Полежал, пережидая страшное кружение под веками. Встал. Прихватил сумку. Пошел. К вечеру добрался до окраины. Шашку выкинул в Терек, мирный и грязноватый в районе Моздока. Вышел на шоссе — старое, узкое, разбитое. Шел, махал машинам. Но он шатался, и они принимали его за пьяного.
Устал. Сумка тяжелая, протез натер ногу. Взмок весь. Никто не останавливался. Думали — вот, машет, идиот. Он шел и повторял: вот — машет — идиот.
А может, я не убил его? Начфины — они живучие. Точно не убил. Так только, поцарапал. Лежит сейчас дома, перед телевизором, горло забинтовано. Хорошо лежать дома, болеть, только не тяжело. Кир в школе болел редко, один раз воспалением легких, один раз ангиной, ноги промочил. Тогда еще обе ноги имелись. Теперь не заболел бы — от одной промоченной ноги разве можно заболеть?
Почему-то ни одна машина около него даже не тормозила. Вон пост ГАИ, он прошел мимо поста, никто не обратил внимания. Идет человек и идет, ладно, нормально. Но, если честно, он уже устал идти. Прошел километра три, ну четыре — а как медленно и с какими паузами. Нет, не ходок, не ходок. Долго теперь не буду ходок.
Он остановился. ГАИ справа, заправка слева, на обочине — рекламный щит «Мегафона». Машин почти не стало. Ночь, чего там. И когда сзади его стала нагонять серая «Волга», и выросла в приближающихся лучах его тень — он выскочил на самую середину дороги, чтобы остановить уж наверняка.
— И остановил, — сказал Игорь.
— А он хоть остановился? — виновато спросил Кир.
— А как же. Посмотрел, увидел, что солдатик, — ну и поехал себе. Кому чего будет за солдатика? К тому же пьяный. К тому же сам виноват. Это ты еще дешево отделался, Кир. Он мог тебя вообще насмерть садануть, в лепеху. И ты бы лежал сейчас зеленый и плоский.
— Вот сука какая, — сплюнул Кир.
— Ты ему спасибо скажи, — не согласился Никич. — Он бы тебя отвез в госпиталь, хуеспиталь, комендатура, хуендатура. И все бы всплыло. А так ты вольный казак, дойдешь до остановки, сядешь в автобус.
— Это ты грамотно сделал, что на автовокзал не пошел, — заметил Игорь. — Облавы везде небось.
— Да кого ловить-то? Меня не видел никто!
— Ну, кто-нибудь да видел. Пошли. Идти можешь?
— Могу… Я вообще устал, если честно.
— Надо, Кир, надо. Я тоже знаешь как устал таскать эту дуру?
Игорь взял пулемет на плечо.
— И гранат до хуя, — сказал Никич. — И патронов до хуя. И калаш. А толку чуть.
— Почему? — не понял Кир.
— А смотри, — равнодушно сказал Игорь и сплюнул. Плевок был виден, пока летел, но потом растаял в воздухе.
— Потом еще вот тоже интересно, — сказал Никич. — Ну-ка дай мне по еблу.
— Это с какой радости? Полгода, считай, не видались, и я тебе по еблу..
— Ну дай. Что тебе, жалко?
— Не буду я…
— Это потому, что ты ссышь, — назидательно сказал Никич. — Ты ссышь ударить боевого разведчика дядю Никиту, и правильно делаешь. Дядя Никита не сможет дать тебе сдачи, но и ты ни хуя ему не сделаешь. Твой кулак, Кир, пройдет сквозь дядю Никиту, как сквозь воду.
— Это еще почему? — спросил Кир, на всякий случай отстраняясь.
— Потому что ты живой, — назидательно пояснил Игорь. — Ты слишком еще живой. Живой мертвому не обидчик.
— Это где так говорят?
— Это у нас так говорят.
— Никогда не слыхал. В Воронеже, что ли?
— Ладно, Кир, не коси под тупого. Ты и так тупой.
Кир хотел немного поддать ему за эти слова, но рука его и в самом деле прошла сквозь Игоря, как сквозь туман.
— Странный какой сон, — сказал Кир.
— Я бы даже сказал — хуевый, — кивнул Игорь.
— И что, вас никто, кроме меня, не видит?
— Блядь, а кто же еще видит твои сны! — заржал Никич. — Я только не всасываю, хули мы к тебе в сон попали, а не к кому поприличней.
— К министру Иванову, — сказал Игорь.
— А он-то чем виноват?
— Тем, что он гнида, — сказал Игорь.
