– Я высоко ценю Куникиду Доппо. Мало кто из писателей эпохи Мэйдзи проникал в жизнь так глубоко, как он. Не так ли, Ацуми-сан? – Своим обращением к Синъитиро она как бы отдавала ему предпочтение перед остальными поклонниками.
К несчастью, Синъитиро был мало знаком с творчеством Доппо. Несколько лет назад он прочел его «Фаталиста» и «Мясо с картошкой», но произведения эти совсем стерлись из его памяти. Ответить Рурико наобум он пе мог, а совсем не ответить было неловко перед присутствующими, поэтому он сказал:
– Возможно, вы правы. Но считать его самым крупным писателем эпохи Мэйдзи, мне кажется, было бы некоторым преувеличенном. Вам может показаться это банальным, по, с моей точки зрения, самый лучший писатель эпохи Мэйдзи – Коё [40].
– Одзаки Коё! – насмешливо воскликнул барон Кояма.
– В наше время его «Золотой демон» воспринимается как бульварный роман! – присоединился к барону Миякэ.
Столь смелое суждение вызвало у госпожи Рурико улыбку одобрения.
И Синъитиро почувствовал себя оскорбленным, словно получил пощечину. С трудом подавив в себе гнев, он, изменившись в лице, произнес:
– Вы считаете «Золотого демона» бульварным романом?!
– Разумеется! Впрочем, все зависит от вкуса.
– Но вы, вероятно, забыли, что очень важно, в какую эпоху написано то или иное произведение. В настоящее время «Золотой демон» может быть воспринят как бульварный роман, но ведь с момента его выхода в свет, то ость с тридцать пятого года, прошло чуть ли не четверть века. Через двадцать лет все современные произведения, высокохудожественные с вашей точки зрения, будут восприниматься как самые заурядные. Нельзя рассматривать литературу вне связи ее с эпохой. Так и «Золотой демон». Для своего времени он был блестящим творением.
Вопреки ожиданию, Синъитиро говорил гладко и складно, отчего пришел в еще большее возбуждение и уверенно заключил свою речь:
– Поэтому, когда судишь о писателях прошлых времен, необходимо придерживаться исторической точки зрения.
– Что же, пожалуй, вы правы! – с чувством искреннего удивления произнесла Рурико, ибо литературные познания Синъитиро далеко выходили за рамки дилетантских суждений.
Это придало Синъитиро уверенности. Но студент Миякэ и барон Кояма пришли в негодование оттого, что Рурико приняла сторону Синъитиро, какого-то конторщика, ничего не смыслившего, по их мнению, в литературе.
Смуглое лицо Миякэ даже слегка покраснело, и он заявил:
– Талантливое произведение никогда не станет банальным – это нелепость! Оно останется талантливым для всех последующих времен. Романы Сайкаку [41], например, никогда не устареют, потому что созданы поистине великим писателем. А вот Одзаки Коё был, есть и будет весьма заурядным романистом. Идеи его произведений и сама манера письма не выходят за пределы этой заурядности. Его интеллект – это интеллект среднего человека, только отшлифованный лучше. В своем романе «Три жениха» он мастерски изобразил три характера. Но изображенные им люди ничем не примечательны и часто встречаются в жизни. Я допускаю, что Коё может служить образцом средних писателей эпохи Мэйдзи, в отличие от крупных писателей той же эпохи, таких как Рохан [42], Рюро [43] или Бимё [44].
Только Миякэ умолк, как заговорил барон Кояма:
– О низкопробности «Золотого демона» свидетельствует уже сама его популярность. Толпа никогда не будет восхищаться истинно художественными произведениями.
Наглый тон молодых людей раздражал Синъитиро. Госпожа Рурико спокойно слушала спорщиков, поощряя их не сходившей с лица улыбкой, словно хотела сказать, так, по крайней мере, казалось Синъитиро: «Не сдавайтесь! Держитесь!»
