– Катя, почему на «вы»?
– Ну как-то… не знаю… Герман, у меня много пациентов.
– Я тоже хочу быть вашим пациентом, – тряхнул черными шелковистыми волосами Герман.
– Давайте руку, – Катя взяла тонометр, – надеюсь, сейчас вы не со своим? Так… Сто двадцать на семьдесят. Великолепно. Пульс немного учащен.
– Это от твоего присутствия, – поедал ее глазами Герман.
Катя с ужасом поняла, что краснеет. Нина Степановна, переводившая взгляд с Кати на Германа и обратно, вдруг засуетилась:
– Я вам не мешаю? Ой, мне же надо было за бланками сходить!
– Сидеть! – вдруг закричала Катя, побоявшаяся остаться с ним наедине.
Герман спрятал улыбку.
– Какие у вас еще ко мне вопросы? – спросила она, накладывая манжету прибора на свою руку и начиная измерять себе давление.
– Тебе нехорошо?
– Что-то как-то… так… сто на сорок, зато пульс сто тридцать. Герман, я сейчас умру, и в этом будешь виноват ты.
– Искусственное дыхание?
– Нет! Мне уже лучше! Дать вам направление на кровь?
– Я боюсь.
– Странно, ведь вы не трус.
– Кстати, в прошлый раз ты тоже посмелее была. Я хотел сохранить твои швы на груди, но мне не дали, перешили уже под анестезией. Кстати, хирург, зная, что меня вызволили из какого-то плена, подумал, что надо мной издевался какой-то маньяк, вышивая на живом человеке, – усмехнулся Герман и вдруг серьезно посмотрел на Катю. – У меня на теле много шрамов, но этот мне будет особо дорог. Похоже, что ты не пощадила и сердце.
Нина Степановна встала и решительно пошла к двери.
– Куда?! – закричала Катя, перепугавшись насмерть.
– В туалет! Могу я в туалет?! – сказала она безапелляционным тоном и, выйдя в коридор, пояснила очереди: – Очень тяжелый случай, придется подождать.
Никто даже не зароптал, так как все очень любили и уважали Екатерину Григорьевну.
– Катя, – взял ее ледяную ладонь в свои теплые руки Герман, оставшись вдвоем, – я хотел сказать…
– Не надо! Ничего не говори!
– Я хотел продолжить наши отношения, – все же сказал Герман.
– Наши отношения? – испугалась Катя. – Нет у нас никаких отношений!
– А я бы хотел их иметь, – серьезно сказал он.
– Ты шутишь? Нет, ты издеваешься надо мной? – поняла Катя.
– Я серьезен как никогда, – заверил ее Герман.
– Тебе мало красивых женщин, мало актрис, с которыми ты общаешься? Тебя потянуло на экзотику? – почти в отчаянии выкрикнула она.
– Зачем ты так? Но я не буду обращать внимания на твои реплики. Я знаю твою жизнь, в которой не было места нежности и любви, поэтому я буду очень терпелив и настойчив. А насчет актрис ничего мне не говори. Я не скрываю, что имею богатый опыт общения с женщинами, но… я впервые почувствовал, что могу остановиться, понимаешь? Я неделю, что провел в больнице, вспоминал не роскошных женщин, с которыми встречался, а разговоры Ивана Федоровича с тобой. Я тогда был счастлив, от тебя веяло заботой и пониманием. Я бы хотел возвращаться домой, где меня ждала бы такая женщина. Ты – редкий человек, Катя. Я считаю, что мне выпал уникальный шанс познакомиться с такой женщиной, как ты, и я не упущу его.
– Я не верю, – прошептала Катя.
– Дай мне шанс доказать.
– Я не хочу, ты губишь меня, Герман. Если я тебе нравлюсь по-настоящему, то оставь меня в покое! Мы разные люди и не можем быть вместе.
– Я бы только с тобой пошел в разведку, – сказал Герман.
– А ты спросил меня, хочу ли я идти в разведку? – ответила Катя.
– Не отталкивай меня, – умоляюще посмотрел на нее Герман.
– Я не создана для этого. У меня много пациентов, Герман, прошу тебя.
– Во сколько ты заканчиваешь?
– Герман, не надо…
– Я не уйду, тебе придется вызвать охрану.
– В два часа дня, – обреченно сказала Катя.
– Я буду ждать. – Герман поцеловал ей руку и вышел из кабинета.
Кате стоило больших усилий, чтобы собраться после его визита и продолжить прием.
