Леонардо оставил Корделию в глубоких раздумьях. Он окончательно убедил ее в невиновности Гвидо, и теперь она понимала, что с самого начала сомневалась в его неверности.
Постепенно девушка пришла к выводу, что причиной их разрыва стало то, что Гвидо отказывался выслушать ее версию событий десятилетней давности, а она страдала от шаткости своего положения. Они были очень счастливы во время медового месяца, но подспудно ее мучила мысль о том, что Гвидо так и не избавился от желания отомстить ей за оскорбление.
Сама не понимая почему, сейчас она воспринимала все по-другому. Она избавилась от Гвидо, но в ту самую минуту, как он вышел за дверь, уже хотела вернуть его. Только гордость и упрямство удержали ее от этого.
Долгими одинокими вечерами Корделия убеждала себя, что поступила правильно, по ночам корила за то, что выгнала Гвидо, а за завтраком обливалась слезами, вспоминая, как он засиял, узнав, что она беременна.
Как ни странно, теперь, после разговора с Леонардо, Корделию больше всего расстраивало мнение Альбертины Доминциани о том, что брак ее сына был ошибкой. Она ведь может убедить Гвидо подать на развод!
Корделия часто созванивалась со своей матерью, но эти разговоры утомляли ее, потому что каждый раз ей приходилось балансировать на шаткой грани между ложью и правдой. Мирелле Кастильоне, которая теперь жила под Миланом со своим отцом, не терпелось навестить свою замужнюю дочь, но та постоянно искала причину отложить этот визит, ссылаясь то на то, что Гвидо уехал по делам, то на то, что она очень занята...
Вскоре после отъезда Леонардо на вилле зазвонил телефон. Корделия, уверенная, что это ее мать, взяла трубку и жизнерадостно произнесла:
— Привет, мама!
— Это Гвидо, — услышала она в ответ. Голос его был таким невыразительным, что она забеспокоилась.
— Ты здоров? Воцарилось долгое молчание.
Корделия до боли в пальцах сжимала трубку. Услышав родной голос, она мгновенно забыла и о гордости, и о выдержке.
— Ты считаешь, что после всего, что я наговорила тебе, глупо задавать такой вопрос? — начала она, надеясь вызвать Гвидо на откровенный разговор.
— Не совсем, — наконец ответил он. — Вертолет доставит тебя в Милан к восьми часам. Я встречу тебя.
Корделия от неожиданности ахнула.
— О, Гвидо! — воскликнула она.
— Что?
— Мне так плохо! — Она почувствовала, что вот-вот снова расплачется.
— Странно, ведь ты получила все, что хотела — мой дом, ребенка... и избавилась от меня, — сухо перечислял он.
— Но я хочу тебя! — выкрикнула Корделия. Ответом ей была мертвая тишина. Потом она услышала, как откашливается Гвидо, и снова воцарилось молчание.
— Даже не знаю, что тебе сказать, — послышалось наконец в трубке, когда она уже потеряла всякую надежду на ответ.
— Ладно. Не беспокойся, я понимаю... Я не буду!
Обливаясь слезами, Корделия засунула телефон под подушки. Звонки продолжались, но она не отвечала.
Гвидо прав, я сама разрушила наши отношения, говорила она себе. Если и была надежда на то, что мы будем вместе, я ее уничтожила.
То, что она отстояла свои принципы, было слабым утешением, ведь она любила Гвидо и нуждалась в нем, но сама вынесла смертный приговор их браку.
Вскоре в комнату, постучавшись, вошла экономка.
— Наверное, у вас сломался аппарат, синьора, — произнесла она. — Вам звонит синьор Доминциани.
Корделии ничего не оставалось, как спуститься в холл.
— Почему ты не берешь трубку? — рявкнул ей в ухо Гвидо.
— Хорошо, увидимся в восемь. Я сказала, что ты мне нужен, только из-за ребенка! — солгала она и тут же услышала короткие гудки.
Итак, скорее всего, мы будем обсуждать условия развода, предположила Корделия. Впрочем, нет, этим займутся адвокаты. Почему я солгала Гвидо насчет ребенка?
Собираясь в дорогу, она оделась во все черное.
