Зачем?
– Беженцы, в республиках ведь ужас творится…
– Не только, авантюристов больше половины там… Ни профессии, ни языка, ни элементарной культуры… Они думают как: я, мол, хоть в мусорщики. А ты попади в мусорщики! Твердая зарплата, льготы… Концерны с миллиардными оборотами мусором заняты, с каждой квартиры, с каждого дома бабки срывают… В мусорщики они хотят, ха!
Выйдя из машины, Фридман вытащил из-под сиденья небольшой пластиковый пакет.
– Вот, – сказал. – Вся посылочка. И здесь же – пять штук сотенными. Как и заказывали.
Мавра, она же Джейн, встретила их со всей теплотой гостеприимства.
– Не голодны? может, перекусите? Нет? Ну, тогда кофе как раз подоспел, и хороший коньяк есть… не против? – подмигнула Фридману.
– А… не против! – в тон ей игриво отозвался Валерий. И отправился мыть руки.
– Как насчет хвоста? – шепотом спросила Мавра Марину.
– Никакого. Крутились так… чуть тачку не кокнули.
Вошел Фридман.
– О чем шепчетесь, девушки?
– Валерий, – произнесла Мавра подчеркнуто убедительным тоном. – Я хотела бы все-таки попросить вас показать мне груз… Я боюсь наркотиков. В «Кеннеди» на сей счет очень квалифицированные службы. И от них не спасет даже дипломатический паспорт.
– Бог мой! – воскликнул Фридман. Наклонился, вынул из пакета два свертка.
– Пять тысяч, – передал первый сверток Мавре. – А тут… – развернул бумагу.
Марина увидела переложенных ватой миниатюрных черепашек с бриллиантовыми глазками, крокодила с золотой чешуей, орла из черно-зеленого камня…
– Что это? – Голос Мавры невольно дрогнул.
– Фаберже. – Фридман усмехнулся. – Замечу: увы, фальшивый.
Но уйдет – как подлинный, без сомнений. Проверено.
– Пять тысяч за провоз туфты? – не удержалась Мавра от жаргонного словечка, хотя акцент и ровность интонации выдержала.
– Ну… давайте откровенно. – Фридман откинулся в плюшевом кресле. – Ваша услуга безусловно стоит много меньше, но… я щедрый парень. Кроме того, хочу посмотреть, каким выйдет наш первый контрабандный блин…
Мавра вкрадчиво улыбнулась.
– Блин… говорите?
– Ага. Это игра слов на основе ну… не пословицы, а как там…
– Несу коньяк, – перебила Мавра. – А вы пока потанцуйте, – подойдя к магнитофону, нажала клавишу. – Кстати, сейчас соображу кое-какую закуску…
Фридман протянул руку Марине – беззаботным, разбитным движением.
Испытывая сильнейшую досаду и нервную дрожь в ногах Марина с трудом заставила себя ответить кавалеру, трижды ею проклятому в душе, призывной улыбкой. Прижалась к Фридману, взглянув на Мавру из-за его плеча.
Глаза подруги Мавры были лучисто-светлы от переполнявшей ее злобы и – от уже бесповоротно принятого ею решения…
ФРИДМАН-СТАРШИЙ
Как полагал Семен, день выдавался удачным: пришло письмо из компании, торгующей типографским оборудованием, о перечислении посреднического аванса за подписанный в Москве под контролем братца Валеры контракт, Борис вылетал из Франкфурта, и, наконец, сегодня под высокий процент возвращался долг неким Дональдом Вайсом – человеком, ведававшим в Манхэттене проституцией.
Дональд – седобородый, с внешностью пожилого английского герцога, вылез из-за руля своего «порше» на условленном месте – у ресторана «Одесса» на Брайтоне. Невзирая на ливший безжалостно дождь, гордо двинулся в своем ослепительно лощеном костюме к машине Фридмана и, присев рядом с ним, без предисловий о погоде и здоровье сказал:
– Семен, наличные в «порше», я в состоянии полностью рассчитаться, однако прошу об услуге…
– Необходима отсрочка, – понятливо продолжил Фридман за собеседника. – Дополнительные две-три тысячи гарантированы, так? Нет, Дональд, у тебя сплошные задержки, мне надоело.
