнил стакан водой и пошел назад.
Фингельтон снова начал смеяться.
— Прекратите! — заорал Роджер, не помня себя от злости. — Сейчас же прекратите!
Войдя в комнату, он увидел, что девушка сидит точно в такой же позе, держа в руке новое длинное перо. Он подбежал к двери как раз в ту минуту, когда девушка захлопнула ее перед самым его носом. Вода выплеснулась через край стакана, когда Роджер попытался открыть дверь ногой, в то время как Фингельтон продолжал смеяться своим диким истерическим смехом.
Роджер повернулся, чтобы куда-нибудь поставить стакан, намереваясь своим весом обрушиться на дверь.
— Кажется, вы очень заботитесь о своем приятеле? — раздался позади него голос Карози.
Смех Фингельтона прекратился.
Роджер положил губку и стакан на ближайший столик и медленно обернулся. Карози стоял, облокотясь на стул. На его лице была улыбка, которую Кристина окрестила «китайской».
— Фингельтон больше не будет смеяться, если вы расскажете правду, — сказал Карози, своим простуженным голосом. — Оставьте в покое эти вещи, Вест, и садитесь напротив меня.
В смежной комнате наступила тишина. Роджер опустился в кресло и поднял глаза на Карози. Он пытался внушить себе, что не боится, но он боялся.
— Я вас уже видел в таком виде раньше, — ровным голосом заговорил Карози, — хотя вы, возможно, этого не заметили. Грим, маскировка, они могут сослужить службу только раз, если человек не способен увидеть глубже внешности… Очень просто… А вы простой человек, Вест. У вас немудреные правила: это — хорошо, а это — плохо, так можно поступать, а так нельзя. Вы всегда стоите на стороне «правильного поведения», но жизнь куда сложнее… Вы — жертва культуры и фальшивой цивилизации… Вы добры, а природа зла… Человек отказывается сказать мне правду. А я хочу какую-то вещь и беру ее… Мне мешает человек, я устраняю его, или заставляю страдать, пока он не сделает то, что я хочу.
Роджер не ответил. Он был рад небольшой передышке.
— А вы наделены всеми ошибками современной цивилизации, — продолжал Карози. — Например, вы страдаете потому, что другой человек в агонии. Это, конечно, плохо, но лично я нисколько не страдаю. Я вообще почти не замечаю страданий. Я тренирую в других это равнодушие к страданию окружающих… Мне давно уже стало ясно, что самым сильным оружием является то, которое действует на привязанности и эмоции по отношению другого человека… Например, Грант и его жена… Вы, ваша жена, дети… Возможно, Фингельтон… Впрочем, я тут не прав. Фингельтон в личном плане нас не интересует. Что вы думаете обо мне, старший инспектор Вест?
Роджер промолчал. Ему нечего было сказать. Тогда Карози свистнул и, почти сразу же Фингельтон начал смеяться.
Роджер поднялся.
— Мне говорили…
— Я всегда выполняю свои обещания, вы скоро в этом убедитесь. Но вы отказываетесь отвечать на мои вопросы. Что вы думаете обо мне? Теперь вы ответите?
Смех Фингельтона замер.
— Да, — хриплым голосом ответил Роджер. — Я вам отвечу. Вы…
Он запнулся.
— Будьте совершенно откровенны. Вы увидите, что у нас много общего, Вест. Например, я люблю правду.
Роджер сказал:
— Не думаю, чтобы у меня имелось о вас определенное мнение. Оно было, но теперь, после этого, оно сильно изменилось.
— К лучшему или худшему?
— К худшему.
— Что ж, это правда. А что вы думали обо мне раньше, Вест? Я был просто крупным преступником, так вы меня охарактеризовали, не правда ли?
— Да.
— Скажите мне точно, каково ваше мнение о моей деятельности и о применяемых мною методах? Вы понимаете, у меня не часто имеется возможность рассуждать на данную тему с полицейским офицером.
Что ж, если ему подобная игра доставляет удовольствие, почему бы не позаботиться?!.. Ничего трудного в этом нет, только если бы не упорный взгляд узких глаз-щелочек, который вызывал у Роджера серьезные опасения, что его «ложь» будет немедленно обнаружена.
— Нельзя так просто подвести итог моим мыслям, — начал он. — Умны ли вы?.. В известном смысле, да. Достаточно умны, чтобы получать то, что вам хочется. Заставить людей раболепствовать перед вами, заработать кучу денег и уехать за границу, когда тут начнется полоса неудач. И в то же время, это не абсолютный ум… Я был уверен, что вы вернетесь. Когда человек становится могущественным, как вы, он не может находиться далеко от источника своей власти. Если бы вы были действительно умны, вы бы никогда не возвратились.