В два часа она вышла из поликлиники с большой надеждой, что не увидит Германа, но ее надежды не оправдались. Герман стоял у ее собственной машины.
– Я уже не ожидала ее увидеть, – подошла к ней Катя.
– А я не знал, как вернуть. Иван Федорович пообещал сделать для тебя это, но он же и выгнал из дома. И сейчас я возвращаю тебе твой автомобиль.
– Спасибо… Сколько я должна? Много, наверное, потратили, выкупая его со штрафстоянки?
– Денег не потребовалось, успокойся! Только мои связи… Меня любит наша милиция!
– Спасибо, – еще раз поблагодарила Катя.
– Посмотри, у тебя там есть кое-какие новшества, – сказал Герман, – вот эта ручка, имитирующая ручное управление. Знаю, знаю, ты не хотела, но это всего лишь имитация, чтобы к тебе больше не приставали. А так езди, как привыкла. Кроме того, ее подремонтировали, поменяли некоторые детали, колеса, а то резина совсем лысая была. Обещали, что год ты точно не будешь иметь никаких проблем.
– Но я не могу…
– Катя, прекрати! Ты спасла нам жизнь, и это твоя машина.
– Ну, хорошо, твоя взяла. Без машины я не могу, она мне действительно нужна, – сдалась Катя, – а вот ты нет! Держись от меня подальше! Меньше всего я хотела бы встречаться с актером! Прощай, Герман! – Она села за руль и вдавила педаль газа.
Глава 12
Катя приехала к Кристине домой, чтобы узнать, что произошло с подругой – она даже к телефону не подходила.
– Знаешь, я немного приболела, – сказала Тина, открывшая ей дверь в коротком халатике в мелкий, восточного мотива рисунок. – Раньше времени разделась по-летнему, вот и получила, сама виновата.
– Да ты пьяна? – заметила Катя.
– Я лечусь глинтвейном, присоединяйся, – мотнула головой Тина и продефилировала на кухню.
– Тина, что происходит? Не обманывай меня, что ты просто лечишься. Ты переживаешь смерть Казимира Натановича? Хороший был человек, хоть я его и видела всего один раз, но ты не должна так горевать…
– Знаешь, Катя, я открыла в себе одну вещь – я жуткая эгоистка. Смерть Казимира меня потрясла, не скрою, но я думала и о своей шкуре, и как оказалось, не зря. Меня отчислили из института за неуспеваемость, как только не стало человека, который заступался за меня, – сказала Тина, зачерпывая поварешкой красную жидкость из кастрюли, в которой плавали нарезанные фрукты и гвоздика.
– Как жалко, но все равно ты – великолепная художница, – ответила Катя.
– Спасибо… А как у тебя на любовном фронте, хотя можешь не говорить, и так видно, что паршиво. Ходишь как в воду опущенная.
– На моей могиле напишут: «Не сумевшая поверить в любовь», – сказала Катя.
– Тебе будет не все равно на том-то свете? – фыркнула Тина и зачерпнула еще один половник для подруги. – Я даже поверить не могла, когда ты рассказала, что сам Чадаев хотел встречаться с тобой. А ты оказалась такой дурой!
– Вот видишь, ты поверить не могла, и никто бы не поверил! Я и сама не верю!
– А что тебе до других? Сама свое счастье упускаешь!
– Да какое счастье? Что я буду делать с таким красавцем? Страдать от ревности? Смотреть фильмы с его участием в эротических сценах и кусать локти? А потом он меня бросит!
– Угу! А потом мы все умрем! Аминь! – выпила свою порцию Тина. – Зачем думать о «потом»? Где твоя самооценка? Может, ты его сама бросишь! Хотя где тебе! Я бы не бросила, а ты у нас – само постоянство!
– Да я по жизни – дура! – ругнулась Катя. – Слушай, какой хороший напиток… просто чудо!
– Рецепт мне сказал повар, один из моих бывших, не помню его имени. Очень помогает при простуде, всегда варю. Здесь красное вино, мед, клюква, сок лимона, пряности и какие-то фрукты… – Кристина наморщила лоб, – вот если бы со своей простудой ты пришла ко мне, а не к «Ивану Федоровичу», я бы тебя быстро на ноги поставила.
Кухня Кристины выглядела странно. Один шкафчик был красный, другой – зеленый, третий – синий. Стол овальной формы из прозрачного закаленного стекла стоял в центре, а вокруг располагались легкие складные алюминиевые стульчики. Окно закрывали резные ставни, как в русской избе, причем сказочной, с петушками и сердечками. А на потолке висела обычная голая лампочка, такой арт-декор. На электроплите стояла большая блестящая кастрюля с половником – глинтвейн по фирменному рецепту, а на стол Тина покидала все, что у нее было в холодильнике. Девушки выпили еще по чашке горячего напитка, и Тина пригласила Катю в комнату.
