Пришлось сделать Дармоеду прививки и еще операцию, за которую Виктор выложил сумму ежемесячного ипотечного взноса – у пса оказался «врожденный вывих тазобедренного сустава с большим образованием фибрина и повреждением тканей». После операции Дармоед перестал хромать, и это позволило ему носиться по комнатам с реактивной скоростью, приводя в восторг Екатерину Викторовну.
Наряду с непрекращающимися хлопотами по хозяйству приходилось гулять Дармоеда три раза в день, что не мешало ему от восторга, испуга и других эмоций, которые он испытывал по сто раз на дню, делать лужи в самых неподходящих местах – перед входом в ванную, например.
Екатерина Викторовна звала щенка «дада» и отказывалась есть и спать, пока не погладит «даду».
– С такими темпами нам нужен будет сервиз на двадцать четыре персоны, – ворчал Виктор, вытирая очередную лужу…
Роды начались на две недели раньше.
– Только не падай в обморок, – разбудила его в три часа ночи Лика. – Я рожаю.
– Здесь?! – ужаснулся Виктор.
– «Скорую» вызови, горе ты мое! И если вздумаешь опять лезть в родильный зал, я вызову милицию.
– Так ведь Екатерину Викторовну оставить не с кем, – плохо соображая, сказал Виктор.
– Вот-вот, так что сиди дома. И позвони Свете, чтобы срочно приехала.
– Так в «Скорую» или Свете?
– Сначала в «Скорую»! Потом Свете! Господи, когда в следующий раз буду рожать, отправлю тебя куда-нибудь… на курорт!
Мальчишек назвали Миша и Петя. С тех пор как их привезли из роддома, квартиру по праву можно было назвать сумасшедшим домом.
Петя и Миша спали по очереди, ели по очереди и подгузники пачкали тоже по очереди…
Среди этой круговерти нужно было находить время для Екатерины Викторовны – кормить, укладывать спать, гулять. Дармоед тоже требовал своей доли внимания. В общем, в сутках не хватало еще двадцати четырех часов, а то и всех сорока восьми.
Лика ослабла после кесарева сечения – ей запретили что-либо поднимать, много ходить, долго сидеть. Шов почему-то долго не заживал.
Спасала Света.
Если б не она, жизнь развалилась бы на кусочки, собрать которые оказалось бы невозможно. Тогда впервые Виктор вовремя не внес ипотечный платеж – не из-за того, что не было денег, нет, он просто замотался настолько, что потерял счет времени.
– Месяц прошел? Быть такого не может, – пробормотал он на вежливое напоминание оператора о просрочке платежа. – Сегодня же погашу задолженность.
Его тогда неприятно поразила сумма штрафа, который пришлось внести за просрочку. Виктор дал себе слово больше никогда не забывать о взносах и даже забил в мобильный «напоминалку» на первое число каждого месяца.
В общем, было так трудно, что не оставалось сил и времени осознать свое счастье.
– Ничего, лет через пятнадцать-двадцать отдохнешь, – как-то сказала ему Света.
– Спасибо, мама, успокоила, – хмыкнул Виктор, стараясь побыстрее доесть тещин борщ, чтобы броситься на подмогу Лике, укачивающей близнецов.
– Еще раз назовешь меня мамой, уволюсь, – пригрозила теща.
– Понял, исправлюсь, – Виктор поднял вверх руки, – мама…
– Заберите у меня хотя бы Дармоеда! – закричала из детской Лика.
Виктор со Светой чуть ли не наперегонки бросились к ней.
– Нет, двадцать лет я не выдержу…
Жизнь устаканилась вовсе не через двадцать лет, как обещала Света, а уже через год.
Тещу сменила няня, Евгения Савельевна, пожилая, милая, аккуратная женщина, которой они доверили детей без страха.
Няню нашли через агентство, а агентство Лике порекомендовала лучшая подруга, которая его и организовала.
Все вошло в более-менее спокойный ритм – работа, дом, прогулки, покупки, ипотека и даже семейные торжества.
Евгения Савельевна сначала приходила в восемь утра и уходила в семь вечера, но потом Виктор предложил ей переехать и жить в детской. Няня согласилась за дополнительную плату, и стало совсем прекрасно – дети находились под постоянным присмотром, а Лика смогла брать на дом работу – в издательстве ей предложили переводить одного модного писателя, книги которого еще не издавались в России.
