Здѣсь сидѣлъ Чингахгокъ на стволѣ сваленнаго дуба, обративъ свою темную фигуру къ дѣвушкѣ и направивъ глаза на лицо ея съ такимъ дикимъ видомъ, что менѣе рѣшительная непремѣнно испугалась бы его. Плащъ его соскользнулъ съ плеча и окружилъ его живописными складками, такъ что вся верхняя часть его тѣла — грудь, руки и спина — были обнажены. Длинные черные волосы были заплетены и висѣли внизъ по спинѣ, такъ что высокій лобъ свободно возвышался надъ проницательными глазами. Въ ушахъ его, согласно индійскому обычаю, вдѣты были украшенія изъ серебра и жемчуга. Подобныя же украшенія висѣли изъ его ноздрей надъ губами и упирались въ подбородокъ. Лицо и все тѣло раскрашены были фантастическимъ образомъ, и вся наружность его представляла индійскаго воина, приготовившагося на чрезвычайно важное дѣло.
— Чингахгокъ, старый пріятель! какъ поживаете? спросила Елисавета, быстро приближаясь къ нему: — Что васъ такъ рѣдко видно въ деревнѣ? Вы обѣщали мнѣ корзину, за которую я давно уже приготовила вамъ ситцевую рубаху.
Индѣецъ нѣсколько времени пристально смотрѣлъ на дѣвушку, не давая никакого отвѣта, но наконецъ сказалъ:
— Рука Чингахгока не плететъ болѣе корзинъ и ему не нужно рубахи.
— Но, если понадобится, то онъ знаетъ теперь, гдѣ найти ее, возразила Елисавета. — Въ самомъ дѣлѣ, старый другъ мой, мнѣ кажется, что вы имѣете право требовать отъ насъ всего, чего можете желать или въ чемъ встрѣтите нужду.
— Послушай меня, дочь моя, отвѣчалъ Чингахгокъ съ торжественною важностью. — Уже прошло шестьдесятъ лѣтъ съ тѣхъ поръ, какъ Чингахгокъ былъ молодъ. Въ то время онъ былъ гибокъ какъ сосна, вѣренъ какъ пуля Натти, силенъ какъ буйволъ и быстръ какъ пантера. Когда народъ его преслѣдовалъ враговъ своихъ, то Чингахгокъ находилъ ихъ слѣдъ! Когда народъ его дѣлалъ празднества и считалъ скальпы враговъ, то на его поясѣ висѣло большее число ихъ; когда женщины плакали и жаловались на недостаточность мяса для насыщенія ихъ дѣтей, то Чингахгокъ былъ первый на охотѣ, и пуля его была быстрѣе оленя. Въ это время, дочь моя, Чингахгокъ дѣлалъ зарубки на деревьяхъ своимъ томагавкомъ, чтобы Мингосы знали, гдѣ можно найти его, но корзинъ тогда онъ не дѣлалъ.
— Эти времена прошли, старый храбрецъ, возразила Елисавета. — Народъ вашъ исчезъ, и вмѣсто того, чтобъ преслѣдовать враговъ, вы научились жить въ мирѣ.
— Дочь моя, подойди сюда; здѣсь ты можешь видѣть озеро, жилище твоего отца, и берега извилистой Сускеганны. Чингахгокъ былъ молодъ, когда племя его, послѣ совѣщанія, подарило эту страну, и соплеменники отдали все тому, кого любили. Ни одинъ Делаваръ не стрѣлялъ на его землѣ оленей и не ловилъ птицъ, ибо все принадлежало ему.
— Развѣ Чингахгокъ не жилъ мирно?
— Дочь моя, пока Чингахгокъ былъ молодъ, онъ видѣлъ, какъ бѣлый изъ Фронтенака спустился до Альбани, чтобы сражаться съ своими бѣлыми братьями. Онъ видѣлъ, какъ англичане и американцы за право владѣть этой страною раздробляли другъ другу черепы своими томагавками! Онъ видѣлъ, какъ страна эта отнята была y прежняго властелина ея и его потомковъ и перешла въ другія руки. Развѣ это не значитъ жить мирно, дочь моя?
— Но развѣ Делавары тоже не сражались? спросила Елисавета. — Развѣ они не промѣняли свою землю на порохъ, покрывала и другіе товары?
— Гдѣ товары, за которые куплены были права прежняго владѣльца? спросилъ индѣецъ, остановивъ свои темные глаза пристально и пытливо на лицѣ Елисаветы. — У меня въ жилищѣ они? Сказали развѣ ему: брать, продай намъ землю за это золото, серебро, товары и ружья? Нѣтъ, землю отъ него отняли, какъ берутъ скальпъ y врага. Развѣ это миръ?
