Стас был злой как черт. Влетел в прихожую, прижал меня к стене и зарычал в лицо:
- Никогда больше не звони мне, поняла? И никогда больше не бросай трубку!
Как сделать эти две вещи одновременно я не знала. Определился бы.
С трудом отодвинулась от него и прошла на кухню. Поставила чайник, машинально погладила дремавшего Эрнесто и заговорила.
Стас слушал молча и по мере рассказа, глаза его делались уже, а скулы белели. Когда я договорила, руки его были сжаты в кулаки. И все же видела, что заинтересовала его. Еще бы. Кто ж от таких денег отказывается.
- Чтоб не быть голословной, переведу миллион на твой счет. Остальное – после дела.
- Откуда у тебя такие деньги? – устало спросил Стас.
Видимо, злиться ему надоело.
- Бабушка в наследство оставила. Так что, берешься?
На самом деле деньги были украдены. С мину по нитке, как известно. Какая-то хитрая программа – детище Игоря, просто слопала по несколько нулей со счетов правящей верхушки и перевела их на закрытый для постороннего доступа, зашифрованный счет. Не думаю, что кража бросится в глаза. Игорь сказал, что там столько, сколько невозможно потратить за сто лет, даже если покупать в день по острову.
- Да, - коротко ответил Стас и вышел в коридор.
Спустя миг послышался хлопок входной двери.
Через неделю пришли первые новости, и они были, мягко говоря, поразительные.
Основные кандидаты в президенты убиты. Каждый из принцев – почти одновременно, в своих домах. На рассвете.
Стрелков взять не удалось. Заказчика и исполнителей ищет полиция.
Еще через два дня были застрелены министр внутренних дел, а также временно исполняющий обязанности президента. Оба – дома, в собственных гостиных. После – еще пять ведущих бездельников. Таким образом, была перестреляна вся верхушка. СМИ назвали это возвращением кровавых 90-х.
Спустя сутки в сети и ведущих телеканалах появилось изобличающее видео. На всех языках мира в нем рассказывалась правда о выборах и методах конкуренции. Вместе с представленными документами имелись так же показания военных и других чиновников. Говорили много, но по делу. В конце записи голосом дятла Вуди неизвестный обещал перестрелять всех и каждого из правящего дома, кто будет вести себя грязно. Смешной голосок смеялся-смеялся-смеялся и заверял, что ни пуль, ни денег ему не жаль. А жирных лентяев тем более.
Поднялся бум. Все вдруг принялись обсуждать события, обвинять и вешать ярлыки.
В правительстве страсти не утихали долго - люди вылетали из теплых кресел, как пробки из бутылок.
Срочно были назначены выборы президента. Подсуетившись, Ленкин муж оказался основным кандидатом - уже вовсю шла его предвыборная кампания: неторопливая, и самое главное - без дебатов. Наверное, так случилось отчасти от того, что конкурентов у Ленкиного благоверного не нашлось.
Не могу сказать, что народ пришел в себя – нет, снова были митинги, протесты, но как-то вяло, без былого задора. То ли финансирование прекратилось, но ли боевой настрой иссяк, кто знает.
Успело пройти около полугода, прежде чем в городах все как-то поутихло, забылись разногласия, стала стихать вражда. Общенациональное Ненавижу понемногу впадало в спячку и мне это нравилось. Наверное, люди просто утомились безумствовать.
Игорь звонил каждый день, и мы с интересом обсуждали новости. Ленка заехала в гости лично – обняла, и сказала, что родина меня не забудет. Я посоветовала ей внимательно составить речь для будущего президента. Мы долго разговаривали, выпили литр чаю, а после столько же мартини.
Я коротала вечера в сети, днем много фотографировала – для истории, для будущих патриотов. Снимки выходили грустными, но вполне удачными.
Спустя еще три месяца, когда я уже порядком утомилась ждать, раздался настойчивый звонок в дверь.
Я открывала замки, отмечая, как дрожат руки. Распахнула створку и, затаив дыхание, посмотрела на гостя.
Теперь у него было другое лицо. Другие скулы и нос. Губы стали тоньше, глаза чуточку уже. Исчез шрам. Волосы на тон стали светлее. Только глаза остались прежними – темными, глубокими.
