Покосившись на дверь с табличкой «Декан», Ольга Алексеевна, понизив голос, произнесла:
– Очень шустрая фирма эти, как ты говоришь, «Ангелы с поднебесья». Подцепили одинокого, больного старика, земля ему пухом, два месяца походили, поделали уколы и… Его квартира, все имущество, представляешь? Я не была у Казимира Натановича дома, но говорят, что у него было много антикварных вещей, и квартира со всем содержимым отходит этим людям. Хорошо, что хоть выполнили его последнюю просьбу, отдали тебе его портрет. Странный, конечно, подарок, – стрельнула глазами в сторону Кристины Ольга Алексеевна и тут же добавила: – Только не обижайся, Тина, но если бы этот портрет представлял какую-то ценность, то вряд ли бы эти ушлые людишки тебе его отдали. Так что бери, – сказала Ольга Алексеевна и вздохнула, выполнив ответственную миссию.
Кристина прижала к себе сверток и вышла из деканата. Ни о какой учебе не могло быть и речи. Тина поехала домой, решив в одиночестве погоревать о Казимире Натановиче.
– Не прошло и нескольких дней, как вы уже опять на работе! Бледная, какая-то встревоженная и похудевшая. Вот не сидится вам дома! – всплеснула руками медсестра Кати.
– Со мной все нормально, а дома сидеть больше не хочу, – Екатерина надела чистый, накрахмаленный белый халат.
– Вам лечиться надо не от простуды, а от «тру-до-го-лиз-ма», – выговорила Нина Степановна, сменив уличную обувь на ярко-красные туфли. – Я по телевизору смотрела, есть такие люди, которых метлой с работы не выгнать, но они хоть деньги зарабатывают.
– Ладно, Нина, не утрируй! Вызывай первого!
Первым пациентом оказался ненавистный Нине Степановне гражданин Лосев.
– Опять вы? Ну сколько можно говорить, что вы не с нашего участка! – воскликнула она.
– Потерпите меня последний раз, – проговорил Петр Федорович и тяжело опустился на стул. – Вы какая-то не такая сегодня, Екатерина Григорьевна, – поднял он на нее подслеповатые, слезящиеся глаза.
– Замотали вы ее! – ответила Нина.
– Что вы хотели, Петр Федорович? – мягко спросила Катя.
– Ваши опасения оказались верны… У меня рак, и меня кладут в онкологию, пришел попрощаться, – сказал старик.
– Еще все обойдется, – растерялась Катя.
– А сейчас ничего не скрывают, все говорят как есть, – вздохнул Петр Федорович, и сердце Кати сжалось. – А ведь моя соседка, которая ждала вашу врачиху, умерла…
– Умерла? – переспросила Катя.
– Ну да… Я ее видел не так давно, такая счастливая была, говорила мне, что нечего связываться с бесплатной медициной, что столько раз она ждала участковую, а та ни разу не пришла. А сейчас к ней ходит очень приятная девушка, лечит ее, беседует с ней. Иногда и продукты приносит, мол, за все заплачено. Я еще удивился. Ведь знал, что Камила Георгиевна одинокая женщина, что у нее ни детей, ни других родственников, да и пенсия маленькая, а тут вдруг такое обеспечение? Она мне охотно пояснила, что заключила договор пожизненного содержания с одной хорошей фирмой в обмен на квартиру после своей смерти. И вот вчера умерла… такая жалость… Только у Камилы все наладилось, и вот такой конец. – Петр Федорович, что-то еще бормоча себе под нос, встал и вышел из кабинета. Катя кинулась за ним следом.
– Петр Федорович, а как называлась эта фирма, которая ухаживала за вашей соседкой?
– А… так это… какие-то «Ангелы», что ли? – ответил старик.
У Кати сразу испортилось настроение, а в конце рабочего дня ей позвонила Кристина и убитым голосом сообщила, что ее любимый преподаватель умер от сердечного приступа.
– И для меня явилось полной неожиданностью, что за ним присматривала коммерческая фирма «Ангелы с поднебесья», куда ты устроилась на подработку, – сообщила ей Кристина.
– Закон парных случаев, – прошептала Катя.
– Что? О чем ты? Какие случаи? – не поняла Кристина.
– Потом, потом, Тина! У меня возникло срочное дело! – прокричала Катя и бросила трубку.