— Чингахгокъ, я этого не понимаю! возразила Елисавета. — Вы судили бы иначе, если бы вамъ извѣстны были наши законы и обычаи. Не думайте только ничего дурнаго о моемъ отцѣ: онъ добръ и справедливъ.
— Да, онъ справедливъ, и я сказалъ орленку, что онъ окажетъ ему справедливость.
— Кого вы называете орленкомъ? Кто онъ, откуда и на чемъ основываете вы его сомнительныя права?
— Дочь моя долго жила съ орленкомъ подъ одной кровлей. Развѣ y него нѣтъ языка?
— Нѣтъ, по-крайней-мѣрѣ, для того, чтобъ довѣрить свои тайны. Я полагаю, что вы говорите объ Оливерѣ Эдвардсѣ? Онъ слишкомъ Делаваръ, чтобы повѣрить женщинѣ свои сокровенныя мысли.
— Дочь моя! великій духъ создалъ твоего отца съ бѣлой кожей, a меня съ красной; но въ сердца обоихъ насъ влилъ онъ кровь, которая быстро текла по жиламъ, пока мы были молоды, но которая теперь течетъ лѣниво и холодно, когда мы состарились. Развѣ кромѣ кожи есть еще разница? Нѣтъ! Чингахгокъ былъ однажды женатъ и имѣлъ прекраснаго сына. У васъ другіе обычаи, чѣмъ y моего народа, но развѣ ты думаешь, что Чингахгокъ не любилъ Ватавы и Ункаса?
— A что же сталось съ вашей женой и сыномъ? спросила Елисавета, глубоко тронутая печальнымъ видомъ индѣйца.
— Что сталось со льдомъ, покрывавшимъ озеро? Онъ растаялъ и превратился въ воду. Чингахгокъ жилъ, пока весь народъ его не переселился въ міръ духовъ, но теперь пришло его время, и онъ готовъ къ смерти.
Онъ замолчалъ и опустилъ голову на грудь. Елисавета до того была тронута, что нѣсколько времени не могла прервать молчанія, хотя охотно развлекла бы грустныя мысли стараго воина. Наконецъ она сказала:
— Чингахгокъ, гдѣ Натти? По желанію его, я принесла этотъ порохъ и теперь нигдѣ не найду его. Хотите взять его на сохраненіе, чтобы при случаѣ передать ему?
Индѣецъ тихо поднялъ голову и серьезно посмотрѣлъ на порохъ, который Елисавета положила ему въ руку.
— Это большой врагъ моего народа, сказалъ онъ. — Безъ него бѣлые никогда не могли бы прогнать Делаваровъ. Да, дочь моя, духъ научилъ вашихъ отцовъ дѣлать оружіе и порохъ, чтобъ поразить индѣйцевъ въ ихъ родинѣ, и скоро не останется въ этихъ горахъ ни одного Могикана. Когда Чингахгокъ переселится въ лучшій міръ, то съ нимъ угаснетъ послѣдній изъ этого племени.
Старый воинъ нагнулся впередъ, уперся локтями въ колѣни, и, казалось, прощался со всѣми предметами долины, которые все еще не были ясно видны за густымъ туманомъ. Воздухъ между тѣмъ все болѣе и болѣе сгущался, и Елисавета уже чувствовала, что съ каждой минутой дыханіе ея затруднялось. Въ это время глаза Чингахгока утратили болѣзненное выраженіе; взглядъ его сдѣлался дикимъ и онъ воскликнулъ съ вдохновеніемъ пророка.
— Чангахгокъ отправится въ ту страну, гдѣ его предки, и найдетъ тамъ столько дичи, сколько рыбъ въ озерѣ. Ни одна женщина не будетъ жаловаться на недостатокъ пищи и ни одинъ Мингосъ не приблизится къ тому краю, въ которомъ обитаютъ краснокожіе. Отцы! сыновья! всѣ туда! У Чингахгока нѣтъ болѣе сына, кромѣ молодаго орла, и въ жилахъ его течетъ кровь бѣлаго!
— Чингахгокъ, скажите мнѣ, кто этотъ Эдвардсъ? спросила Елисавета, чтобъ дать мыслямъ индѣйца другое направленіе. Откуда онъ и почему вы такъ его любите?