- Ты вернулся, - хрипло сказала я и посторонилась. Прокашлялась.
Конечно, вернулся. Ты должна ему девяносто девять миллионов долларов, дура.
- Скучала? – Голос тоже стал иным. Чуть ниже. Вкрадчивее.
Я неопределенно повела плечами. Ни к чему Стасу знать, что я только о нем и думала.
Что влюбилась в него как кошка – с первого взгляда на той темной площади вблизи от городского совета. Что плевать мне было, сколько народу он убил. Что не глядя пошла бы за ним, если бы позвал.
- У тебя все в порядке? – Спросила, хотя и так было понятно, что у него все в шоколаде.
Безумно красивый, свободный мужчина, который вот-вот станет миллионером. Что еще нужно для счастья?
- Все хорошо, - ответил он.
- Верные вне закона, - зачем-то уточнила я, хотя он, бесспорно, это знал.
Не зря же полгода провалялся в клинике пластической хирургии.
Я провела его в гостиную, шикнув по пути на Эрнесто, кто, не признав в госте знакомого, заливисто его облаял.
Включила компьютер, двинула рукой, приглашая Стаса присесть в кресло.
- Я так и не понял, зачем ты подобрала этого пса, - тихим голосом спросил Стас, и что-то внутри меня глухо оборвалось.
Так томно прозвучало. Эротично. И так далеко. Мне не удастся привыкнуть к нему новому – потому что он уйдет спустя десять минут.
- Это не очень приятная история, - отвернувшись, ответила я. – Будешь чай, кофе?
Стас отрицательно качнул головой. Я так и думала.
- Расскажи мне – как ты это сделал? Как убил их? – Мне было все равно как.
Это была еще одна попытка сблизиться. Задержать его хоть на полчаса. Посмотреть, послушать, вдохнуть такой близкий запах его кожи.
- Железного принца убрал сам – устроился с винтовкой на крыше здания напротив. Его оппонента и еще двоих деятелей убрал армейский товарищ за определенную сумму, остальных снова я. После пришлось значительно подчистить ряды Верных. Кто-то слишком много знал, кто-то просто догадывался, но и этого было достаточно. Остальные разбежались, как только запахло жареным. Потом был перелет, клиника, много новых швов и как следствие – новая физиономия. До сих пор не узнаю себя в зеркале. Это даже забавно – тридцать семь лет прожить с определенной внешностью, а потом проснуться с совершенно новым лицом.
- Да, - совершенно невпопад ответила я.
Пока он говорил, я думала о другом. О том, как я одинока. Пройдя Афганистан и организовав переворот в собственной стране, я осталась обиженной маленькой девочкой. Бестолковой и несчастной.
- Как живется тебе? – Спросил Стас.
- Не жалуюсь.
Благодаря Игорю я тоже стала богатым человеком.
- Страна так и не узнает в лицо свою героиню, - усмехнулся Стас. – Все настоящие деятели зачастую остаются в тени.
- Не думаю, что народ был бы счастлив узнать заказчика государственного переворота, - в ответ пожала плечами.
Собралась с силами и протянула Стасу планшет.
- Набирай номер счета.
Он набрал и вернул гаджет обратно.
Я сделала маленький вдох и завершила операцию. Стас стал богатым мужчиной.
Денег было совершенно не жаль. Было грустно, что он сейчас встанет и уйдет.
Стас проверил банковский счет, хмыкнул и не торопясь, поднялся. Потянулся лениво.
Подошел ко мне, наклонился близко. Я втянула носом воздух и прикрыла глаза. Только бы поцеловал напоследок.
Открыв веки через миг, встретилась с его взглядом. На дне его глаз было что-то такое, от чего дрожь по спине пошла. Меня затягивало в омут – выворачивало, перемалывало.
Мы истребили кучу народа, тех, кто был виноват в беспределе, и кто только косвенно замешан, но один из главных злодеев тогда стоял передо мной. Смотрел холодными глазами, в зрачках которых я видела собственное отражение. Он убивал не только ради денег. Тогда я увидела это отчетливо. Он убивал, потому что это ему действительно нравилось.