Все ее мысли теперь были заняты Иваном Федоровичем, все-таки она успела привязаться к нему.
«Он не пустит меня в дом, но пустит своего внука, и я должна его разыскать и сообщить, что его дед в опасности. Вопрос, где я найду популярного актера?»
Как ни странно, но разыскать Германа Чадаева оказалось много проще, чем Катя себе представляла.
– Он на съемках сериала на турбазе «Сосенки» в Московской области, по Ярославскому шоссе – тридцатый километр, – ответили ей в Союзе кинематографистов, связавшись еще с кем-то.
– И это все? – даже удивилась Катя и поспешила на автовокзал.
До тридцатого километра Катя доехала в переполненном рейсовом автобусе и сошла на площади небольшого населенного пункта. Катя уже хотела было спросить у какой-то бабульки, как пройти на турбазу «Сосенки», но увидела указатель с таким названием и пошла по дороге, которая за поворотом уходила в лес, густой и темный.
Время уже было вечернее, и это не внушало Кате оптимизма. Она оглянулась по сторонам.
«Похоже, что больше нет желающих посетить турбазу «Сосенки». Что это я раскисла? Я же уже приехала, отступать некуда, позади Москва. Я должна увидеть внука Ивана Федоровича и высказать ему все мои опасения. Иначе я перестану себя уважать и не смогу спокойно жить».
Катя решительным шагом, если это так можно было назвать при ее хромоте, направилась в лес, следуя указателю. За каждым кустом ей мерещился затаившийся убийца или ожидающий очередную жертву маньяк. Темные, шевелящиеся от легкого ветерка еловые ветки вселяли ужас. Кое-где еще лежал нерастаявший серый снег. Катя чувствовала себя в этой глуши совсем потерянной.
«Чует мое сердце беду… тьфу, совсем неврастеничкой стала! Вот предупреждали меня моя медсестра и Тина, что пропаду я от своего желания помогать незнакомым людям. Зачем мне все это? Для чего? Что мне скажет этот актер, которому дед не нужен? Зачем я во все это лезу? По дурости… точно, по дурости, другого объяснения нет, но и пути назад нет. Была не была, поговорить с Германом придется, хочет он этого или нет…» – пыхтела Катя, ковыляя по лесной дороге, дыша свежим, чистым воздухом, от которого у городского жителя начинает кружиться голова. Наконец впереди показалась крыша какой-то деревянной избушки, и почти сразу же путь Кате преградила мужская фигура в камуфляже. Она вскрикнула от неожиданности и прижала руки к груди.
– Не бойтесь, гражданочка! – миролюбиво заявил охранник. – Куда?
– Турбаза «Сосенки», – сглотнула Катя.
– К кому? Или отдыхающая? Почему без вещей? Показывайте путевку!
– У меня нет путевки, я не отдыхающая. Мне по личному делу к одному человеку, – промямлила Катя.
– Девушка, ничем не могу помочь. Сейчас турбаза вообще закрыта, здесь идут съемки кинофильма, поэтому усилена охрана и на турбазу не пускают, так что извините, – сказал охранник.
– Я прошла километра три и очень устала, – тяжело оперлась о палку Катя, – а то, что здесь снимают фильм, так это очень хорошо! Я и приехала к одному из актеров, играющих главную роль. Значит, в Союзе кинематографии меня не обманули, – улыбнулась Катя.
– К кому вы приехали? – спросил охранник, уставившись на трость в ее маленьких, худых руках.
– К Герману Чадаеву, – ответила Катя.
– О! Не пущу! Здесь уже толпы поклонниц пытались проникнуть на турбазу к нему, но ничего у них не вышло. Не выйдет и у вас, так что не старайтесь. Но ход был хороший… трость, наивный взгляд. Я чуть было не попался, – хмыкнул охранник.
– Я не вру! Идти я дальше не могу, вот мое удостоверение об инвалидности. И я не его поклонница, я даже ни разу не видела его в жизни, только на экране, – твердо сказала Катя.
– И зачем же вы приехали в такую даль? – поинтересовался охранник.
– Чтобы полюбоваться на него, – передразнила его Катя. – Я являюсь сиделкой его деда и хочу сообщить Герману не очень хорошие новости. Думаю, что он не обрадуется, если узнает, что вы меня не пустили. И не дай бог, если за это время его дед умрет, – добавила Катя, перенося вес на другую ногу.