При этомъ вопросѣ Чангахгокъ вскочилъ, схватилъ руку дѣвушки, притянулъ ее къ себѣ, показалъ на разстилавшуюся подъ ними долину и сказалъ:
— Смотри, дочь моя, докуда можетъ видѣть глазъ, все было его собственностію…
Въ это время надъ головами ихъ пронеслась страшная масса дыма, и, катясь съ шумомъ, закрыла имъ видъ на горы. Испуганная этимъ явленіемъ, Елисавета вскочила и взглянула на вершину горы, которая тоже была покрыта густымъ дымомъ. Между тѣмъ, страшный звукъ, въ родѣ шума бури, разносился по всему лѣсу.
— Ради Бога, Чингахгокъ, что это значить? воскликнула она: дымъ окружаетъ насъ, и на меня дышитъ пламя сильнаго жара.
Прежде чѣмъ этотъ могъ отвѣтить, въ лѣсу раздался голосъ:
— Чингахгокъ! кричалъ онъ: — Могиканъ! гдѣ ты? Весь лѣсъ въ огнѣ и остается только одна минута для бѣгства.
Чингахгокъ приложилъ руку ко рту и издалъ губами свистъ, вслѣдъ за которымъ послышались поспѣшные шаги по кустарнику и пнямъ, и затѣмъ появился Эдвардсъ, съ лицомъ, выражавшимъ страхъ.
— Слава Богу, что я нашелъ васъ! старый другъ, сказалъ онъ, нѣсколько вздохнувъ. — Вставайте и идите прочь! Пламя окружаетъ всю скалу, и если мы не прорвемся сквозь него, то намъ останется только броситься съ обрыва, ибо необходимо добраться до низу. Вставайте, Чингахгокъ! время дорого!
Въ торопливости Эдвардсъ не замѣтилъ Елисаветы, которая отошла за выступъ скалы. Показавъ на нее, Чингахгокъ сказалъ, какъ бы оживая:
— Спаси ее, Чингахгокъ умретъ!
— Ее? О комъ ты говоришь? вскричалъ молодой человѣкъ, и быстро обернулся. Увидѣвъ Елисавету, онъ поблѣднѣлъ какъ мертвецъ, и ужасъ почти лишилъ его языка.
— Вы здѣсь, Елисавета? вскричалъ онъ. — Боже! неужели вамъ суждено умереть такою смертію?
— Нѣтъ, нѣтъ, Эдвардсъ, я не думаю, чтобъ опасность была такъ велика, возразила молодая дѣвушка, стараясь быть спокойною: — до сихъ поръ я вижу только дымъ и нигдѣ не видно огня, который бы могъ вредить намъ. Попытаемся бѣжать.
— Возьмите мою руку, сказалъ Эдвардсъ: — можетъ, мы и найдемъ свободную дорогу. Но можете ли вы выдержать путь?
— Конечно, но я все-таки не думаю, чтобъ опасность была такъ страшна. Пойдемте по той дорогѣ, по которой вы пришли.
— Да, да, пойдемте! сказалъ молодой человѣкъ съ нерѣшительностію: — Надѣюсь, что тамъ нѣтъ опасности, и только напрасно напалъ на васъ такой страхъ.
— Но можемъ ли мы покинуть Чингахгока? Онъ ищетъ смерти, какъ самъ говоритъ.
Болѣзненное выраженіе блеснуло на лицѣ молодаго человѣка; онъ на минуту остановился, чтобы, не теряя времени, найти дорогу сквозь страшный огненный кругъ.
— Намъ нечего останавливаться, сказалъ онъ съ спокойствіемъ нерѣшительности. — Онъ привыкъ къ лѣсамъ и ихъ ужасамъ и навѣрно найдетъ выходъ, если только захочетъ. Впередъ!
— Недавно вы думали иначе, Эдвардсъ, сказала Елисавета: — Не оставляйте его умереть такою страшною смертію.
— Индѣецъ не сгоритъ! Слышалъ ли кто что нибудь подобное! нѣтъ, индѣецъ не можетъ сгорѣть, одна такая мысль возбуждаетъ смѣхъ! Поспѣшите только, миссъ Темпль! Дымъ можетъ сдѣлаться для васъ опаснымъ.
— Эдвардсъ! ваши глаза, ваши взгляды пугаютъ меня! Скажите мнѣ откровенно, развѣ опасность дѣйствительно сильнѣе, чѣмъ мнѣ кажется? Увѣряю васъ, что я готова на самую крайность.
— Миссъ Темпль, если намъ удастся достигнуть этой вершины скалы, прежде чѣмъ огненная рѣка охватитъ ее, то мы спасены! воскликнулъ онъ прерывающимся голосомъ: — Бѣгите, какъ можно скорѣе! Дѣло идетъ о вашей жизни!