— Вопрос точки зрения, — сказал Карози. — Ну, а что еще? Прошу вас.
— В вас воплощены все человеческие недостатки. Вы испытываете удовольствие, наблюдая за муками других. Вы любите причинять страдания, чтобы иметь возможность их наблюдать, вам это доставляет удовольствие. Это принято называть садизмом.
— Нет, нет, — запротестовал Карози. — Вы не правы. Я не получил никакого удовольствия, слушая вашего приятеля Фингельтона. Но его страдания меня не затрагивают, только и всего. Если бы я мог получить все, что мне нужно, без этого, я бы никогда не стал понапрасну мучить людей… Однако, очень часто это единственный способ. ФАШИСТЫ!!!! ГНИЛЬЕ!!! Но получать удовольствие?.. Никогда! Мне просто все равно. Скажите, считаете ли вы меня несколько отличным от рядовых преступников?.. От воров?.. От такого человека, как Артур Морлей?.. Который в припадке ревности задушил свою жену?.. Вы же не можете поставить меня на одну доску с подобными типами?
— Нет, — ответил Роджер. — Не сейчас.
— Почему, прошу вас?
— Они знают, что творят зло, когда его творят. Они знают разницу между правым делом и неправым. Что-то совершив, они знают, каковы будут последствия. Вы не знаете! Вы хватаете хорошенькую девушку и губите ее жизнь, и…
— Это же сентименты, — прервал его Карози. — На это у меня совершенно нет времени. У меня есть слабость к некоторым людям. Скажем, к Джульетте. Она находится в соседней комнате. И к Кристине Грант. Я нахожу ее очаровательной. Мне нравится тип ее красоты… Да, ее привлекательность… Обладать ею. Пользоваться!.. Джульетта, но вы, возможно, не знаете историю Джульетты?
— Не знаю.
— Я познакомился с нею, когда она была еще ребенком. Родители ее испанцы. Довольно хорошенькая девочка, но не такая красавица, как сейчас. Свеженькая и многообещающая. Я подумал, в один прекрасный день ты будешь как раз то, что мне нужно в постели… Но у нее не только тело, у нее неглупая голова. Я не превратил ее в одну из девушек, которых охотно приобретают за границей. Она мой второй ум! У меня имелся один замечательный врач, который помог мне ее воспитать и избавить ее от того, что вы именуете эмоциями. Она выполняет то, что ей говорят, всегда без всяких пререканий. Хорошо — плохо, это ее не волнует! Единственно правильным является все то, что мне не нравится. Такова Джульетта! Это был своеобразный эксперимент, если можно так выразиться. Одно из моих великих достижений.
— Возможно, это окажется одним из ваших величайших преступлений? Портить и ломать…
— Нет, нет! Поймите меня правильно, Вест. У вас, так сказать, один моральный кодекс, у нее другой. Они противоположны, вот и все! Вас учили делать «добрые дела», хорошие вещи с определенными нормами. А ее — тоже хорошие, но в другом смысле. Она так же, как и вы, верна своему хозяину. У нее есть все, чего она может пожелать, включая собак. Ту привязанность, которую она, возможно, должна была бы испытывать к мужчине, она отдает этим зверюгам… Это выход, своеобразный предохранительный клапан! Люди, работающие на меня, всегда имеют свой предохранительный клапан! Им предоставляется несколько недель, когда они могут заниматься тем, что им по душе. Например, я только что отправил за границу группу людей из Лондона. Из тех, кого вы искали. Они вернутся, когда потребуются мне… А теперь скажите, понимали ли вы прежде, что я из себя представляю?
— Нет.
— Тогда, возможно, вы признаете, что были неправы во многих своих суждениях… Хорошо… Это первая часть… Вторая будет значительно короче. Что вы знаете о моих планах и намерениях?
Роджер мог сказать правду, но поверил ли бы ему Карози?
Дверь отворилась, в комнату вошла Джульетта. На ней было надето облегающее шелковое платье цвета красного вина, с пышной юбкой. Оно приятно шуршало при каждом шаге девушки.
Джульетта пересекла комнату и уселась на низенький пуфик.
— Как идут дела? — спросила она со своей очаровательной улыбкой.
— Пока прекрасно,— ответил Карози. — Могу тебя поздравить, Джульетта. Ты мне говорила, Вест не будет мне лгать в отношении моей особы. Он был очень откровенен. А теперь мы перешли к другому вопросу. Я хочу знать, что ему известно о моих будущих планах… Ну, Вест!.. Что вы пронюхали?
Деловой тон его вопроса не обманул Роджера. Карози не имел ни чувства жалости, ни моральных устоев. Вот почему Ярду было так трудно разобраться в деле Карози, где требовались иные мерила.