Охранник задумался. Катя выглядела вполне искренней, а взгляд ее был честным и немного наивным. С минуту поразмышляв, охранник отступил в сторону.
– Третий домик слева, – неохотно сказал он, – но если вы меня обманули… – охранник надулся, как мыльный пузырь.
– Я говорю правду, – заверила его Катя.
– Иди, иди, поверю на слово. Герман Юрьевич – хороший человек, при любом раскладе не будет ругаться.
Катя наконец-таки вошла на территорию турбазы «Сосенки» и двинулась по главной аллее, осматривая окрестности. Скамейки, аккуратные клумбы с цветами и симпатичные домики с резными ставнями. Катя остановилась у третьего домика и, поднявшись по ступенькам, набравшись смелости, постучала в дверь.
– Избушка-избушка, повернись передом, а ко мне задом, потому что я гей, – раздался чей-то голос.
Катя обернулась и увидела высокого и толстого мужчину в клетчатой рубахе и джинсах, заправленных в сапоги. Большое, круглое лицо обрамляли темные с проседью вьющиеся волосы, толстые губы расплылись в улыбке.
– Чего смотришь? Новая осветительница? – спросил он ее, блеснув игривыми глазами.
– Новая, – кивнула Катя, чтобы не вдаваться в долгие и нудные объяснения перед незнакомым и совершенно пьяным человеком.
– И тоже ломишься к Гере? Пойдем со мной, муза! Я же не хуже собаки! – голосом Карлсона из мультфильма произнес мужчина. Катя теперь поняла, что это какой-то актер, его лицо и внушительная комплекция кажутся ей знакомыми.
– Думаю, красавица, что вашему Герману уже кто-то освещает путь под одеялом. Идемте со мной на пикник под елкой, я буду щекотать ваше нежное тело своей трехдневной щетиной и еловыми ветками.
Катя не успела как следует обдумать его заманчивое предложение, как дверь в деревянном доме открылась и перед Катей предстал мужчина выше среднего роста, с красивой фигурой, в черных трусах фирмы «Dim».
– Миша, опять ты балагуришь? От твоего баса дом гудит! – Темные глаза мужчины остановились на Кате, и на какую-то долю секунды ей показалось, что он или удивился, или даже испугался.
«Все-таки не нравлюсь я людям с первого взгляда, – с сожалением подумала она, – начинают хорошо ко мне относиться, только пообщавшись со мной, узнав, что я за человек. А вот так вот сразу произвести впечатление у меня никогда не получалось», – подумала она с грустью и попыталась вытянуться, чтобы стать хоть немного выше.
– А… – протянул Герман, это был именно он, – вот оно что… А я-то думал, Миша, что ты тут в глуши совсем одичал и меня зовешь валяться под елями!
Михаил хохотнул и, помахав ручкой, нетвердой походкой направился туда, откуда доносились смех и звуки какой-то бодрящей музыки.
Герман посмотрел на вечернее, звездное небо и, словно определив время, сказал:
– Десять часов вечера. С учетом того, что съемки любовной сцены на сеновале начинаются на рассвете, а герой-любовник, то есть я, должен выглядеть свежо и бодро, извините, я просил меня после девяти часов не беспокоить! – грубо сказал Герман и попытался закрыть перед Катей дверь.
Она сама не знала, что на нее нашло, в каких фильмах такое видела, но Катя, мгновенно среагировав, просунула в дверную щель свою трость и не дала этому человеку закрыть дверь. Правда, трость тоже не выдержала такого силового воздействия и благополучно треснула.
– Я, конечно, понимаю, что вы звезда и вам надо красиво выглядеть на сеновале, но вам придется меня выслушать. Я что, зря сюда ехала? К тому же мне и назад теперь будет идти тяжело со сломанной тростью, – сказала Катя и сама испугалась своей интонации.
Герман усмехнулся, его красивое лицо светилось высокомерием и неприязнью.
– Автографа хватит?
– Я не за этим. Я хочу поговорить о вашем деде Иване Федоровиче, – сказала Катя.
– У меня нет никакого деда, не морочьте мне голову! Кто вы вообще такая? – спросил артист.