— Ну ты, бля! Смотри, бля! Теперь такие времена — не посмотрят, что призрак…
— Гнида, — убежденно повторил Игорь. — И глаза у него белесые. Чудь белоглазая. Кир, хули мы стоим? Ты шевелиться можешь?
Кир с трудом сделал несколько шагов. Протез болел нещадно. Странно, но с каждым шагом боль становилась тупей и словно уходила.
— Мужики! — позвал он.
Шедшие чуть впереди Игорь и Никич обернулись.
— Это вы делаете?
— Чего?
— Ну вот, что мне… как бы легче.
— Да нет, это ты отдохнул.
— А у вас… ничего не болит?
— У меня башка болела сначала, — сказал Никич.
— А у меня спина почему-то. Мне ж не в спину попало. Мне живот разворотило.
— Ну, значит, до спины достало, — предположил Никич.
— Вам это… призрак ноги моей не встречался? — спросил Кир, силясь улыбнуться. — Прыгает где-нибудь одна! Я так думаю, должен быть рай… для отрубленных конечностей…
— Никакого рая нет, — убедительно сказал Игорь. — Отставить глупые шуточки. Все совершенно иначе.
— А ты почем знаешь?
— Был бы рай — я бы с тобой тут не таскался.
— А зачем ты со мной таскаешься? — Кир и от призрака не желал покровительства.
— Спроси чего полегче, — сказал Игорь.
Это была у него такая поговорка.
8
Автобусная остановка была не скоро, шли они до нее долго. Кир смотрел на Игоря с Никичем, понимая, что сон есть сон, но он несколько затянулся и очень уж натурален. Интересно все-таки, как мозги работают. Мозг, оказывается, сам себя регулировать может. Я бы никогда не подумал, что от призрака не остается следов. То есть я знал, конечно, но теоретически. Вот иду я, трава росистая, и на росистой этой траве остается мой след. А вот идут Игорь с Никичем, тащат пулемет, автомат, гранаты. И ничего. Трава даже не шевелится. А ведь они тяжелые, Игорь большой, Никич толстый. Оба в маскировке и кажутся от этого еще толще. Все в белом. Как были, так и остались — в зиме. Абсолютно вообще осязаемые. То есть осязать как раз нельзя, но ведь даже пахнут. И не мертвечиной, Кир знал, как пахнет мертвечина, — нормально пахнет, порохом, дымом. Как положено после боя. Еще пот, конечно. Все как у живых. Интересно, курить будут?
— Эй, мужики! — окликнул он. — Курить будете?
— А как?
— Что, нельзя?
— Сам бы попробовал.
— Ну а чего, вот, я пробую…
Он закурил и выпустил кольцо.
— Я ж тебе говорил, — сказал Игорь Никичу. — Живой слишком.
— Мы теперь не курим, Кир, — объяснил Никич. — Хотя, надо сказать, очень хочется.
— А пить? Жрать?
— Ни хуя. То есть пить иногда бывает. Когда всякие счастливцы вроде вас поминают. Это же третья обычно, если я ничего не путаю?
— Да. За тех, кто не дожил, — третья, не чокаясь.
— Ну вот. Она как-то доходит. Как бы веселее становится.
— Но не всегда, — назидательно добавил Никич. — Если говно какое-то пьют, то не доходит. Пить надо приличную водку. Все, что варят в Моздоке и вокруг, — это одна головная боль. В принципе, «Кристалл» ничего.
— Вот бы не подумал, — сказал Кир. — Всюду жизнь, прикинь?
— А жратва практически никак, — сказал Игорь. — То есть жить можно и без жратвы, если это типа считать жизнью. Вот я не жру, ничего мне не делается. Но хочется во рту покатать пельмешку. А как это сделать? Убить пельмешку?
— Ну, не знаю, — сказал Кир. — Найти призрак коровы, обработать, обвалять в призраке муки…
— Не бывает призрака коровы, — сказал Игорь. — Чего ты как маленький.
— Что, корова умирает вся?
— Не знаю, может, и не вся. Но мы как-то не пересекаемся. У меня собака в детстве была. Шалый. Прекрасный пес, прекрасный. Так вот, если бы что-то собачье было… он бы ко мне прибежал. Я тебе точно говорю. Он был единственный, кто меня любил за просто так, и очень сильно. Ну, кроме родителей, и то я не уверен.
— А жена?
Игорь был женат, и Кир это помнил.
— А жена… не так сильно.
Игорь что-то знал. Никич поджал губы — расспрашивать не следовало. Наверное, когда с ним вот так нехорошо вышло, она как-то не так себя повела, и у него была возможность это отследить. Говорят, в первые девять дней можешь еще как-то влиять на происходящее или по крайней мере что-то видеть. Вот он, наверно, слетал и посмотрел, а не следовало.