Какъ мы только-что сказали, мѣсто, гдѣ Елисавета встрѣтила индѣйца, было родъ скалистой платформы, которая спереди представляла крутой и глубокій обрывъ. Другая сторона ея въ менѣе рѣдкихъ уступахъ соединялась съ остальными горами, къ которымъ Эдвардсъ увлекалъ свою спутницу съ необыкновенною поспѣшностію.
Громадныя облака дыма окружали вершину горы и скрывали успѣхи неудержимой стихіи. Сильный шумъ привлекъ однако глаза Елисаветы на границу дыма и здѣсь она увидѣла раздувавшееся пламя, которое то подымалось кверху, то опускалось къ землѣ, гдѣ казалось истребляло каждую вѣтку, каждый кустъ, каждый листокъ. Такой видъ побудилъ бѣглецовъ удвоить свои усилія, но, къ ихъ несчастію, прямо поперекъ дороги лежала куча старыхъ, высохшихъ листьевъ, которые пламя охватило въ ту самую минуту, когда бѣглецы уже считали себя спасенными. Скоро запылалъ огонь и загородилъ дорогу. Бѣглецы отскочили назадъ и поспѣшили къ вершинѣ скалы, съ которой на окружающее ихъ смотрѣли дикими взорами и какъ бы оглушенные. Огонь съ необычайной быстротой охватилъ все вокругъ себя и въ теченіе нѣсколькихъ минутъ обратилъ всю эту сторону горы въ клокотавшее море огня.
Легкая одежда Елисаветы дѣлала весьма опаснымъ приближеніе къ бушевавшей стихіи, a висящія части наряда казалось служили лишь къ тому, чтобы привлекать на Елисавету опасность и страхъ.
Жители Темпльтона имѣли обыкновеніе брать съ этой горы дровяной и строевой лѣсъ, при чемъ съ безразсчетной роскошью таскали только стволы, оставляя верхушки и сучья на мѣстѣ и предоставляя имъ гнить отъ времени. Поэтому, гора во многихъ мѣстахъ покрыта была большими массами столь горючаго матеріала, что, находясь два мѣсяца подъ лучами палящаго солнца, онъ могъ легко воспламениться отъ одного слабаго прикосновенія огня. Такимъ образомъ, пламя переходило съ кучи на кучу съ быстротою бѣгущаго оленя.
Видъ былъ такъ же прекрасенъ, какъ и страшенъ, и Эдвардсъ съ Елисаветой смотрѣли теперь съ рѣдкою смѣсью ужаса и любопытства на быстрые успѣхи опустошенія. Молодой человѣкъ однако снова собрался съ духомъ и повелъ свою спутницу вдоль окраины дыма, при чемъ часто, но безуспѣшно, пытался найти проходъ сквозь густыя облака его. Такимъ образомъ, они описали полукругъ около верхней части терасы, и наконецъ пришли къ страшному убѣжденію, что совершенно отрѣзаны огнемъ со всѣхъ сторонъ. Теперь Елисавету овладѣлъ весь ужасъ ея страшнаго положенія, и опасность ясно представилась ей.
— Эта гора кажется предназначена приносить мнѣ вредъ, прошептала она. — Здѣсь будетъ наша могила.
— Нѣтъ, не говорите этого, миссъ! Еще не вся надежда потеряна, мужественно возразилъ молодой человѣкъ, хотя выраженіе глазъ его противорѣчило этимъ словамъ; мы вернемся на вершину скалы, тамъ навѣрное найдемъ еще мѣсто, куда можно будетъ спастись.
— Такъ ведите меня туда, уже по крайней мѣрѣ испытаемъ все возможное.
Не ожидая отвѣта, перепуганная дѣвушка побѣжала къ краю обрыва, бормоча про себя съ судорожнымъ, сдержаннымъ всхлипываніемъ:
— Отецъ! отецъ! несчастный отецъ мой!
Въ одну минуту и Эдвардсъ стоялъ возлѣ нея, и пристально смотрѣлъ во всѣ глаза, не найдется ли отверстія, которое могло бы облегчить ихъ бѣгство или по крайней мѣрѣ сдѣлать его возможнымъ. Но верхняя плоскость скалы была такъ гладка, что нога едва могла ступать на нее, и нельзя было и думать воспользоваться слабыми выступами крутой стѣны, чтобы спуститься внизъ, съ вышины ста футовъ. Эдвардсъ вскорѣ убѣдился, что всякая надежда потеряна, и съ лихорадочнымъ нетерпѣніемъ обратился къ другой попыткѣ къ спасенію.