– Вы говорите очень странные вещи, – возразил Синъитиро барону, который держался с надменностью аристократа. – Утверждать, что популярность произведения свидетельствует о его банальности, – это уже слишком! В таком случае и трагедии Шекспира следовало бы признать банальными, а поэмы Гомера и «Божественную комедию» Данте отнести к бульварной литературе. Я же полагаю, что чем лучше произведение, тем большей популярностью оно пользуется. Так, например, было в Японии с произведениями Толстого. Если же произведение не завоевывает успеха у публики, значит, оно слабое. Возьмите Бакина [45] и Сайкаку: их творчество широко известно и передается из поколения в поколение. Поэтому неверно отрицать художественную ценность «Золотого демона», основываясь только на его популярности. Истинно художественные произведения становятся все популярнее по мере повышения культурного уровня читателей. Предположим, что идеи и взгляды Коё ничем особым не отличаются, но судя по тому впечатлению, которое его сочинения производят на читателя, они обладают большой художественной ценностью. А фабула этого романа так интересна, так мастерски сделана, что Коё по справедливости можно назвать самым крупным писателем эпохи Мэйдзи. К тому же он блестящий стилист, язык романа богат и изыскан, как пион тонкой и изящной работы, сделанный из панциря черепахи [46].
Синъитиро говорил с большим подъемом. Он непременно поступил бы на филологический факультет, а не на юридический, если бы отец не был против. Считая себя сведущим в литературе, Синъитиро имел собственное мнение касательно тех или иных литературных вопросов. Барон Кояма уступал Синъитиро в литературных познаниях и, совершенно уничтоженный его суждениями, сидел весь красный, с недовольным видом. Миякэ тоже досадовал на свое поражение, стараясь как-то реабилитировать себя, но лишь беспомощно шевелил губами.
– Ацуми-сан – истинный знаток литературы! – воскликнула госпожа Рурико. – Я просто в восторге от него.
Итак, Синъитиро был увенчан славой, словно рыцарь, одержавший блестящую победу на турнире.
Миякэ, наконец собравшись смыслями, Хотел что-то сказать, но в это время в дверь постучали.
– Кто там? – спросила госпожа Рурико. В ответ раздался звучный, приятный голос:
– Это я.
– Ах, Акияма-сан! Вы пришли очень кстати! – И Рурико пошла навстречу новому гостю.
Когда вошел Синъитиро, она лишь поднялась с места, этому же господину собственноручно открыла дверь. Он вошел в гостиную с легким поклоном. Лицо его показалось Синъитиро очень знакомым, но где он его видел, Синъитиро никак не мог вспомнить. С виду этого господина можно было принять за писателя или художника. Копна волос, похожих на львиную гриву, подчеркивала бледность его продолговатого лица. Но, несмотря на беспорядок в прическе, он выглядел весьма элегантно в своем льняном кимоно из сацума [47] и прозрачном, цвета ржавчины хаори. Рурико стоя продолжала с ним разговаривать.
– Простите, что долго не навещал вас.
– Да, вы очень давно у меня не были! В газетах Писали, что вы уехали в Хаконэ. Это правда?
– Нот, никуда я не уезжал.
– Значит, вы все еще пишете свой длинный роман, Представляю, как вы измучились. А я, признаться, думала, что вы просто забыли дорогу к моему дому. Не правда ли, Миякэ-сан? – Рурико оглянулась на студента.
– Как дела?
– A y вас как?
Встретившись взглядами, студент и господин Акияма поклонились друг другу.
– Почему Же вы так долго не приходили? Вас очень не хватало в этом салоне, – продолжал Миякэ почтительным тоном, каким обращаются к старшим.
– Садитесь, прошу вас, Акияма-сан! – говоря это, госпожа Рурико поставила рядом со своим креслом стул. – Вы и в самом деле пришли очень кстати! Нам надо разрешить наш спор. Не правда ли, Миякэ-сан?
Ободренный ее словами, студент обратился к Акияме:
– Скажите, пожалуйста, кого вы считаете наиболее крупным писателем эпохи Мэйдзи? Ответить на этот вопрос может только настоящий знаток литературы.
