Впрочем, цветение их было недолгим. В шагах десяти Василий Ильич заметил силуэт, который не то чтобы двигался, но и не стоял на месте. Прищурившись, Василий Ильич различил, что силуэт женский. Некоторая расплывчатость его происходила оттого, что на даме была широкая, вроде плаща, накидка-пелерина с капюшоном, длиной в пол. Точнее – в тротуар.
Одинокая барышня на ночной улице взывает к рыцарскому долгу и куда более трусливые натуры. Желание защитить от любой опасности, которой взяться неоткуда, проникло в сердце Управляющего. Василий Ильич гордо расправил плечи и нагнал даму в накидке. Чтобы не напугать милую, как он заранее решил, особу, Василий Ильич в шаге от нее вежливо кашлянул и спросил разрешения обратиться. Столь вежливое обхождение ночью должно было успокоить трепет женского сердечка. На что Василий Ильич и рассчитывал.
Он ждал, что сейчас к нему обернется милое личико, и уж тут он покажет рыцарство во все красе. Приятную загадку представляло то, что Василий Ильич не мог узнать, кто прячется под плащом. Не то чтобы он поголовно знал всех жительниц Павловска, особенно со спины, но, как часто бывает, проживая в одном городке, начинаешь узнавать своих по походке. Эта незнакомка явно была не из местных. Ранняя дачная пташка, а то и особа из дворца!
Василий Ильич опять напомнил о себе вежливым вопросом. Особа в накидке не пожелала обернуться, она стояла, подпрыгивала на одной ножке. Такое поведение немного огорчило Василия Ильича. Как человек, знающий себе цену, он не стал тянуть церемонии, все-таки не в столице, и обошел даму. Склонился в исключительно вежливом поклоне и выпрямился, ожидая увидеть улыбку в ответ на свои действия. Где-то в глубинах фантазий Василий Ильич надеялся, что незнакомке захочется с ним пококетничать.
Темнота немного скрадывала то, что открылось ему. Василий Ильич опять сощурился, не в силах понять, что же такое привиделось. А когда он убедился, что зрение не обманывает, изумление его стало столь глубоким, что Василий Ильич так и стоял, не в силах пошевелиться или позвать на помощь. Разум Управляющего отказывался верить в то, что видели глаза его. Зрелище, открывшееся под распахнутой накидкой, было столь невозможно, дико и немыслимо, что выходило за границы человеческого понимания. Воля, куда более крепкая, чем у Василия Ильича, зашла бы в тупик. Что делать человеку, когда на пустой ночной улице он встречается с явлением, не поддающимся осмыслению? Только отдаться животному инстинкту.
За три квартала от Садовой улицы скучал городовой Никитин. Его ждала долгая ночь на посту и борьба с наползающим сном. Как вдруг откуда-то из-за домов долетел странный звук. Городовой прислушался. Так кричит раненый зверь, который бьется за свою жизнь без надежды на спасение. Зверям в Павловске быть не полагается, в его окрестностях даже волков нет.
Городовой повертел головой, чтобы определить, откуда доносится вопль. Еще раз послушав, он пришел к выводу, что все-таки это был человеческий вопль. И доносился он со стороны дворцового парка. Что там могло случиться, Никитин представить не мог. Особых нарушений порядка пока не наблюдалось, о помощи никто не взывал, два тревожных полицейских свистка не раздалось, городовой имел законное право сделать вид, что ничего и не случилось. Тем более вопль сам собой затих.
Все-таки простое человеческое любопытство оказалось сильнее полицейских правил. Никитин побежал по направлению, откуда, как нарочно, снова раздался странный звук. Только был слабее, тише и отчаянней.
5. Муки достойного выбора
– Как его фамилия? – спросил Зволянский, представляя, о ком идет речь.
Ратаев назвал фамилию, которую директор Департамента ожидал услышать.
– Так ведь он в отставке?
– Так точно, – согласился Ратаев. – С осени 1901 года.
– И что же?
– Отчего бы не послужить, когда долг призывает, а жалование приемлемое.
– Справится?
– Этот – справится, – убежденно ответил Ратаев. – А если что…
Недосказанность была красноречивой. Зволянский понял, что не сказал Ратаев вслух. Простое и элегантное решение: доверить расследование тому, кто вернулся из отставки. Если ему повезет, что не так уж невероятно, лавры победы достанутся начальству. А если что-то пойдет не так, если хваленые способности чиновника сыска окажутся бесполезными, то всегда можно отдать его на заклание. Были и еще обстоятельства, которые в этом пасьянсе могли оказаться крайне выгодными королю и тузу, а все неприятности достаться сыскному валету.
– Чем он занимался в отставке? – спросил Зволянский.
Ратаев выразительно пожал плечами.
– Средства у него самые ограниченные, дачи нет, в путешествия не ездит. Давал консультации кое-каким купцам, на что и жил…
– Вероятно, скучает без дела.
– Гордость не позволяет проситься обратно.
– Что ж, Леонид Александрович, кандидатура подобрана разумно, – сказал Зволянский, вставая из-за рабочего стола. – Пусть берется за дело.
– Мои люди за ним присмотрят. Тихо и аккуратно. На всякий случай.
– Разумно. Срочно везите его ко мне. И чтобы не вздумал отказаться.
– За ним уже послано, – ответил Ратаев с невозмутимым лицом.
– Вот как? Чудесно. И еще надо бы Чулицкого[1] предупредить.
– Михаил Фролович уже поставлен в известность, что к нему в сыскную полицию возвращается столь ценный персонаж…
Зволянский еще раз утвердился, что слухи о талантах Ратаева не могут быть слишком преувеличены. Просто незаменимый человек.
Когда это выгодно ему.
6. О вреде книг вообще