– Сыграем иначе, – отозвался Вайс. – Кредит мне необходим на два дня. Оставляю залог: три фунта кокаина. Если опоздаю хотя бы на час с выплатой…
Наркотики. Фридман не раз сталкивался с этим бизнесом, брезговал им, да и побаивался, однако в данной ситуации риска не усматривалось, а выгода выходила очевидной: так или иначе он оказывает Дональду услугу, а Дональд – человек благодарный; ну а в случае чего, если заложенный кокаин придется продать, невозвращенный долг перекроется с лихвой…
– Качество? – спросил Фридман.
Дональд лишь укоризненно взглянул на него. Фридман в свою очередь оглянулся на двери «Одессы», на рекламные фотографии местного усатого сочинителя-песнопевца за оконным стеклом. Вечером сюда нахлынет публика с Брайтона в дешевых бриллиантах и шубах до пят; начнется музыкальная полублатная ностальгия с эстрадки… Вот мрак! А ведь он тут когда-то едва они не собирался посуду мыть или официантом за чаевые вкалывать… А о месте гардеробщика и мечтать не приходилось: надо же – с каждого клиента доллар чаевых!
Дональд вышел из машины, затем возвратился, положив на сиденье полиэтиленовый пакет.
Мягко хлопнула дверь. Подняв руку в прощальном приветствии, Семен тронул «кадиллак» с места, держа курс на заправку.
Решил подрулить к «Mobil» на Кони-Айленд-авеню перед съездом на скоростную трассу, а после заехать в итальянский ресторанчик у залива Шипсхед-Бей, там подавали отменные ракушки с лимонным соком и крупные креветки в нежном, густом соусе…
Затем домой – взгреть Алика за хозяйственную недобросовестность ради профилактики, попить кофе в его компании, а напоследок же предстояла встреча в аэропорту с прибывающим из Германии Борисом.
На углу Кони-Айленд-авеню он притормозил, переведя рычаг управления передач в положение парковки; неожиданно захотелось бананов, гроздьями свисавших с одного из лотков овощной лавки…
Привычно осмотрелся. Парковка здесь запрещалась, но полицейских поблизости не было. Двое стояли под эстакадой сабвея за перекрестком у входа в магазинчик самообслуживания «Пас Мак» – оттуда все время что-нибудь воровали жуликоватые покупатели, так что полиция там паслась постоянно. Однако дистанция была велика, и опасности эти стражи порядка не представляли. Тележка-мотороллер с крытым верхом, на которой разъезжал писатель штрафных бумаг, только что продефилировала в поисках добычи вдаль, а потому Фридман, выйдя из машины, двинулся к овощному прилавку с вальяжной неспешностью. И – нос к носу столкнулся с полицейскими, шагнувшими навстречу ему из соседнего магазина, где, вероятно, отсиживались от дождя, но, узрев «кадиллак»-нарушитель, как пауки, ринулись к жертве…
«Сколько же вас, сук, на Брайтоне развелось», – подумал Фридман, спешно впрыгивая за руль, опуская рукоять передач в положение «D» и нажимая на газ…
Машина рванулась вперед, Фридман крутанул руль вправо, выворачивая на широкую Кони-Айленд-авеню, но подвела скользкая дорога: тяжелый автомобиль занесло, ударив левым задним крылом в параллельно идущий «форд», и носом развернуло к тротуару.
Двигатель заглох. Фридман не успел потянуться к ключам зажигания, как вдруг увидел нацеленные в него пистолеты, искаженные злобой и решимостью физиономии полицейских и уже через считанные секунды стоял лицом к стене у входа в копировальную мастерскую «Ксерокс», чувствуя, как его обыскивают опытные руки.
Какая глупость… Нелепость, идиотизм… Что бы ему грозило, не побеги он от этих ментов? Максимум – тридцатник штрафа. Нет, дернулся! Сработал эмигрантский инстинкт, когда за этот тридцатник он убивался на черной работе весь день…
Сработал механически, слепо, и также слепо он шел несколько минут назад к злополучной банановой лавке, опрометчиво забыв о пакете с кокаином на переднем сиденье, который сейчас обследует с радостно-изумленным лицом полицейский в черном плаще с желтыми, должными фосфоресцировать в ночи полосами. И теперь доказывай судье, будто убежал вовсе не из-за того, что в машине находился наркотик, а из-за жалких тридцати долларов. Хорошо, на пакете нет отпечатков его пальцев, авось адвокат обыграет такой факт… Но как объяснить случившееся Дональду? И сколько тот заломит за пакет? И вообще… чем все закончится? А Боря?!.