Во время полета у Корделии было время обдумать все свои ошибки. Когда вертолет приземлился и она вышла, то с удивлением обнаружила, что оказалась не у виллы Гвидо, а на лужайке возле дома его родителей.
Слуга встретил ее на пороге и проводил в холл с лепниной на потолке и античными скульптурами по углам. Корделия и сама чувствовала себя каменным изваянием, как и в тот раз, когда впервые вошла в этот дом, чтобы познакомиться с семьей жениха.
От этого воспоминания слезы навернулись ей на глаза. Если бы только можно было вернуться туда, в свои семнадцать лет... ведь тогда Гвидо любил ее по-настоящему.
— Корделия...
Она обернулась и затаила дыхание. Гвидо стоял у дверей, глядя на нее, и, как всегда, под его взглядом сердце ее забилось учащенно, а колени ослабели.
— Руки-ноги на месте, голова тоже... — пробормотал он.
Корделия не поняла, о чем он говорит, и просто пошла через весь холл к нему, словно притягиваемая магнитом.
— Мне нужно сказать тебе всего несколько фраз... — произнес Гвидо.
Она остановилась как вкопанная и только теперь заметила, что он сильно похудел, побледнел, глаза его запали, а возле рта залегли глубокие морщины.
Он провел ее в библиотеку.
— Во-первых, я порвал все экземпляры нашего брачного контракта.
Это сообщение не слишком обрадовало Корделию. Теперь он предложит мне щедрую компенсацию и объявит о разводе, подумала она.
Гвидо взял ее за руку.
— Ты обвинила меня в том, что я женился на тебе из-за приданого. Так вот, знай: я получил право контролировать дела, но владельцем корпорации остался твой дед, и он может распоряжаться своей собственностью, как захочет.
Корделия была поражена.
— Но как же...
— Джакомо не хотел, чтобы в контракте было это условие, но я на нем настоял, потому что считал тогда, что наш брак... очень скоро закончится разводом, — с трудом закончил фразу Гвидо.
Это признание все меняло. Значит, он жаждал мести, а не выгоды, догадалась Корделия и побледнела. Он все предусмотрел.
— Еще одно... и, несомненно, самое важное... — Гвидо поколебался, прежде чем продолжить.
Сейчас он заговорит о ребенке, подумала она, и возможно, предложит мне сохранить видимость брака.
— Мне понадобилось немало времени, чтобы усвоить простой урок, — после долгой паузы выдавил Гвидо. — Но потом я понял: все, что произошло десять лет назад, банальность.
— Б-банальность? — заикаясь, повторила Корделия.
— Конечно. Ты увидела меня в объятиях бывшей подружки и ответила ударом на удар, а я возненавидел тебя и лелеял эту ненависть все десять лет — одним словом, вел себя как мальчишка, а не как мужчина.
Голова у Корделии закружилась. Гвидо говорит так откровенно и честно... Неужели он наконец простил ее?
— Ты сказала, что хочешь меня... Так, значит, мир?
Она встретилась с ним взглядом и увидела в его глазах такое же страстное желание, какое испытывала сейчас сама.
— Мир, — подтвердила она, не задумываясь.
Он облегченно вздохнул и крепко обнял ее. Прижавшись к нему, Корделия услышала, как бьется его сердце — громко и часто, словно после долгого бега.
— Эугения здесь, — помолчав, сказал он, и она вздрогнула. — Джакомо тоже. — 4Поймав ее озадаченный взгляд, Гвидо пояснил: — Я собрал всех, кто так или иначе участвовал в разрыве нашей помолвки десять лет назад... кроме Умберто, — грустно добавил он и повел ее в столовую. — Они сейчас ужинают. Твой приезд будет для них неожиданностью.
— Ты спланировал это заранее? — удивленно спросила Корделия, но Гвидо уже открывал перед ней дверь.
Глава 10
Головы всех, кто сидел за столом, разом повернулись к ним.
Джакомо Кастильоне был явно рад увидеть внучку. Леонардо приветствовал ее широкой одобрительной улыбкой. Отец Гвидо, Франческо, посуровел, а лицо его жены, Альбертины, застыло. Эугения, которая сидела рядом с ней, засияла ослепительной улыбкой.