Сначала Виктор протестовал, но Лика взмолилась:
– Не могу больше! Нужно хоть что-то делать, кроме домашней работы. И потом, ты же понимаешь, язык – дело такое, им постоянно надо заниматься, иначе забуду.
Виктор согласился, что язык – «дело такое».
Семейный бюджет ощутимо пополнился, когда Лика стала брать переводы на дом.
Как-то вечером она виновато призналась:
– Вить, я в издательство вернулась, меня проектом руководить позвали…
– А дети? – попытался возразить он.
– А детям нужны успешные родители с карьерой, а не домашние клуши, – твердо сказала Лика.
Виктор не нашел что возразить.
Теперь семейный бюджет еще более окреп, и Виктор всерьез подумывал: а не попробовать ли договориться с банком об обмене этой квартиры на трехкомнатную?
Впятером, да еще с няней и Дармоедом, в двушке было невероятно тесно. А когда приезжала Света, и вовсе шагу не могли ступить, чтобы не столкнуться друг с другом.
Но мечты о трешке так и остались мечтами.
Лика вдруг стала очень уставать на работе. Как-то необычно, тяжело, физически уставать, будто не руководила проектом, а вручную мыла огромные производственные помещения. Она приходила, садилась на кухонный диванчик с ногами и каждый день с улыбкой говорила одно и то же:
– Впечатление, что вагоны с кирпичами разгружала…
Хорошо еще, что няня взяла на себя и обязанности домработницы – за дополнительную плату, разумеется. На плите всегда стоит свежеприготовленная еда, в комнатах чисто убрано, Дармоед выгулян и накормлен. Как она со всем этим справлялась, имея на руках троих детей, уму непостижимо…
– Все, завтра же увольняешься, – сказал Виктор Лике, когда она в сотый раз пожаловалась на усталость.
– Вить, но моя зарплата…
– Проживем без твоих денег. Уволим Евгению Савельевну, то на то и выйдет.
– Мне кажется, я без нее не справлюсь.
– Справишься. Я помогать буду. Зато тебе не придется полдня убивать на дорогу.
– Я забуду язык…
– Не забудешь! Что тебе мешает, как прежде, брать переводы домой?!
– Не всегда такое место найдешь… – голос Лики становился все тише и тише. Она уронила голову на руки и заснула, так и не притронувшись ни к жаркому, ни к пирогу с яблоками.
Виктор взял ее на руки, отнес на кровать, прикрыл пледом.
– Вить, – позвала неожиданно Лика, когда он на цыпочках подходил к двери, – Вить, мне ночью сегодня сон приснился…
– Какой? – Он вернулся и, присев на край кровати, обнял жену. – Что за сон?
– Папа мне позвонил и сказал, что я немедленно должна к нему приехать. Грустный такой… Лик, говорит, я очень соскучился.
– А ты?
– Я пообещала приехать. Если билет достану… – Лика закашлялась – сильно, до слез. Потом, отдышавшись, спросила: – Что это значит, Вить?
Папа Ликин умер, когда ей исполнилось десять лет. Света замуж больше не вышла, уверенная, что любовь, как и жизнь, – одна.
– Ничего это не значит. Просто сон. Спи.
Он вышел с тяжелым сердцем – знал, что во сне покойники зовут к себе только к самому худшему. Глупости все, думал Виктор, успокаивая себя. Мне вон даже присниться некому – отца отродясь не знал. Если приметам верить, жить невозможно – тут кошка дорогу перебежала, здесь зеркало случайно разбилось, и почти каждый раз – о, ужас! – приходится возвращаться домой, потому что вечно что-нибудь забываешь…
С работы Лика все же уволилась – пару раз попала в небольшие аварии и решила: все, хватит, два часа по пробкам не для нее.
– Понимаешь, – пожаловалась она Виктору, – у меня состояние, будто транквилизаторов напилась. Реакция, как у древней старухи.
– Нужно сходить к врачу, – обеспокоился Виктор.
– Отдохну, все пройдет, – отмахнулась Лика. – Работник из меня никудышный. Ты не увольняй, пожалуйста, Евгению Савельевну, пока я не отосплюсь.