– Да ты… серьезная штучка, парень, – донесся до него голос с характерным бруклинским акцентом. – Повезло… нам!
ФРИДМАН-МЛАДШИЙ
Он даже не понял, что, собственно, и произошло… Держал Марину за талию, чувствовал тонкий, прекрасный запах ее духов, видел, обмирая от любви и нежности к ней, чистую по-детски кожу щеки и шеи, и вдруг все поплыло в глазах, пришло осознание падения и бессилия перед этим падением… После – долгий провал. А затем вернулось сознание вместе с колко пульсирующей болью в голове, резью в кистях рук и лодыжках…
Он лежал на полу раздетый, туго связанный прочной капроновой веревкой, с нашлепкой пластыря на губах.
Расплывчатые пятна перед глазами постепенно оформились в лица…
Марина и Джейн. Сосредоточенные, даже угнетенные, однако во взглядах – одинаково мрачная целеустремленность. Попытался спросить: за что, почему, с ума вы, бабы, спятили? – но лишь глупо промычал через нос.
– Если слышишь нас, кивни, – мерно и отчужденно произнесла Джейн. Без акцента. – Ага, слышишь… Тогда так: хочешь жить, говори: где камни, которые брату послать должен? Учти, Валера, всерьез тебя спрашиваем, упираться будешь – пожалеешь… Утюг, которым ты по голове получил, сейчас уже греется, и щипчики есть для ногтей… А маникюр – вещь – ох, неприятная… Колись Валера! Будешь тихо говорить, вежливо, без ора, тогда рот расклею… Будешь?
Фридман кивнул.
Пластырь оторвался вместе с кожицей губы. Валерий слизнул кровь, потекшую по подбородку.
– Отважные вы… дамы, – произнес еле слышно, неповинующимся голосом. – На такое решиться… Только ведь глупость морозите… Кстати. Как звать-то тебя, мисс липовая американка?
– Ты по делу, по делу, без болтовни, – предупредила Мавра угрожающе.
– Хорошо, без болтовни, – согласился Фридман. – Верьте мне или не верьте, а камни уехали. Могу адрес дать, только вам туда не добраться. На три дня вы, девушки, опоздали, всего на три дня. А всех моих денег, дорогуши, на день сегодняшний – тысяч двадцать. Нужно? Дарю. А потому утюги, щипцы – напрасный и пошлый номер. А пока не зарвались вы, даю вам шанс. И слово свое даю: претензий иметь не буду. Тебя, Мариночка, жаль.
Прости, но дура ты. Я же не врал тебе насчет брака… я же… всерьез, болван! Теперь, ясный день, мероприятие отменяется. Но обещаю: ни добра от меня не жди, ни зла. Давай сведем партию вничью. Режь веревки, дорогая, и – разбежались. Повторяю: большой шанс вам даю, поверьте…
Мавра ударила его ногой в лицо.
– Заткнись, тварюга… – прошипела с яростью. – И гонор свой проглоти, понял?! Я тебе даю шанс, а не ты… Где камни?!
Фридман сжал зубы, чувствуя ломящую боль от удара в скуле.
И надо же так нарваться… Ладно, главное – спокойствие.
Каким образом эти крысы пронюхали о камнях? Хотя – вопрос не так и важен. Даже если бы бриллианты имелись у него и поныне, ничего в данной истории они бы не изменили. Сегодняшняя его роль – однозначно роль смертника. И зря начал он с отказа и поучений… Стервы чересчур воспалены и самим риском своей затеи, и неудачей… Надо по-другому. Разговора все равно не получится, игра идет ва-банк, а потому главное – затянуть время.
Следующий удар ослепил – мысок туфли врезался в глаз. Боль просто-таки пронзила Фридмана, и он закричал.
На рот тотчас же лег плотный лоскут пластыря. Неслись ругательства Мавры, истерические всхлипы Марины:
– Я не могу… Я уйду…
– Звони своему братцу хренову, – обернулась к ней Мавра. —
Пусть везет шприц и лекарства, мы ему язык развяжем, гаду…
Марина вышла, мелькнул край ее платья в дверном проеме.
