На пороге стояла Наташа, ее щеки покрылись румянцем, она смеялась, и его сердце чуть не выпрыгнуло из груди, как бывало всякий раз, когда он ее видел. И всякий раз это было по-другому. В первый раз чувство было чисто физическим, как будто в нем загорелось пламя. Теперь к этому пламени добавилось много всего. Наташа заслуживала большего. Но ее смех, ее радость относились сейчас не к нему, а к чему-то другому.
— Что ж, не сомневаюсь, тебе тоже не помешает небольшой перерыв, — заметила Лора. — Посиди с ним, а я пока отвезу в оранжерею закуски.
Наташа тут же села к нему на колени, обняла его за шею и поцеловала.
— Ну, так что там с уровнем сахара в крови? — спросила она. Ее глаза сияли, на шее от возбуждения билась жилка.
— Повысился. Определенно повысился, — ответил Дарий.
— Может, осмотрим лодочный сарай? Сейчас самое время!
— Наташа… — К тому времени, как ее отец показался на пороге, она проворно соскочила с его коленей, быстро поправила прическу и отошла в другой угол кухни. — Тебя спрашивает некий мистер Дервиш. Я проводил его в библиотеку.
— Отлично! Главный покупатель недвижимости. — Она бросилась к выходу, но на пороге обернулась. — Кстати, в «Кантри кроникл» нам обещали целый разворот! Кевин Роуз, редактор, знает, что ты — тот самый Дарий Хедли. Боюсь, твое инкогнито лопнуло.
— Я и сам понимал, что рано или поздно это случится, — ответил Дарий. — Интервью с ним нам поможет? — спросил он так, будто не слышал Наташиного разговора с редактором.
— Милый, если ты дашь ему интервью, мы попадем на обложку.
— Великолепно, — сказал он, когда она уже выбежала прочь из кухни. — Тогда я так и поступлю.
Дарий и ее отец вдвоем смотрели на то место, где только что стояла Наташа.
— Дарий, работа для нее — все. Ее жизнь началась тяжело; возможно, в детстве мы слишком опекали ее.
— Она мне все рассказала.
— Она отказалась от очень хорошей работы только потому, что мечтала уехать из дому. Стать независимой. Что-то нам доказать.
— По-моему, не вам, а себе. — Доказать, что она уже не девочка, что не больна и не трудный подросток. И ей это удалось, удалось стать самым успешным агентом по продаже недвижимости, доказательством чему, помимо прочего, служил красный спортивный БМВ. И даже когда она получила тяжелый удар, она оправилась и снова доказала, что она — лучшая.
— Ты знал о том, что она отказалась от работы в Национальном тресте?
Дарий улыбнулся:
— Она и об этом тебе рассказала. — Деррик направился к холодильнику. — Я играю в гольф с человеком, у которого она могла бы работать. Он спросил меня, почему она отказалась от их предложения — по сути, самого первого… Ее матери я ничего не сказал… Пива хотите?
— Нет, спасибо… После интервью с Кевином Роузом мне нужно будет вернуться в Лондон. — Наташа дала ему слишком многое; самое меньшее, что он мог сделать для нее, — добиться того, чтобы статья оказалась на обложке «Кантри кроникл». Имея на руках такой сильный козырь, она сможет потребовать от Майлза Моргана все что угодно. Он заплатит любую цену, лишь бы она вернулась к нему в компанию. — Я совсем ненадолго заехал. На следующей неделе или через неделю мне предстоит установить в Лэмберне скульптуру, так что нужно вернуться в Лондон, чтобы руководить ходом работ. — Хотя он придумал довольно жалкую отговорку, как ни крути, Деррик, похоже, принял ее за чистую монету. — Если мне не удастся пересечься с Наташей до моего отъезда, скажите ей… — Что? Что он мог ей сказать? — Скажите ей, что она — лучшая в мире во всех отношениях.
— Дарий, ты сейчас можешь разговаривать?
— Только если быстро.