– Не уволю, – пообещал Виктор.
Но отдых отчего-то не помогал Лике. К слабости и сонливости добавился постоянный кашель и субфебрильная температура. Участковый терапевт ничего не нашел.
– Авитаминоз, – диагностировал он, прописал витамины и прогулки на свежем воздухе.
Лика пила витамины, гуляла, хорошо питалась, много спала, но лучше ей не становилось.
– Кровь надо проверить, – озабоченно покачала головой Евгения Савельевна, увидев, как после недолгой игры с детьми Лика побледнела и лоб ее покрылся испариной.
Виктор решил – никаких примитивных анализов в поликлинике – и положил жену на обследование в частную клинику.
Через неделю его пригласил на беседу лечащий врач Лики, Владимир Семенович Кац, кандидат медицинских наук. Виктор не заподозрил в этом приглашении ничего плохого – клиника частная, тут к пациентам подход индивидуальный и персонал очень внимательный. Его пригласили бы на беседу даже в том случае, если б у жены обнаружили элементарный бронхит.
Но врач начал чересчур озабоченно расспрашивать Виктора о наследственных болезнях Ликиных родственников.
– Света здорова… А больше я никого не знаю. Отец ее, кажется, от рака умер.
– У вашей жены острый лимфобластный лейкоз, – сказал Кац. Он произнес диагноз таким тоном, что Виктор понял – это худшее, что он слышал за всю свою жизнь.
– Но… лейкоз же лечится, – не спросил, а утвердительно сказал Виктор. – Сейчас все лечится, рак, СПИД, даже с рассеянным склерозом люди живут! В космос ракеты летают! Атом по косточкам разобрали! Что там какой-то лейкоз!
Кац посмотрел на него с сожалением, озабоченно постучал по столу ручкой и сказал то, что должен был сказать:
– К сожалению, у вашей жены худшая форма – Т-лимфобластный лейкоз в стадии бластного криза. Все, что могли для нее сделать, мы сделали.
Лику выписали из клиники, и она угасала дома.
Виктор жил все это время словно во сне – не заметил, как разразился кризис, как развалилась и обанкротилась фирма…
Он только понял, что стало катастрофически не хватать денег – на лекарства, продукты, ипотечные взносы, квартплату и еще на что-то, он не помнил на что.
Евгению Савельевну пришлось уволить.
Приехала Света – постаревшая, похудевшая, с седыми висками и черными ямами вместо прежде веселых глаз.
Она сказала:
– Детей я заберу на время к себе. Ничего, выкарабкаемся. Ты, главное, не сдавайся.
– Ни за что, – ответил ей Виктор. – Мы в такое время живем… Ракеты в космос летают, атом по косточкам разбирают…
Теща с детьми улетела в Барабинск, оставив Виктору все свои сбережения – сто сорок девять тысяч рублей.
Виктор внес ипотечный платеж, квартплату за несколько месяцев, купил лекарства, продукты и… деньги кончились.
Где их взять, Виктор не совсем понимал…
Переводы? Он, кажется, знал языки. Четыре – испанский, английский, немецкий, французский… Неужели он знал эти языки так, что мог переводить сложные технические тексты и договоры?
…Время как будто остановилось, хотя день сменял ночь, а ночь – день.
Ликина тень лежала в гостиной на широкой кровати, и узнать в этой тени Лику было практически невозможно. Виктор научился делать уколы и ставить капельницы, он научился всему, что умеет делать профессиональная сиделка и медсестра, но Лике это не помогало. Она угасала, как падающая звезда, – стремительно и неумолимо.
– Я умираю? – спросила она как-то на рассвете, когда Виктор не спал – которую ночь! – возле ее кровати.
– Что ты! – слишком горячо и чересчур неестественно возразил он. – Ты просто заболела немного. Сейчас все лечится…
– Только не говори мне больше про ракеты и атомы, – улыбнулась Лика бескровными губами. – Я умираю. Но это не страшно. Ты не переживай. Ведь главное – мы так долго были с тобой вместе.
Она взяла его за руку и умерла. Виктор видел, как ее душа улетела в открытую форточку, улыбнувшись ему на прощание прежней Ликиной улыбкой – чуть-чуть смущенной и немного дразнящей…
«Ведь главное – мы так долго были с тобой вместе», – эхом прозвучали ее слова.