Последние слова Миякэ были направлены в адрес Синъитиро, чтобы поддеть его.
– Этот господин, – обратилась Рурико к Синъитиро, – Акияма Macao-сан. Вы, разумеется, о нем слышали. Он талантливый писатель, принадлежащий к школе Акамон.
Акияма Macao! Наконец-то Синъитиро вспомнил. Он учился на третьем курсе филологического факультета котогакко, когда Синъитиро еще был на первом, считался очень талантливым и часто помещал свои стихи и критические заметки в студенческом литературном журнале. По окончании университета он быстро завоевал популярность у публики и теперь считался одним из самых видных молодых писателей, выделявшимся своей эрудицией даже среди литераторов.
При мысли о том, что высказанное им сгоряча мнение сейчас будет отдано на суд настоящему писателю, Синъитиро испытал стыд и неловкость. С вершины счастья сердце его сразу упало на самое дно пропасти.
«Неужели придется вступить в спор с этим уважаемым литератором, да к тому же человеком старшим по возрасту…»
Синъитиро от волнения пот прошиб. А господин Акияма, даже не подозревавший о его терзаниях, покуривая сигарету, сказал спокойным тоном:
– Вот как! Спор у вас серьезный, и, прежде чем высказать собственное мнение, я хотел бы ознакомиться с мнением всех присутствующих здесь.
С этими словами господин Акияма отбросил волосы со лба.
– Мнения здесь высказывались самые разные, – сказал студент. – Господин Ацуми, например, так, кажется, ваша фамилия, – здесь Миякэ бросил быстрый взгляд на Синъитиро, – считает Коё самым крупным писателем эпохи Мэйдзи, утверждая, будто язык его произведений изыскан так же, как пион из черепашьего панциря.
Все это Миякэ произнес с легким презрением, после чего господин Акияма с присущей писателю проницательностью пристально и с неприязнью посмотрел на Синъитиро, погасил сигарету о серебряную пепельницу и проговорил:
– Изящен, как пион из черепашьего панциря… Что же, сравнение в высшей степени образное! Но подделку этого пиона можно купить в любой галантерейной лавке за тридцать – сорок иен.
Сарказм господина Акиямы вызвал у всех, начиная с госпожи Рурико, взрыв хохота.
– Так, может быть, изысканность Одзаки Коё та же подделка, вызывающая восторг, скажем, у кухарок и служанок? По блеску ее не отличишь от подлинника, и лишь при ближайшем рассмотрении можно определить, что изготовлена она не из черепашьего панциря, а из кости коровы или быка.
Синъитиро не раз приходилось слышать, что господин Акияма, спекулируя своим талантом, ведет себя на литературных диспутах вызывающе. Но сейчас по странному стечению обстоятельств все злословие господина Акиямы было направлено в адрес одного Синъитиро. И Синъитиро испытал при этом досаду, смешанную с возмущением. Но у него не хватало смелости вступить в спор с известным писателем, и единственно, что ему оставалось, это молча слушать его едкие, полные сарказма замечания. Однако Синъитиро в душе возмущался поступком знаменитого писателя, вступившего в поединок с ним, по сути дела, дилетантом, считая это легкомыслием со стороны всеобщего кумира – Акиямы. Свою речь Акияма закончил словами:
– В нынешнее время «Золотой демон» действительно воспринимается как бульварный роман.
– Ах! – воскликнула госпожа Рурико. – Миякэ-сан тоже назвал его бульварным. Все ясно, это определение он позаимствовал у Акиямы-сан!
Миякэ покраснел и почесал в затылке. Все, кроме Синъитиро, рассмеялись. А господин Акияма с усмешкой произнес:
– Весьма польщен, что мнение Миякэ-сан совпадает с моим.
Снова раздался смех. Когда же смех утих, заговорил Миякэ:
– Ацуми-сан не отрицает, что в настоящее время роман Коё может быть признан банальным, но при этом; говорит, что любое произведение следует оценивать с исторической точки зрения, то есть учитывать, в какую эпоху оно было создано.