Я замерла и затаила дыхание, потому что стало понятно – в данную минуту он решает: оставить меня в живых, или лучше не надо. Ведь лучший свидетель – мертвый свидетель. Это девиз его почившей группировки, а лозунги лидеров неискоренимы.
Мне хотелось передернуться, отвернуться, но я смотрела ему в глаза.
Казалось - прошла вечность. Он не моргал, и мне подумалось, что глаза у него вот-вот пересохнут.
Нависая надо мной, он не давал и шанса вырваться. Я и дернуться не успела бы – он слишком сильный, слишком ловкий. Всего в нем слишком. И красоты, и жестокости тоже через край.
Сколько мы играли в гляделки? Через века мне показалось, что его рука дернулась, и блеснуло лезвие.
- Я сейчас уйду, а ты забудешь мое лицо. Оставлю тебе только кое-что на память – маленький подарок. Сохрани его, и когда тебе захочется позвонить или найти меня – посмотри на него внимательно, это поможет передумать, - вкрадчиво заговорил Стас, почти касаясь губами моих губ.
Он отстранился на миг, а потом медленно поцеловал – мягко, очень нежно. Прощаясь.
- Не хочется портить такое идеальное лицо, поэтому тебе нужно снять блузку, - властно приказал он.
И как под гипнозом, я послушно разделась. Все потом – подумала я. Потом я буду плакать и проклинать. Сейчас нужно запомнить все – впитать, запечатлеть. Увековечить. Чтобы вспоминать унылыми, пустыми вечерами, когда стемнеет и зажгутся фонари, а по земле заклубится влажный туман. Когда пальцы обожжет забытая сигарета.
Стас задержал взгляд на груди, глаза его потемнели. Расстегнул бюстгальтер, затаил дыхание на секунду – между нами словно кисель застыл: был виден и ощутим каждый вдох и выдох. Каждый мелкий жест и взмах ресниц.
- Хотя и тело твое совершенно, и портить его не менее жаль, это придется сделать, ты понимаешь? – хрипло прошептал он и коснулся языком соска.
Я ничего не понимала. Что он будет делать – совершенно не важно. Но я кивнула. Просто потому что он так хотел.
Его язык принялся ласкать грудь и у меня в животе начался пожар. Ноги свело от желания. Словно почувствовав это, Стас сорвал с меня юбку.
И все повторилось. Тяжелые вздохи, быстрые движения. Стоны и крики. Я царапала ему спину, хоть он даже не потрудился раздеться. Я кусала губы – и свои, и его. А спустя несколько минут, закатив глаза, умирала от наслаждения. Остро, Господи, как же непередаваемо сладко было с ним! Вся его надменность отступала под напором страсти – он целовал влажно, без ложного стеснения, нагло смотря в глаза потемневшим от желания взглядом. Он не был нежен, но и груб едва ли. Он был идеальным – именно таким, как я хотела. В самый разгар, когда я была на грани, он схватил волосы в горсть и притянул ближе. Моя грудь терлась об его, он толкался часто, глубоко, от чего у меня перехватывало дыхание.
- Скажи мне, детка, что ты чувствуешь? – глядя прищуренными глазами, спросил, не прекращая движений.
Я не могла говорить, но он хотел услышать ответ – сжал кулак сильнее, от чего я непроизвольно застонала.
- Скажи!
- Я… Мне… Вот-вот…
- Что вот-вот, - прошипел даже, а не сказал.
Я не успела ответить. Запульсировала вокруг него, а он откинул голову и со свистом втянул в себя воздух. А потом присоединился.
Без преувеличения я могу сказать, что он был лучшим мужчиной в моей жизни. Тем самым, о котором в тайне мечтает каждая – властным, опасным, плохим парнем. Он был демонически притягательным. Его запах, голос, манера и повадки возбуждали во мне порочность. А еще мне до жути хотелось самоутвердиться – иметь хоть какие-то права на него. И все это в комплексе – желание, тяга к незнакомцу, пугали меня до чертиков. Я себя совершенно не понимала и в то же время была уверена – это подлинное чувство, глубже, чем похоть, поэтому не судила и ничего себе не запрещала. Брала то, что могла.