Этой все нипочем, с горечью подумала Корделия. Ей было приятно оказаться в теплых объятиях деда на фоне весьма прохладного приема со стороны родителей Гвидо. Поздоровавшись со всеми, она села. Как же доказать, что Эугения лгала, упорно размышляла девушка. Как заставить эту интриганку показать свое истинное лицо?
Ее заставил очнуться торжественный голос Гвидо.
— Я хочу рассказать вам одну историю, — начал он, стоя у мраморного камина.
Слушать рассказ о послании на зеркале, о грязной заметке в газете, о фотографиях, подложенных в ее сумку, было для Корделии сущей пыткой.
Когда Гвидо замолчал, Франческо Доминциани выдохнул с отвращением:
— Какая мерзость!
Его супруга, лицо которой стало ледяным при одном упоминании имени Жаклин Ксавье, твердо заявила:
— Это происки крайне безнравственной женщины.
— На такое способен только подлец! — возмутился Джакомо Кастильоне.
— Теперь я понимаю, почему мне никогда не нравилась эта Жаклин, — словно размышляя вслух, произнес Лео и скорчил брезгливую гримасу.
— Как я тебе сочувствую! — ахнула в свою очередь Эугения, бросив на жену кузена жалостливый взгляд.
Это восклицание вызвало неловкую паузу, так как никто, кроме нее, не подумал о Корделии.
— Как вы считаете, кто мог организовать эту травлю? — спросил Гвидо.
На лицах присутствующих отразилась озадаченность. Видимо, они до сих пор и не сомневались в том, кто это мог быть.
— Жаклин тут ни при чем, — продолжил Гвидо и достал из внутреннего кармана пиджака какую-то бумагу. — Это был член нашей семьи, человек, которому мы доверяли.
Корделия бросила быстрый взгляд на Эугению и увидела, что та побелела как полотно. Значит, это все-таки была она, а не Жаклин!
— Тебе следовало быть осторожнее, дорогая кузина, — сказал Гвидо. — Ты же знаешь, что Гильельмо дотошный следователь.
Казалось, в комнате произошел взрыв. Супруги Доминциани быстро и горячо заговорили по-итальянски, вероятно, защищая племянницу, которая сразу же разрыдалась.
— Говорите по-английски, — попросил их Гвидо, сохраняя полное спокойствие. — Корделия теперь уже лучше знает итальянский язык, но вы говорите слишком быстро, а у нее есть право понимать все, что здесь происходит. И вообще, прежде чем утешать мою кузину, позвольте мне рассказать, как ей удалось осуществить свой план.
Все притихли.
— За неделю до нашей свадьбы с Корделией Эугения побывала на моей яхте. Видимо, ей удалось подкупить горничную. — Гвидо передал отцу документ, который держал в руке. — Эта девица регулярно звонила Эугении во время нашего свадебного путешествия, а потом та специально прилетела в Канаду, чтобы передать своей сообщнице конверт с фотографиями и газетной вырезкой. Их видел один из членов команды. Фотограф, который продал моей кузине снимки, тоже готов опознать ее, так что улики против Эугении неопровержимы.
— Как ты мог подумать, что я способна на такое?! — сквозь слезы выкрикнула Эугения.
— Но ведь это было не в первый раз, не так ли? — не выдержала Корделия и медленно встала.
— Что ты имеешь в виду? — враждебно посмотрела на нее та.
— Когда десять лет назад мы с Гвидо обручились, ты решила разлучить нас.
— Понятия не имею, о чем ты говоришь.
— Ах, вот как! — неожиданно набросился на нее Гвидо. — А ты не забыла, как сказала мне, что застала Умберто с Корделией, когда они занимались сексом в моей машине!
Альбертина Доминциани сделала огромные глаза, потрясенная такой откровенностью, и с упреком посмотрела на сына.
— Извините, — обратилась к ней Корделия, — что вам приходится выслушивать такие вещи, но пришла пора все выяснить. Меня обвиняли несправедливо, и я хочу, чтобы все наконец узнали правду.
— Да, — равнодушно сказала Эугения, — мы с Умберто решили разделаться с вами. Между ним и Корделией ничего не было. Я выдумала ту историю от начала до конца.