Виктор встал и вышел на лоджию, которую так и не переделали в кабинет, с намерением улететь за душой Лики. Хорошо, что он взял квартиру на двенадцатом этаже… Словно знал, что ему придется догонять Лику.
В коридоре надрывно завыл Дармоед, как будто знал, что жизнь закончилась.
Его не отпустила Света.
Он уже собрался лететь, когда зазвонил телефон. Виктор сначала не хотел брать трубку, но потом подумал – не возьмет, Света примчится сюда вместе с детьми, а у нее денег нет, значит, будет бегать, занимать по подругам и по соседям…
Он ответил:
– Да, Свет.
– Не смей. Я знаю, что ты хочешь сделать, – глухо сказала она.
– Откуда?
– У меня икона со стены упала. Она умерла?
– Улетела.
– Не смей. У тебя дети.
– Мне никто без нее не нужен.
– Зато ты нужен им. Подумай об этом… Я приеду завтра.
Он подумал.
Если бы Лика узнала, что он оставит детей Свете, ее бы это сильно расстроило.
«Главное – мы так долго были вместе…»
* * *
После месяца изнурительной жары вдруг прошел дождь – проливной, бешеный, смывающий все на своем пути, освежающий и обновляющий.
В поддержку ливню всю ночь гремела гроза и сверкали молнии.
Утром я с трудом добралась до машины, прыгая через лужи и набрав полные туфли воды. Дождь все еще моросил – мелкий, нудный и уже раздражающий, хотя еще вчера я мечтала о нем как о спасении от духоты и жары. Впрочем, раздражал он меня по одной простой причине – у меня не было зонта. Зонт вчера сломал Сенька, играя сначала в мушкетера, потом в парашютиста.
Мушкетера зонт еще выдержал, а на парашютисте сломался, потому что Сенька, прыгая с дивана, держал его не над собой, а перед…
В общем, хозяйство мое, и без того нехитрое, недорогое и малочисленное, терпело ущерб, урон и постоянную порчу.
Каждый день, приходя с работы, я обнаруживала пролитые духи, сломанные очки, рисунки на зеркале, сделанные губной помадой, открученные ручки дверей, разобранный фен, взрывоопасную смесь в электрическом чайнике и… Сеньку с красным оттопыренным ухом.
– Он экспериментировал, – несчастным голосом сообщала Натка, и я прощала племянника без выговоров и нравоучений, потому что ухо его красноречиво говорило о том, что свое он уже получил.
– Хоть бы ты уж компьютер доламывал, – вздыхала я, но, видимо, все, что мог, Сенька с компьютером уже сделал, и, слава богу, тот мало-мальски работал, «мышь» чудесным образом не ломалась и не терялась, а клавиатура, хоть и была постоянно липкая от сладостей, исправно выполняла свои функции.
Промокнув под моросящим дождем, я нырнула в салон и завела двигатель. Ремень генератора засвистел – тоненько и истошно, он всегда так свистел от повышенной влажности.
Стараясь не обрызгать прохожих, я вырулила на проспект. Оставалось потерпеть минуты три – за это время ремень просыхал и переставал издавать ультразвук, от которого начинали ныть зубы и болеть голова.
Чтобы высохнуть, я включила печку на полную мощность. Ничего, успокоила я себя, потерплю некоторое время – будет немного душно, зато блузка просохнет.
Говорят, понедельник – день тяжелый, но для меня тяжелее всего пятница. В первую очередь потому, что я тороплюсь завершить начатые на неделе дела – не люблю оставлять на завтра то, что можно сделать сегодня, а тем более на понедельник. За выходные теряется настрой, придется снова входить в ритм, набирать обороты, как непрогретый двигатель.
Вот и сегодня с утра я наметила важную встречу с представителем банка «Астра-Финанс» Андреем Троицким и с Виктором Ивановичем Малышевым – тем самым, который не выполнял свои обязательства по кредиту, но подал встречный иск этому банку.
Эту встречу я хотела провести именно сегодня и именно с утра, чтобы до понедельника осмыслить ситуацию, сделать правильные выводы и, как говорила моя бабушка, «не пороть горячку». Виктор Иванович, как выяснилось, один воспитывал троих детей, и это обстоятельство придавало делу неоднозначность.