— Я ровнешенько ничего не знаю.
Улыбка медленно исчезла с лица Карози. Одновременно нервы Роджера снова напряглись, сердце сжал холодок страха. Он ничего не мог поделать с собой.
— Вест, вы не должны мне лгать! Я всегда знаю, если человек лжет. Фингельтон лгал… Для этого у него должны были измениться основания. Он посетил одного из моих помощников. Но утверждать, что нет… Я не хочу быть неприятным, Вест!
Джульетта сказала с улыбкой:
— Конечно, тебе этого не хочется, но если мистер Вест будет таким глупцом… — Она достала из кармана конверт и вынула оттуда карточку. — Тогда ему придется винить себя самого, когда с ним что-нибудь произойдет, — добавила она.
Она повернула карточку-снимок к Весту. Это была фотография его жены и сыновей.
—Вест, — спросил Карози, — что вы знаете о моих будущих планах?
— Ничего не знаю, — глухим голосом ответил Вест. — Знаю, что вы прижали Мортимера Гранта, лорда Раффети, сэра Арнольда Дейна и Гаррисона. Но ни один из них этого не признает, не говоря уже о том, что и ничего не рассказывает. Как вы этого добились и чего от них требуете — не знаю. Но я догадываюсь, что, кроме этих четырех, должно быть еще много других, и …
— Вы догадываетесь?
— Так мне подсказывает логика.
— Отличная догадка, не правда ли, Джульетта? Отведи его обратно к его приятелю Фингельтону, моя дорогая.
14
Одиночество
Фингельтон спал на кровати в ненормальной позе, но без всяких веревок. Кто-то обмыл ему лицо. Наволочка и простыни были белоснежными.
Контраст между тем, что он видел до этого, не оставлял сомнения в том, что такая перемена входила в общий план держать в напряжении нервную систему репортера.
Карози представал пугающим, устрашающим фактором. Взять его внешность, ровный хрипловатый голос, умение бесшумно двигаться, то, как он ловко рекламировал свою власть, прозрачные намеки на то, что он может сделать с любым человеком, — все это способствовало его успеху.
Нетрудно было понять, почему Грант подчинился, почему он сейчас помогает Карози! Трудно поверить, что ему вообще кто-то может противостоять.
Он сам, Роджер Вест, краса и гордость Скотланд-Ярда, сейчас не мог думать ни о чем другом, как о Карози. Ему бы следовало составить план, как выбраться из этой комнаты? Как обыскать дом?
Как улизнуть из западни, а он вместо этого вновь возвращается к Карози, как будто бы тот надел стальной обруч на его мыслительный аппарат.
Он должен его сбросить!
Он должен воспользоваться этим шансом, возможно, последним в его жизни.
Фингельтон мог бы помочь…
Грант мог бы…
Это были всего лишь сладкие мечты; Роджер отлично понимал, что бы он ни предпринял, действовать ему придется на свой страх и риск.
Он подошел к окну и отдернул занавески, глядя на лунную ночь.
Окно не было забрано решеткой, поскольку Карози не считал, что у Веста есть шанс на побег.
Луна освещала живописную местность. Из окна были видны могучие развесистые деревья старого парка. Неподалеку было огорожено место, где лаяли и завывали псы. Роджеру даже удалось разглядеть железный забор и троих людей, стоящих неподалеку. С ними тоже были две собаки. Вот один из сторожей запер ворота, и тогда эти трое с собаками куда-то ушли.
Побег в таких условиях равносилен самоубийству. Роджер осторожно приоткрыл окно. До него донеслись мужской и женский голоса. Это был Майкл Грант, а вот женщина?..
Грант тоже не знал, где он находится. Он точно выполнил все то, что ему было приказано, из-за страха возмездия за ослушание. Его преследовал образ беспомощного, растерянного отца, да и Кристина не выходила из головы. Ему обещали свидание с ней, если он поможет с Вестом. И он помог, но все равно мысль о собственной позорной измене терзала его днем и ночью.
Он почему-то надеялся увидеть Кристину на борту судна, но его заперли в каюту, сказав, что ему придется поскучать несколько часов, а потом принесли что-то поесть.
После этого он заснул непробудным сном, поняв только в самую последнюю минуту, что в пищу было подмешано снотворное. Он отчаянно пытался перебороть желание спать, но это ему не удалось.
Проснулся он в темноте.
Он не представлял, сколько времени проспал и где находится в данное время, хотя и соображал, что не в море. Затем через некоторое время до него дошло, что в комнате спит кто-то еще.
Грант некоторое время лежал в темноте, затем протянул руку, нащупал на ночном столике лампу и включил свет.