— Не тормози, Кир, — сказал Игорь. — Рассвет скоро.
— А что, вы на рассвете исчезнете?
— Спроси чего полегче, — сказал Игорь.
— Ну, пока не исчезли, расскажите хоть, как там!
— Да откуда мы знаем, — непонятно ответил Никич.
— Ладно, не темни. Где ж вы тогда?
— Мы сейчас здесь. А вообще там неодинаково.
— В смысле?
— Первое время почти как тут. А потом степь, вообще голая, и высотки, как под Шали. Ходишь, ходишь, иногда человека встретишь. Спрашиваешь, какие новости, а у него все новости пятьдесят девятого года.
— И тогда чего?
— Тогда опять ходишь. Пока, видимо, чего-то не сделаешь или какого-нибудь толка не выходишь. Потом перемещаешься. Игорь вон по какому-то саду две недели ходил.
— Полторы, — поправил Игорь.
— Ну, полторы. С какой-то бабой. Баба все молчит, только смотрит, иногда плачет. Вообще левая какая-то.
— Старая?
— Лет восемнадцать. Но не дает.
— Это мне было, наверное, наказание, — сказал Игорь хмуро.
— Это ей было наказание, — хохотнул Никич. — Кир, знаешь анекдот про Брежнева и Мэрилин Монро?
— Заебал, блядь, своими анекдотами, — зло сказал Игорь. — Ты мне шестой раз его рассказываешь.
— Так вы что, не все время там вместе?
— Да мы вообще вместе были только первые девять дней, и то каждый по своим делам ездил. Я на свою родину съездил, Никич на свою… А потом раз — и я у себя в саду, а он у себя в поле. Потом еще разное… Там же время теряется, понимаешь? А потом вот раз — идем по степи. Ну, поговорили, рассказали, кто где был… Идем — а тут ты. Лежишь.
— Это вас в помощь, что ли, прислали? — догадался Кир.
— Или в наказание, — сказал Никич. — Как типа про Брежнева и Мэрилин Монро.
— Я тебя урою сейчас, — пригрозил Игорь.
— Интересно, — спросил Кир, — а друг друга-то вы можете урыть? Или тоже… как сквозь туман?
— Совершенно запросто, — сказал Никич и подсек Игоря. Игорь упал, но успел засветить ему ногой в живот.
— Э, ты, бля! — заорал Никич. — Ты все-таки соразмеряй!
— Сам соразмеряй.
Никич помог ему встать.
— Ни хуя не больно, — самодовольно сказал Игорь. — Сразу проходит.
— Понял, — сказал вдруг Кир. — Я понял, зачем, допустим, жгли жертвенного быка.
— Догадливый, — заметил Никич.
— Дым, это, воскурялся… И покойник питался.
— Пропитывался, — кивнул Игорь. — Ты вон куришь, а я нюхаю — и тоже как бы прет.
— Ну так я еще курну, — сказал Кир.
— Нет уж, — сказал Игорь. — Ты давай иди.
Автобус на Ростов подкатил около семи утра. Он был полупустой, тряский и пыльный. Кир с облегчением плюхнулся на сиденье и, не рассмотревши толком попутчиков, немедленно захрапел. Правда, успел передать водителю деньги — за троих. Сдача вернулась. Кир хмыкнул и сунул ее в карман. Рука его при этом наткнулась на что-то бумажное, жесткое. Письмо Морозовой, пропади оно пропадом, это письмо, все из-за него! Выкинуть к чертовой матери… Все равно он не мог письмо переслать почтой, раз не знал точный адрес. Он решил, что выбросит письмо сразу, как только увидит мать. Почему-то страшно было его выбросить до того — ну, типа суеверие, что ли.
Жалко было, что наяву он уже не увидит Игоря с Никичем. Игорь был парень жесткий, но надежный, а Никич так и вовсе душа-человек. Не совсем понятно было, почему явились именно они. В конце концов, у Игоря были в роте друзья и поближе, тот же Олег. Но Олег был жив. А вот были ли у него близкие друзья среди мертвых? Нет, пожалуй, ближе Никича — никого. А Игорь — ну что Игорь, он для надежности…
Проснулся он уже днем, когда подъезжали к Ростову. Зеленая равнина тянулась за окнами. Вдалеке блестела на солнце серая широкая река — наверное, Дон.
Слева от Кира сидел Игорь, справа — Никич.
— Блядь, — сказал Кир.
— Не блядь, а голубчик, — сказал Никич любимую присказку. — Доброе утро, дорогие ребята. Что снилось?
— Здоров ты дрыхнуть, — сказал Игорь.