– Дорогая подруга, я же знаю, что ты у меня героиня, что вы разоблачили мерзавцев, убивающих стариков, – развалилась в огромном кресле с ярко-красной бархатной обивкой Кристина, – жалко только, что так поздно… Казимира Натановича это уже не спасет.
– Действительно жалко, так же как и всех их других жертв, следствие работает, еще не установлены окончательно все пострадавшие. Обманывали стариков только одиноких и с хорошими квартирами. Обслуживание было отличное, чем сразу же усыплялась бдительность их подопечных. Заправляла всем Инна Владленовна, кстати, ее успели взять в аэропорту. Дамочка хотела в срочном порядке покинуть Москву и улететь в Женеву, где на банковских счетах у нее была накоплена кругленькая сумма от продажи элитных квартир, – сказала Катя, ложась на диван и кладя ноги на подлокотник. Она всегда так делала, когда бывала у Кристины, чтобы хоть как-то унять усталость и боль в ноге.
– Но око правосудия и карающая рука закона ее настигли, – улыбнулась Тина. – Выпьем за это?
– Нет, спасибо, мне хватит… Какая-то ты, Кристина, странная, словно что-то мне недоговариваешь.
– Ты или проницательная очень, или слишком хорошо меня знаешь, – вздохнула Тина, закидывая одну стройную ногу на другую. – Просто я не знаю, как тебе сказать, чтобы ты не сочла меня сумасшедшей.
– Говори как есть, – повернула к ней голову Катя.
– Понимаешь, я всегда думала, что Казимир Натанович был очень умным, понимаешь, очень! Не мог он не заподозрить, что эти «Ангелы» не постараются побыстрее спровадить его на тот свет за его квартиру.
– И что? Он тоже рискнул собой?
– Нет, тут другое… Он осознанно пошел на это.
– На то, чтобы его убили? Тина, кто же добровольно пойдет на такое? – удивилась Катя, разглядывая люстру в виде букета экзотических цветов.
– На это можно пойти только ради какой-то великой цели, вот я и не знала, зачем Казимир это сделал, пока мне по его просьбе, просьбе умирающего человека, не передали портрет. – Кристина встала и принесла портрет своего преподавателя.
– Это тот, который писала ты? – уточнила Катя, немного щурясь.
– Именно.
– Он же передал его на память тебе, – сказала Катя.
– Я тоже так думала, находясь в шоковом состоянии после его кончины, – ответила Тина, ставя портрет рядом с собой. – Я вообще в последнее время много думаю, а это не к добру… Вот уже и о своей беспутной жизни задумываться начала. И вот как-то на трезвую голову я вдруг подумала: а чего это ради самый скромный и самый скрытный человек, которого я знала, вдруг захотел иметь свой портрет? Неувязочка. Почти сразу он умирает, даже портрет не успеваем закончить. В свете нынешних событий ясно, что его убили, и этот портрет он отсылает мне? – Тина уставилась на подругу своими огромными синими глазами, предвкушая ее реакцию.
– Разгадка в портрете? – догадалась Катя.
– Горячо! Молодец! Я тоже так решила вчера вечером и вынула его из рамы. Там оказался пакет документов. Вот, например, письмо Казимира Натановича, адресованное мне, прочитай! – она протянула Кате лист белой бумаги, исписанный четким, мелким почерком.
Весь хмель от двух чашек глинтвейна мгновенно испарился из головы Кати.
«Дорогая Кристина. Когда вы будете читать это письмо, меня уже не будет, но я прошу вас не огорчаться по этому поводу. Я ушел счастливым человеком, уверяю вас. У меня были сомнения, что вы вообще найдете это письмо: повесите мой портрет на стенку – и все. Но потом я понял, что вы его найдете, так сказать, догадаетесь. Я чувствую между нами какую-то духовную связь, словно мы две родственные души. Дело в том, Тина, что я всю жизнь любил одну женщину, с которой нас жестоко развела судьба. Я не буду вдаваться в подробности этого сугубо личного романа и личной драмы – у меня не так уж много времени. Просто знай, что мы с Вероникой никогда бы не расстались, если бы не подумали: я – что она умерла, а она – что я умер. Всю жизнь я жил один, к старости пожалев, что так и не обзавелся семьей, наследниками. Жизнь постепенно потеряла смысл и интерес. И вот из достоверных источников я узнаю, что Вероника моя не погибла при том страшном землетрясении и что она родила мне сына. Это было сорок лет назад! Сорок лет я не знал, что у меня есть сын, а сейчас уже, надеюсь, есть и внуки. Главное, что и мой сын не знал, что у него есть отец, который отдал бы ему всю свою душу и любовь. Нам с сыном встретиться не судьба, но я хочу, чтобы с ним встретилась ты и рассказала обо мне, сказала бы, что я его люблю. Сделай это для меня, Тина. Я не знаю, есть ли загробная жизнь или нет, а если узнаю, уже не смогу сообщить тебе, но я надеюсь, что именно ты успокоишь мою душу. Всегда твой, Казимир Натанович.