– Отличная мысль! – воскликнул Акияма не то в шутку, не то всерьез. – Но с этим можно было бы согласиться лишь при условии, что все современники Одзаки Коё писали вещи, с нашей точки зрения, банальные. Однако в эпоху Мэйдзи жил писатель, который создал великолепный роман, не утративший и поныне своей художественной ценности. Как же можно считать Коё самым крупным писателем своего времени! Он просто был одним из эпигонов периода Токугавы, в его произведениях чувствуется влияние той эпохи.
Тут все время молчавший Синъитиро не выдержал:
– Если стать па вашу точку зрения, то всю литературу эпохи Мэйдзи следует считать эпигонской, не только одного Коё!
– Вы неправы. Есть писатель, создававший произведения только в духе эпохи Мэйдзи.
– Неужели есть такой писатель?! – все больше и больше волнуясь, воскликнул Синъитиро.
– Разумеется, есть! – ледяным тоном ответил господин Акияма.
Вампир
– Кто же он, этот писатель? – спросил Синъитиро. Господин Акияма тем же холодным тоном ответил:
– Мнение тут может быть лишь чисто субъективным. Я назову вам имя, но из-за непонимания вы можете со мной не согласиться, и тогда не о чем больше будет спорить. Так вот, я имею в виду писательницу Хигути Итиё [48].
Господин Акияма произнес это тоном, не терпящим возражений.
Тут госпожа Рурико радостно воскликнула:
– Итиё! О, я совсем забыла! Ну конечно же, Итиё! Из всех героинь прочитанных мною романов мне больше всех нравится Мидори в «Ровесниках».
– Вполне естественно, что она вам нравится. Вы очень походите на нее своей гордостью и энергией!
– Ну, что вы! – запротестовала Рурико, в душе радуясь такому сравнению.
– Итиё! Она действительно гениальна. И так рано ушла из жизни. В сравнении с ней Коё – обыкновенный писатель, хоть и не без способностей! – с довольным видом заявил барон Кояма, мстя за свое поражение.
– Да. При сопоставлении «Ровесников» с «Золотым демоном» сразу становится ясным, какой из этих романов представляет собой подлинную художественную ценность, – сказал Миякэ, зло глядя на Синъитиро. – По теории Ацуми-сан, «Ровесники» должны были бы завоевать большую популярность, чем «Золотой демон», потому что написаны па несколько лет раньше. Но если даже никто, кроме нас, не читает теперь «Ровесников», роман от этого не стал хуже.
После этого все наперебой заговорили:
– «Ровесники» – это литературный шедевр эпохи Мэйдзи!
– Да, я читал его. Роман действительно хорош.
– Да-да! В нем, кажется, часто упоминается местность вблизи Ёсивары. Помню, помню, читал его когда-то. В нем как будто рассказывается о сыне одного священника. Героиня романа влюблена в юношу, но из гордости не признается ему в своем чувстве. Потом из-за какого-то пустяка они расходятся…
– У Синнё, сына одного священника, – вступил в разговор депутат Томита, – порвались завязки на гэта [49] и он испытывал от этого большое неудобство. Мидори хотела дать ему кусок пурпурной ткани с узором. Но Синнё раскапризничался и не взял. О, я до сих пор великолепно представляю себе эту картину!
После всех снова заговорил Акияма, словно произнося окончательный приговор:
– Во всяком случае, ни один из писателей эпохи Мэйдзи не проник так глубоко в человеческую душу, как Итиё. Писатели «Кэнъюся» [50] щеголяли красивыми фразами, однако не сумели правдиво изобразить человека. Среди них Итиё занимает по праву совершенно особое положение. Даже гениальный Такаяма преклонялся перед ней.
Синъитиро все больше и больше раздражался, испытывая сильное желание уйти. Он готов был всех их избить.
Неизвестно, догадывалась ли об его чувствах госпожа Рурико, но она с улыбкой спокойно обратилась к нему:
– Держитесь, Ацуми-сан! Спор клонится не в вашу пользу!