— И храпел, блядь, храпел…
— Хорошо, тебя мотор заглушал.
— Ладно, не подъебывайте, — сказал Кир, а сам страшно ущипнул себя за руку.
— Валяй, валяй, — зевнул Никич. — За яйцо дерни, сразу проснешься.
— Мужики, а вы хоть спите когда-нибудь? — спросил Кир.
— А чего еще делать? Бывает, что и спим.
— Сны видите?
— Ой, блядь, не спрашивай.
— Неприличные, — сказал Никич.
— Кир, — мягко сказал Игорь. — Ты не психуй, хорошо? Ты просто привыкни, что это как бы надолго. Это значит, опять надо что-то сделать. Когда ты что-то сделаешь, мы либо уйдем, либо я уж не знаю. Но пока мы с тобой побудем. Так что ты щипайся не щипайся…
— И вообще, — изобразил обиду Никич. — Ты чего, не рад? В степи его, мудака, подобрали, к остановке вывели… Я не понимаю: ты недоволен, что ли? Ты хотел, чтобы за тобой Мэрилин Монро таскалась? Меньше надо начфинов убивать, ты понял?
— Ростов, — сказал Игорь.
От автобусного вокзала до железнодорожного рукой подать. Народу на улицах было много. Все что-то праздновали.
— День города у них, что ли? — спросил Никич.
— Да ну, — ответил Кир. — По-моему, они просто так празднуют. Вся жизнь — сплошной праздник. Я уезжал — тоже какая-то пьянка-гулянка была.
— Ну а хули делать, — сказал Игорь. — Работать без толку, так давайте гулять. При таких ценах на нефть скоро вообще можно будет не работать, слышь. В феврале какие были?
— Что-то сорок, — сказал Никич.
— Ну во. Сейчас пятьдесят уже, небось.
— Бабы довольно ничего, — сказал Никич. — Вообще очень приятно. Гораздо, блядь, лучше, чем по степи. Только холодно.
— Какое холодно?! — не выдержал Кир. — Это ж юг! Градусов тридцать!
— Ага, — сказал Игорь, глядя куда-то в пространство.
— Ты чего высматриваешь?
— Да вон тип какой-то идет прямо на нас.
— Мент? — вздрогнул Кир.
— Ни хуя не мент. Мент нас не увидит, — успокоил его Игорь.
— Разве только мертвый, — добавил Никич.
— Блядь, не хватало только мертвого мента… Они живые-то как оборотни, а мертвый, ты прикинь…
Но это был не мент. Это был алкаш, еле стоявший на ногах.
— Мужики, — сказал он, подняв руки в приветствии. — Мужики, трубы горят. Я убедительно… я удивительно… я удивидительно и охренебительно… прошу вас.
— Кир, дай ему денег, — сказал Никич.
— А у вас нет? — спросил алкаш у Никича.
— Мои вам не подойдут, — деликатно ответил Никич.
— А, — спокойно кивнул мужик. — Понял. Валюта. Господа, я имею сказать. Да-да, пятнадцать хватит. Ну, можно сорок. Бла-да-рю вас. Я имею шо сказать. У женщин арт-рофи… аритрофирован важнейший орган. Они лишены чувства от-вет-ственности. То, что вы говорите им, они повторяют как свою мысль. Как свою соб-ствен-ную мысль. Вы замечаете это?
— Замечаем, — сказал Игорь.
— И после этого… они попрекают вас всем, что вы сделали для них! Ведь, в сущности, все, что есть они… это есть вы! Они фар… они фаршированы вами!
— Жуткое зрелище, — сказал Никич. — Ну, счастливого пути.
— Да, бла-да-дарю вас, — сказал алкаш и растворился в толпе.
— Вот это, — сказал Никич, — и называется «упиться вусмерть». Не до смерти, а в усмерть, то есть до состояния, в котором видишь мертвых.
— А еще кто видит? — спросил Кир. — Я слышал, что коты…
— Пиздеж, — ответил Игорь. — Коты мышей видят, а люди, дураки, думают, что это они на призраков кидаются.
— Тьфу, — сказал Никич. — Что же он пил? Что, блядь, за дрянь? Я минуту рядом стоял — и то меня сейчас вывернет!
— Не вывернет, — успокоил его Игорь.
— Но согласись, что дрянь?!
— Дрянь, дрянь. Вот ему и видятся всякие мудаки.
И они опять заржали, все трое. Киру начинала нравиться эта компания.
9
— Ну что? — спросил Никич. — Вот моя деревня, вот мой дом родной?
— Да типа того…
— Ну, мы тогда к тебе, — сказал Игорь. — Сам видишь, деваться некуда.