Наташа нахмурилась. После «дня открытых дверей» в их отношениях все стало по-другому. Допустим, она была занята, ему нужно было быть в другом месте, но он уехал не попрощавшись, а потом все пошло не так. Секс — изредка, во время рабочего времени — был по-прежнему ошеломительно горячим, но что-то в его отношении к ней, из-за чего она верила, что является для него единственной женщиной на земле, как будто исчезло. Он забыл, что предлагал ей забавные «свидания». Наташа подозревала, что он закрылся от нее, потому что продажа дома оказалась для него слишком болезненным событием, чего он сам не ожидал. В таком случае вряд ли ему понравится то, что она собирается ему сообщить.
— Я просто хотела, чтобы ты знал: у меня есть два верных предложения о покупке дома, они лежат у меня на столе.
— Два? У нас будет аукцион? — устало спросил он. Видимо, он совсем не обрадовался перспективе.
— Все не так просто. Одно — от заокеанского покупателя, который ищет дом за городом в дополнение к лондонским апартаментам… Он предлагает высокую цену.
— Так прими его предложение!
— Второй покупатель предлагает не такую высокую цену. Мне удалось в ходе переговоров немного поднять ее, но она все еще на полмиллиона ниже, чем у первого покупателя.
— Тогда почему ты вообще о нем упоминаешь?
— Потому что само по себе второе предложение гораздо лучше. Второе предложение поступило от цифровой компании, чей главный офис располагается на другом берегу реки. Они расширяются, поэтому им нужно больше места, но с той стороны есть некоторые ограничения. Дело в том, что многие их сотрудники живут здесь, их дети ходят в местные школы, так что они не хотели бы переезжать.
— Тогда, может быть, им стоит назначить цену повыше?
— Она ниже, но вообще-то само по себе их предложение стоит большего. Мне удалось оговорить, что коттеджи, которые находятся на территории Хедли-Чейз, не тронут, так что тебе не придется заниматься переселением их обитателей. В результате чистый доход для тебя будет выше. Расходы на ремонт и содержание компенсируются за счет налога, а в будущем коттеджи можно будет продать. Наконец…
— Есть что-то еще?
— Наконец, — продолжила она, — они знают Гэри; он подрабатывал у них в прошлом, так что они согласны оставить его смотрителем и подсобным рабочим. Ему дадут оклад и премию. На такое он и рассчитывать не мог, работая в имении твоего деда.
Когда от цифровой компании пришло первое предложение, она сразу же поняла все его преимущества. Такое будущее гораздо лучше для деревни, для людей, за которых Дарий чувствовал себя в ответе. Кроме того, она выбила дополнительные льготы. Такой сделкой можно гордиться! В результате Хедли-Чейз не только будет процветать, но и у Дария сохранится связь с «фамильной» деревней.
— Их топограф только что ушел, — продолжала Наташа. — Скажи «да», и они переведут деньги на твой счет уже к концу этого месяца. — Она немного помолчала. — Алло? Я тут сама с собой разговариваю?
— Н-нет… — ошеломленно ответил Дарий. — Я просто потерял дар речи. Ты необыкновенная женщина, Наташа Гордон. Ты уже все всем доказала. Навсегда.
— Спасибо… — У Наташи от волнения сел голос. — Ну, тогда я, наверное, сообщу Рамзи все детали, да?
— Да… наверное.
— Дарий, ты правда этого хочешь? Если ты вдруг передумал продавать Хедли-Чейз, так и скажи.
— С чего вдруг? Хедли-Чейз — последнее место на земле, где я хотел бы жить.
— Не знаю. Ты какой-то… шершавый, колючий.
— Правда? Может, ты меня намылишь и разгладишь?
В его предложении ей послышалось что-то решительно отталкивающее. Оно прозвучало так, как будто он хотел ее и сам себя ненавидел за это желание. Или, может быть, как будто он хотел, чтобы она его ненавидела. Как бы там ни было, вся ее радость вдруг куда-то улетучилась.
— Я думала, ты работаешь, — уклончиво ответила она, понимая, что лучше всего решительно отказать ему. Но она не могла себя заставить сказать ему «нет».
— Как хочешь, — последовал его ответ, в котором ей послышались нотки облегчения.
— Так я звоню Рамзи? — спросила она. — Чтобы скорее дать ход делу… — Он не отвечал. — Дарий! Ты меня слышишь?
— Да, — ответил он наконец, сухо и деловито. — Работа выполнена. Пора подумать о твоем гонораре.
— Имеешь в виду бронзовую статуэтку?