P.S. Когда увидишь фотографию моего сына, не впадай в крайности, в истерику или в мистику. В жизни еще много необъяснимых фактов».
Катя тупо смотрела на листок, исписанный мелким почерком.
– Вот это да!
– Вот и я о том же! Теперь поняла, чем они его взяли? Шантаж! Отпиши квартиру нам, тогда узнаешь, что у тебя есть сын. А скажешь кому лишнее слово, у нас длинные руки, достанем и твоего сынка! – хлопнула себя по худым коленкам Тина. – Сволочи! Заметь, он ни слова не пишет об «Ангелах с поднебесья», хотя уже знает, что это «клуб убийц». Он не хочет впутывать меня в опасное расследование, Казимир просто хочет сохранить жизнь своему сыну. Он же не знал, что моя подруга с красавцем артистом подсуетятся и всех разоблачат.
– Да… история… Что думаешь делать? – спросила Катя.
– Шутишь? Я еду!
– Куда?!
– К сыну Казимира конечно же! Это его последняя воля, а меня еще к тому же удачно выперли из института! Портрет – просто маскировка, понимаешь? Я должна это сделать для единственного преподавателя, который понимал и верил в меня.
– А ты знаешь, где он? Куда ты собралась? – удивилась Катя.
– А вот дальше – сплошная мистика. Не знаю, стоит тебе рассказывать или нет… – задумчиво посмотрела на нее Тина.
– Я же твоя подруга! Раньше ты мне все доверяла! – возмутилась Катя.
– Ладно, смотри! – Кристина вскочила на стул и достала со шкафа рулон. – Это мой рисунок, рисовала я его несколько недель назад.
Катя развернула рисунок и с интересом стала разлядывать добродушное лицо парня с мягкими чертами лица и волнистыми темными волосами.
– Симпатичный парень, с натуры рисовали? – спросила Катя.
– Это идеал, мечта…
– Что? – не поняла Катя.
Тина рассказала подруге о странном задании Казимира Натановича нарисовать мужчину или женщину своей мечты.
– Вот я нарисовала этого парня, сама даже не знаю, почему его… – Кристина беспомощно оглянулась, словно ища у кого-то поддержки, и вынула из кармана фотографию, – а вот это фотография сына Казимира. Эти бандюги, видимо, подарили ему фотографию сына, взамен на его подпись. То есть Казимир, вероятно, потребовал, если он не может увидеть сына воочию, то хотя бы – на фотографии.
Катя взяла фотографию, протянутую ей Тиной, и посмотрела на молодого мужчину. Удивлению ее не было предела. Темные кудрявые волосы, мягкие черты лица, красивые, темные глаза.
– Я поняла. Ты нарисовала сына Казимира, и он решил послать на встречу к нему именно тебя. Тебе он и вправду так понравился, что ты решила сделать его своим идеалом, хотя бы внешне?
– Не совсем так… Дело в том, что этого мужчину я нарисовала несколько недель назад, а фотографию сына Казимира я увидела лишь вчера вечером.
Катя некоторое время смотрела на подругу не мигая, затем наконец-то спросила:
– Как это?
– Я не знаю, но это факт. Я сама не знаю, как это может быть. Конечно, ты можешь подумать, что я намешала в свой фирменный глинтвейн каких-нибудь галлюциногенов, но я говорю правду.
– Обалдеть, – прошептала Катя.
– Так ты веришь мне? – обрадовалась Тина.
– Даже твой учитель не нашел этому факту никакого объяснения, поэтому и мы не будем вдумываться. Знаешь, Тина, если ты подсознательно нарисовала сына Казимира как свою мечту, свой идеал, значит, тебе его надо обязательно разыскать. Вдруг это и есть твоя судьба? – спросила Катя, уже нафантазировав себе черт знает что.