Когда отдышались, Стас достал из кармана опасную бритву с именной гравировкой на золотистой рукоятке, и, покрутив ею у меня перед носом, резко сказал:
- Не шевелись.
Оргазм еще не отпустил меня – мышцы потряхивало, голова кружилась, я совершенно не отдавала отчета реальности.
Смотрела в лицо самого красивого мужчины и даже не пикнула, когда он сделал первый надрез. В голове вертелось что-то вроде: «Какая же он тварь» и «Ненавижу»…
Я прокусила губу до крови, но не издала ни звука.
Когда он закончил, то поцеловал меня в лоб и ушел, захлопнув за собой дверь. Не сказав напоследок ни слова.
Я промыла раны водкой, забинтовала, как смогла, и завалилась спать.
Через две недели, когда кожа зажила, наконец, смогла увидеть его прощальный подарок.
В зеркале, под левой грудью на ребрах, каллиграфически чистым почерком было написано: «Живи, милая»
Я долго стояла возле зеркала, курила и думала. И хоть отчаяние, обида и злость переполняли душу через край, из глаз не упало и слезинки.
Время неумолимо текло. Через год я стала о нем забывать. Стирались из памяти черты, забывался запах его кожи и жар от прикосновений.
Я купила дом у моря и переехала туда вместе с Эрнесто. Вечерами мы часто бродили у кромки воды, а бывало – бегали по пляжу наперегонки.
Мужчины в моей новой жизни надолго не задерживались. Их удивляли странные шрамы, а я ничего не объясняла, и после первой совместной ночи слала кавалеров по известному адресу. Словом, за год любовников накопилось не так уж и много. Трое. Или четверо.
В очередной раз пришла осень, вечера стали более прохладными, я одевалась теплее, а порой просто набрасывала на плечи уютный старый плед.
И если будни текли плавно и размеренно – мозг задействован в привычных, ничего не значащих хлопотах, то духовная сторона моей личности за это время стала абсолютной развалиной.
В эмоциональном плане я истощилась и ко многим событиям стала относиться философски, или, правильней сказать, безразлично. Смотря новости или читая сводки криминальных новостей, я не испытывала ничего.
Ни-че-го. Пропала жажда к всеобъемлющей справедливости, исчезла тяга к мести. Если раньше, услышав об изнасиловании или убийстве, мне хотелось найти виновных и обязательно – непременно наказать, то теперь такого желания и близко не возникало.
Может, чувствуй я во время переворота то, что чувствовала тогда, в те безликие, похожие как близнецы, осенние дни, поступила бы немного иначе или вообще ничего не стала бы затевать.
Причиной всему была душевная боль. Она не забылась и не исчезла, она меня практически сожрала, выпотрошила. Я никогда не думала, что могу так мучиться, так остро страдать от того, что любовь моя оказалась не нужна.
Как бы я не храбрилась, как бы не забивала сознание всякой ерундой, от себя было не скрыться. И, бродя по кромке воды, кутаясь в плед или вязаную кофту, я переживала свою обиду снова и снова.
Ненавидела себя за то, что люблю. До сих пор продолжаю любить его образ, ибо смылись черты из сознания, а ощущения – нет. Само осознание того, что я могу чувствовать так глубоко, удивляло, и в то же время угнетало. Я не понимала, как буду жить дальше. А еще я ругала себя за глупые поступки. Один из которых останется со мной навечно. Однажды я пошла в салон и попросила освежить шрам, оставленный в подарок. И обработать чем-то, что сделает надпись не такой временной. Мне предложили тату и я согласилась. Да, я знаю. Дура.
В один из вечеров мы выбрались на прогулку позже обычного – солнце уже садилось, пуская по воде золотые разводы. Дул мягкий ветер: путался в волосах и приносил соленый запах морской воды.
Эрнесто убежал далеко вперед, а я шагала по песку в тонких мокасинах, и глазела на пенящуюся кромку воды, что мочила обувь. На плечах лежал клетчатый плед, от влажности кончики волос стали завиваться, я шагала не спеша и в очередной раз старалась не думать, но удавалось так себе.