Наташа проглотила подступивший к горлу ком. Нет. Он все сказал. «Работа выполнена». И они оба понимали, что речь идет не о продаже дома. Но после всего, что они вместе пережили, после всего, чем они друг с другом поделились, она никак не могла сидеть перед ним в качестве натурщицы, получающей почасовую оплату.
— Ты и так достаточно сделал. Интервью, которое ты дал Кевину Роузу, выше всяких похвал. Помочь тебе вывезти из дома вещи? — предложила она. — Я видела там кое-какую симпатичную мебель. — Она сидела за столом его бабушки и думала о том, что, если бы она могла себе это позволить, кое-что она точно у него купила бы.
— Нет. Оттуда мне ничего не нужно. Рамзи сам разберется.
— Ничего? Правда? — Она откинулась на спинку стула. Интересно, откуда взялась фотография его матери? Ее могла прислать только бабушка. Наташа погладила рукой полированную столешницу. Однажды в передаче, посвященной антиквариату, она видела такой стол… В нем был потайной ящик.
Дарий долгое время смотрел на экран телефона, прежде чем нажать отбой. Он соврал, что работает. Лошадь была закончена, доставлена заказчику. Скоро ее установят на том месте, где она вечно будет прыгать через невидимый барьер.
Он кинул телефон на диван, на котором сидела Наташа в тот день, когда пришла к нему, суля не просто продать его дом… Она смотрела на него своими васильковыми глазами и предлагала отведать ее пирога…
Бесчувственный. Нет, способность чувствовать он не потерял. Наоборот, он только что обрел ее. Нашел что-то такое, чего он по-настоящему никогда не знал в детстве. Нашел то же, что нашел и его отец, потому что, по семейной легенде, дед задумал «идеальный брак». Таким образом он собирался контролировать будущее.
Вот от чего он бежал, став взрослым. Он боялся, что запутается, как отец, и уже не сможет восстановиться. Но как же он ошибался! В любви не теряют себя, а, наоборот, находят. Только в любви можно стать цельным.
Он подошел к глиняной статуе, к которой приступил, вернувшись из Хедли-Чейз, уже понимая, что все кончено. Днем он работал в литейной мастерской, а по ночам ваял эту скульптуру, пытаясь увековечить тот миг, когда она протянула к нему во сне руку.
Ему не нужны были эскизы. Руки уверенно мяли глину, формировали так хорошо знакомые ему изгибы ее тела, ее плечи, ее согнутое колено, волосы, рассыпанные по подушке.
Его пальцы сомкнулись вокруг протянутой к нему руки, которую он не мог видеть из-за слез, застилающих глаза.
— Дарий…
— Наташа?
— Мне нужно видеть тебя. Ты не можешь выделить для меня полчасика?
— Я в студии. Заходи.
Один-единственный последний раз, обещала она себе. Последний раз.
К тому времени, как она приехала к нему, день уже склонился к закату. Дверь студии стояла нараспашку, но солнце висело совсем низко, и внутри было темно.
— Дарий!
Он снимал со стен фотографии лошади, убирал рабочие поверхности. Когда она возникла на пороге, он обернулся, и время как будто остановилось. Сердце выскакивало из груди от радости, только ставшей в сотни раз сильнее при воспоминаниях о каждом прикосновении, каждом поцелуе, каждом мгновении, которое они провели вместе.
— Пирог не принесла? — спросил он.
— Не было времени, — ответила она. — Я с ног сбилась на работе. А здесь темно!
Он щелкнул выключателем; осветились рабочий стол и диван. Наташа подошла к нему и протянула толстый конверт.
— Что, опять подписывать документы? — поморщился Дарий.
— Нет. Я… — Скорее всего, они видятся в последний раз, и ей не хотелось, чтобы все окончилось вот так… — Я смотрела на письменный стол твоей бабушки, и мне внезапно пришло в голову, что я уже видела очень похожий в передаче про антикварную мебель. По телевизору.
— Так ты пришла, чтобы сказать, что стол стоит целое состояние?
— Нет. Я пришла, чтобы сказать, что в столе имеется потайной ящик.
Дарий насторожился:
— Это лежало внутри?
— Нет, ящик был пуст, но стол натолкнул меня на мысль, что нужно внимательнее осмотреть дом.