«Угораздило же тебя так промахнуться, детка, – едва ли не с жалостью к ней подумал Валерий. – Как же не повезло тебе, как же не повезло… И, наверное, я виноват в том, все-таки я…
Воздалось! За зло получил злом… И что теперь? Сколько времени, интересно? От силы прошел час. Значит, еще час остается… Если бы знали эти идиотки, что в машине встроена радиостанция и, услышав вопрос относительно маршрута поездки, охрана приехала к подъезду заблаговременно и сейчас сидит под окнами, наверняка зная номер искомой квартиры. Еще час, от силы полтора, а после сюда ворвутся, единым махом высадив стандартную хлипкую дверь, четверо вооруженных зверей и, застав хозяина в этаком положении и состоянии… Эх, девушки!»
Мавра закурила сигарету, бросив спичку Фридману в лицо.
«А может, рассказать ей о последствиях? Нет: у этой лжеамериканки что-то, видимо, неладно с психикой, судя по дикости глаз и психопатической взвинченности… Марина пассивна, но она на поводу у мегеры…»
Новый удар в голову.
– Говорить, падла, будешь?…
Фридман кивнул.
Вновь грубо, рывком отодрался пластырь.
– Твоя взяла, – прохрипел Валерий. – Только без утюгов…
– Струсил? – Смешок с издевкой.
– Нет… Но… дай час на раздумье.
– Что?! – Опять удар. – Финтить вздумал?
Фридман хотел выругаться, но вдруг почувствовал, что язык не повинуется ему. И с настороженным, внезапным пониманием уяснил какое-то новое и необратимое состояние, захватывающее все его существо…
Исчезла будто бы в никуда боль, сознание стало прозрачным и как бы отдельным от него…
– Ма-а-ри-и-на! – услышалось из ватного, туманного далека испуганное и злобное одновременно. – Сюда давай! Чего-то с ним… это…
А потом раздался грохочущий, нарастающий звук. И кошмар кончился.
…Был тихий, закатный час пасмурного дня. Валерий стоял, облокотясь на крашенные серой краской поручни набережной, рядом с тупиком Кони-Айленд-авеню. Океан накатывал ленивую волну на серый песок широкого пляжа. Откормленные, как домашние гуси, чайки прохаживались степенно у самой кромки воды.
А грохочущий звук принадлежал поезду, серебристой дугой скользнувшему по эстакаде над Брайтоном, в дымно-розовом небе вечернего Бруклина.
«Так значит… сбылось!» – обожгла томительно-радостная мысль.
Какая-то часть сознания еще сомневалась в реальности окружавшего Валерия мира, но тут же убедительно различил он морские запахи, лица прогуливающихся людей, даже ячеи сетки, отгораживающей теннисный клуб от улицы, частокол счетчиков парковочного времени на обочине тупика…
Он – в Америке. Да, сбылось. А что же за кошмар привиделся ему? Будто он связан, лежит в крови на полу, истязаемый… Ведь ему никогда не снились раньше кошмары, и вот же…
Мелькнул последний вагон поезда. Розовое небо становилось лиловым, неуклонно темнея. Темнея с пугающей быстротой. Уже и ночь… Теряются контуры домов, и ничего нельзя различить…
Почему же столь скоро ты нагрянула, ночь, и почему ты таким осязаемо плотным, стремительным мраком наваливаешься на Нью-Йорк, на океан, на меня?…
МИХАИЛ АВЕРИН
Звонок Марины произвел на Михаила впечатление ошарашивающее, будто его пырнули ножом.
«Похитить Фридмана! Девки сошли с ума!»
Осев в кресло, он замер с закрытыми глазами и лишь через минуту вскочил, обожженный дотлевшей до фильтра сигаретой.
Вновь замер, глядя отчужденно на заставленную аппаратурой комнату.
Вот он – тот день, когда все может перевернуться с ног на голову. Что же… этот день не застал врасплох Мишу Аверина.
Спасибо Дробызгалову за предупреждение о вероятном аресте, спасибо американским «почтальонам» Бориса и Марины, доставившим ему ю-эс-эй-паспортишко и подтверждение, что ценности на руках у Фридмана действительно немалые, спасибо всем!
Он, Миша-Мордашка, много упредил, о многом позаботился.
Красные червонцы превращены в зеленые, кубышка припрятана, есть ботинки с «бриллиантовыми» каблуками, да и чемоданчик со всем необходимым для дальней поездки заготовлен…
Вопрос: ехать ли сейчас к Марине на Большую Грузинскую?
О том, что Фридман мертв, он еще не знал, Марина умолчала о его смерти умышленно, надеясь на какую-то помощь со стороны брата в этой дичайшей, накаленной уже до предела ее же собственным психозом обстановке.