В столовой наступила мертвая тишина.
— Но почему? — с болью в голосе воскликнул Гвидо. — Зачем тебе понадобилось поливать грязью мою невесту? Мы же с тобой родственники. А Умберто был моим другом...
Эугения отвернулась, давая понять, что отказывается отвечать.
— Она была влюблена в тебя, Гвидо, — пояснила Корделия и вздохнула. — Видимо, это было нечто большее, чем просто увлечение. Эугения сочла, что я вторглась на ее территорию, и возненавидела меня.
— Я потрясен, — признался Франческо Доминциани, обращаясь к Корделии. — Мы принимали на веру все, что говорила племянница.
— Это отвратительно, Эугения! — со слезами на глазах воскликнула его супруга. — Ты причинила боль своему двоюродному брату, оговорила невиновного человека... Я помню, как Корделия ценила твою дружбу. Ни она, ни мой сын не сделали тебе ничего плохого. Но больше всего меня поражает то, что тебе сейчас даже не стыдно! Лицо Эугении все больше ожесточалось.
— Ответь мне на последний вопрос, — холодно обратился к ней Гвидо. — Какова истинная роль Умберто в этой гнусной истории?
— Я могу сказать тебе, что он был сильно пьян, — произнесла Корделия, глубоко сочувствуя его страданиям, и, чтобы как-то утешить, добавила: — Ему все это очень не нравилось, но, кажется, он был искренне убежден, что, если семейства Доминциани и Кастильоне объединятся, компания его отца пострадает.
Гвидо с благодарностью посмотрел на нее.
— Это похоже на правду, но мне и в голову не могло прийти...
— Слава Богу, родители Умберто не узнают, что их сын участвовал в таком грязном деле, — подытожил Франческо Доминциани и обратился к Эугении: — Я сейчас вызову тебе такси. Отныне двери этого дома для тебя закрыты!
— Ты и в день моей свадьбы продолжала лгать! — внезапно взорвался Гвидо, удивив всех своей горячностью.
Эугения злобно посмотрела на него.
— Я была бы тебе хорошей женой, но ты предпочел мне какую-то незаконнорожденную иностранку. Так тебе и надо!
Родители Гвидо остолбенели, увидев племянницу в ее истинном обличье.
В столовой стояла мертвая тишина, пока дверь за ней не захлопнулась.
— Ну и родственница у вас, Франческо! — с неподдельным удивлением сказал Джакомо Кастильоне отцу Гвидо. — Просто змея. Надеюсь, вы проследите за тем, чтобы она больше не смогла навредить Корделии.
— Это ужасно! — едва выговорила потрясенная Альбертина Доминциани. — Кто бы мог подумать, что Эугения способна на такое?!
— По-моему, чем скорее мы о ней забудем, тем лучше, — заметил ее муж.
Гвидо стоял у окна, ни на кого не глядя.
— Да уж, — согласился Джакомо и подал Корделии руку. — Нам пора домой, детка.
— Домой?.. — растерянно повторила она. Гвидо быстро обернулся.
— Что вы говорите, Джакомо?
— Я забираю внучку к себе. Там она будет в безопасности.
— Постойте, дружище, — вмешался Франческо Доминциани. — Мы же принесли Корделии извинения...
— Пойдем, моя девочка. — Джакомо решительно повел внучку к выходу и только в дверях остановился, чтобы сказать на прощание: — Ты потерял чудесную женщину, Гвидо Доминциани!
Оказавшись на улице, старик засмеялся.
— Ты видела их лица?
— Но я не хочу бросать Гвидо, дедушка, — дрожащим голосом запротестовала Корделия.
— Я знаю, что делаю. — Он бережно усадил ее в лимузин. — Я похищаю тебя всего на один час. Впрочем, Гвидо может провести ночь и в моем доме.
— Но его же нет с нами!
— Да, но ты видела, в каком он сейчас состоянии. Когда он понял, что я увожу тебя, то запаниковал... — Джакомо успокаивающе накрыл большой ладонью ее судорожно сжатые руки. — Не сомневаюсь, твой муженек появится у нас очень скоро! К тому же я тоже чувствую вину перед тобой и хочу ее загладить.