— Миссъ Елисавета, сказалъ онъ, намъ ничего не остается какъ спустить васъ отсюда на лежащія внизу скалы. Другаго пути я не вижу, и плащъ Чингахгока будетъ достаточною лѣстницею. Надо попробовать; это все лучше, чѣмъ оставить васъ на жертву такой смерти.
— A что ж тогда съ вами будетъ? возразила Елисавета: — Нѣтъ, нѣтъ, ни вы, ни Чингахгокъ не должны быть жертвами моего спасенія.
Эдвардсъ не слушалъ этихъ словъ, но поспѣшилъ къ Чингахгоку. Этотъ далъ свой плащъ безъ возраженія, оставаясь на своемъ мѣстѣ съ достоинствомъ и присутствіемъ духа индѣйца, хотя положеніе его было еще опаснѣе положенія молодыхъ людей. Эдвардсъ разрѣзалъ плащъ на полосы, связалъ ихъ между собою и разорвалъ еще свою полотняную куртку и шаль Елисаветы, чтобы сдѣлать веревку какъ можно длиннѣе. При всемъ томъ, когда она брошена была быстро внизъ, то не доставала и на половину до низу.
— Это нейдетъ, все напрасно! воскликнула Елисавета. — Для меня нѣтъ болѣе надежды, ибо огонь охватываетъ все вокругъ, хотя медленно, но вѣрно. Посмотрите онъ даже съѣдаетъ подъ собою землю.
Еслибъ въ этомъ мѣстѣ пламя распространилось хотя вполовину такъ же скоро, какъ въ другихъ частяхъ горы, гдѣ легко переходило съ куста на кустъ, съ дерева на дерево, то окруженные имъ уже давно пали бы его жертвами. Но особенность грунта дала имъ довольно времени, чтобы сдѣлать упомянутыя попытки къ спасенію. Тонкая кора земли, покрывавшая скалу, имѣла въ трещинахъ корни нѣсколькихъ сухихъ сгнившихъ деревъ; но они не приходили въ соприкосновеніе съ огнемъ, ибо недоставало кустарника, чрезъ который опустошающая стихія, подобно бурному лѣсному теченію, распространилась по остальнымъ частямъ лѣса. Кромѣ этого недостатка горючаго матеріала наверху обрыва былъ довольно водный источникъ, который смачивалъ мохъ скалы и извилисто бѣжалъ по ея вершинѣ. Въ годы особенно обильные водою онъ образовалъ маленькій ручеекъ, но въ сухое лѣто хотя и не высыхалъ совершенно, но могъ быть замѣтенъ только по сырому, болотистому грунту, обнаруживавшему присутствіе воды. Когда огонь достигъ этой преграды, то долженъ былъ остановиться, пока жаръ не преодолѣетъ сырости, a для этого требовалось нѣкоторое время.
Рѣшительная минута однако все болѣе и болѣе приближалась; испаренія источника почти совсѣмъ улетучились, и мохъ скалы уже трещалъ отъ жара, между тѣмъ какъ остатки коры сгнившихъ деревъ начали отставать отъ стволовъ и раздробляясь падали на землю. Воздухъ дрожалъ и сжимался отъ сильнаго жара. Отъ времени до времени пробѣгали чрезъ терасу темныя облака дыма и, затемняя глаза, еще усиливали окружавшіе ужасы. Клокотаніе пламени, трескъ и шумъ его страшно перемѣшивались съ щелканьемъ сухихъ вѣтокъ и по временамъ съ громовымъ звукомъ падавшаго дерева, и тѣмъ еще сильнѣе возбуждался страхъ несчастныхъ, которые, казались, обречены были на гибель. Елисавета оставила всякую надежду на спасеніе и ожидала исхода трагическаго зрѣлища съ рѣшительнымъ спокойствіемъ; между тѣмъ какъ Чингахгокъ, хотя опасность прежде всего угрожала ему, продолжалъ сидѣть на своемъ мѣстѣ съ невозмутимымъ, спокойствіемъ индѣйца. Нѣсколько разъ глаза его обращались на молодую пару, которая, казалось, осуждена была на столь раннюю смерть, и тогда въ глубокихъ чертахъ его появлялась слабая тѣнь состраданія, но потомъ онъ снова смотрѣлъ пристальнымъ взоромъ на отдаленныя горы, и при этомъ гортанными звуками своего народа пѣлъ делаварскую погребальную пѣснь.