Я знала, что у твоей бабушки должна была быть не только фотография. Вот что я нашла на чердаке.
Она открыла конверт и вытащила из него содержимое. Фотографии, письма с обратным парижским адресом… Заметка об автомобильной аварии, в которой они погибли, пытаясь бежать за границу с ее родственниками. Их свидетельства о смерти. Письмо отца, оставленное сыну на случай, если что-то пойдет не так. Он чувствовал опасность…
— Я оставлю тебя одного, чтобы ты смог спокойно во всем разобраться.
— Нет! — Он схватил ее за руку и притянул к себе, а затем взял фотографию своей матери. Она держала на руках сына. Его отец стоял рядом и смотрел на них такими любящими глазами, что Наташе захотелось плакать.
И вдруг вся жесткость, все его защитные барьеры рухнули, и она оказалась в его объятиях. Она поддерживала его, вытирала слезы, бегущие по его лицу, шептала слова утешения, а он благодарил ее.
— Ты когда-нибудь потом видел своего дедушку? — спросила Наташа после того, как он прочитал письмо и посмотрел все фотографии. — После похорон бабушки?
— Да, когда Рамзи понял, насколько серьезна дедова болезнь. Конечно же сам он ничего не понимал, и только после того, как он упал и попал в больницу, нам удалось ради его же безопасности уговорить его переехать в дом престарелых. Я навещал его там. Чаще всего он совершенно не помнил, кто я такой. Иногда он принимал меня за отца и спрашивал, как поживает Кристабель. Как скоро появится на свет ребенок.
— Болезнь Альцгеймера — страшная штука, — сказала Наташа. — Она лишает возможности привести в порядок свои дела. Сказать близким, что ты любишь их.
— Так почему бы не сказать эти слова, пока есть такая возможность?
— Я… — Как она могла ответить «да» и умолчать о том, что любит его? Как может она взваливать на него лишнее бремя? — Все очень сложно.
— Я так и думал, но сейчас я все упрощу.
Он взял ее за руку и повел в противоположный угол. Потом включил прожектор, и Наташа увидела статую…
Она подошла поближе и посмотрела на себя, такую, какой ее видел Дарий. Фигура, лежащая на животе с согнутой в колене ногой среди смятых простыней, была настоящей красавицей. И в ней отражались все ее мысли и чувства. Каждый, глядя на нее, понял бы, что здесь изображена влюбленная женщина.
Детальность скульптуры поразила ее. Тут было все — тщательно вылепленные руки, крошечные складочки под коленями, ямочки над ягодицами. Он вылепил ее образ по памяти.
Когда она обернулась, он стоял позади нее и наблюдал за ней.
— Она прекрасна, Дарий, — сказала она слегка дрожащим голосом, — но на каминной полке она будет выглядеть… несколько неуместно.
— Она не покинет этих стен. Она не для того, чтобы выставлять ее в галерее. Я вылепил ее для себя, Наташа, в попытке запечатлеть нечто особенное, исключительное. Но как только я закончил, понял, чего ей не хватает и что могла бы сделать только настоящая женщина из плоти и крови. Завтра от нее ничего не останется, кроме комка глины.
— Только не говори, что хочешь уничтожить ее!
— Зачем мне ее сохранять? Каждый раз, когда я смотрел на нее, я думал о том, каким же дураком я был, когда сидел в кресле и делал ту зарисовку вместо того, чтобы поддаться искушению и вернуться к тебе в постель. Когда не сказал того, что нужно было сказать. Статуя не будет смеяться со мной, плакать со мной, не будет выбиваться из сил, лишь бы сделать мир чуть более приветливым для меня.
— Да. — Статуя на такое не способна. — Зато она идеальна… Никогда не состарится. Никогда ничего от тебя не потребует…
— И никогда не даст ничего в ответ, — перебил ее Дарий. — Никогда… — Он осекся.
— Что «никогда»? — спросила она.
— Никогда не полюбит меня в ответ.
Он произнес эти слова так, словно их вырвали у него клещами.
Не просто горячий, страстный секс, но нечто большее, что таилось в глубине души его. То единственное, чего он не имел в своем вполне обеспеченном детстве. То единственное, чего он не позволял себе, став взрослым и добившись успеха.