«Даже не стесняется, что стоит голый, совсем обнаглели эти артисты», – подумала Катя, с ужасом ощущая, как ее щеки заливает краска стыда.
– Меня зовут Екатерина, фамилия моя Лаврентьева, я врач вашего деда, то есть была им, и у меня большие опасения, что ваш дед попал в нехорошие руки.
– И что? – оперся о косяк двери голым плечом Герман.
– Ну, может быть, вы пустите меня в дом, я расскажу все подробно, что привело меня к вам, – сказала Катя.
– А больше вам ничего не надо? Пустить в дом. Мне нет дела до деда, потому что его никогда не было в моей жизни.
– Неправда, Иван Федорович мне рассказывал о вас. Вы же не будете вставать в позу обиженного мальчика? Человеку грозит смерть.
– Насколько мне известно, моему деду, как вы, Екатерина Лаврентьева, выражаетесь, не двадцать лет, и он когда-нибудь все равно умрет, – небрежно ответил Герман.
Катя подняла глаза и с недоумением посмотрела в его красивые глаза и кроме безразличия ничего в них не увидела.
«Красивая, пустая кукла, злой и бессердечный!» – подумала Катя, но, не выдержав его взгляда, снова опустила глаза и принялась рассматривать татуировки и шрамы, украшавшие грудь артиста.
– Терпеть не могу татуировки, – сказала она.
– Правда? Это интересно. Простите, что не спросил у вас разрешения сделать их. Врач моего деда! Просто баба-яга – костяная нога, сломавшая свой костыль, – улыбнулся самой противной из всех противных улыбок на свете Герман.
– Плохой из вас герой-любовник, если вы говорите женщине такие вещи, – спокойно сказала Катя, полная решимости достучаться до железобетонного сердца Германа.
– Это судить зрителям, а не тебе, – презрительно фыркнул он, отступая внутрь.
Его спортивная фигура исчезла внутри домика, Катя, секунду поразмыслив, решительно вошла следом.
– Ни один нормальный человек не может оставаться безучастным, если другого человека подстерегает опасность, – сказала Катя, входя через небольшую прихожую в комнату средних размеров. Обстановка внутри была выполнена в простом, деревенском стиле. Деревянный пол из широких ровных досок, низкий потолок, простая мебель и два плетеных кресла, в одном из которых расположился Герман, так и не удосужившийся накинуть на себя хоть какую-нибудь одежду.
– Вот пусть люди и позаботятся. Моя мать жила без отца, и я рос без деда, и ничем я этому человеку не обязан, – вяло ответил Герман.
– Но так же нельзя… Вы его единственный родственник! Забудьте обиды! Помогите старику!
– Если вы такая сердобольная, вот и помогайте, – смерил безразличным взглядом ее этот красавец.
– Я бы с удовольствием, но что я могу?! Ваш дед, мне кажется, попал в руки мошенников, – и Катя вкратце рассказала о подозрениях, которые зародились в ее голове. – Понимаете, почему я приехала к вам? Я ничего не могу! Иван Федорович не хочет меня видеть.
– Правильно делает, – фыркнул Герман.
– Я не могу пойти в милицию, так как у меня нет никаких доказательств, одни только подозрения. И потом, на каких основаниях я к ним пойду. Вы его единственный родственник, и вас в милиции послушают, а от меня не примут даже заявления.
– А вам не кажется, что вы ненормальная и ваши подозрения всего лишь глупые домыслы? – спросил Герман.
– На моем участке умерла женщина от сердечного приступа, которая тоже пользовалась услугами «Ангелов с поднебесья», а у моей подруги умер преподаватель, связавшийся с этой фирмой, – сказала Катя, чувствуя сквозняк, так как у Германа было нараспашку открыто окно и входная дверь тоже не была закрыта до конца.
– А вы думали, что старые люди живут вечно? – усмехнулся Герман.
– Ну что вам стоит, Герман? А вдруг я права? Спасите деда! Поговорите с ним, пусть он перепишет квартиру на вас, тогда он не будет нужен «Ангелам с поднебесья», и они отстанут от него, – предложила Катя, – главное, чтобы не было поздно.
– Мне не нужна его квартира, и кому он ее завещает, мне все равно.
– Ради его спасения, – умоляюще посмотрела на него Катя, почему-то сфокусировавшись на его руках и только сейчас заметив синяки и следы уколов.