– Ну чего ты взъелась-то? Я ж ничего такого… Ты – хозяйка, как ты скажешь – так и будет. Я буду платить, сколько назначишь.
«Покладистый, – отметила про себя Анна. – Или просто слабый и трусливый? Ладно, не имеет значения, он всего лишь жилец, имеет право быть каким угодно, это не мое дело».
Договорились через час выйти на ознакомительную прогулку. Зарядил снег с дождем, оба накинули капюшоны и прибавили шагу, чтобы побыстрее закончить обход. Аня показывала Никите магазины, точки общепита, офисы банков и компаний сотовой связи, медицинские учреждения, причем последние вызывали у парня искреннее недоумение.
– Да это-то зачем? – пытался сопротивляться он.
Было понятно, что он очень хочет скорее вернуться домой.
– Не хочу, чтобы ты звонил мне среди ночи, когда у тебя живот схватит или зуб разболится, – отрезала Аня. – Теперь сам будешь знать, куда бежать, если что.
Ей очень хотелось спросить, зачем этот парень приехал в их город на полгода, любопытно было до невозможности, но она сдерживалась. Ведь если он ответит, то получит право задавать ей вопросы и рассчитывать на ответы. А ей как реагировать? Врать – унизительно, откровенничать с малознакомым типом – опасно, грубить и отказываться отвечать – глупо. Так что лучше всего выстроить между собой и Никитой глухую стену и ни в коем случае не прорубать в ней даже крохотные оконца.
Никому и никогда я не признавался, что испытал облегчение, когда маму забрали в больницу. Жить в постоянном напряжении и ожидании очередного шторма, потом трястись от страха, когда на голову обрушивается лавина оглушительных резких звуков… Невыносимо. Любил ли я свою мать? Не знаю. Может быть, в самом раннем детстве, даже во младенчестве, и любил. А вот сейчас, когда мне двадцать пять, кажется, что нет, не любил. Я ее боялся, как люди боятся источников повышенной опасности. И ненавидел в те минуты, когда отец бывал расстроен из-за скандала. Мне кажется, что, если бы тогда на мой вопрос «Мама умерла?» отец ответил утвердительно, я бы даже не сильно огорчился.
После того как мамы рядом не стало, папа совсем перестал слушать свою лечебную музыку. Я очень его любил и радовался, что он стал спокойнее, больше не грустит, часто шутит, проводит много времени со мной. Мы вместе ходили в кино, вместе смотрели по телевизору боевики и разные развлекательные программы, вместе осваивали Интернет, когда он стал доступен. Жизнь налаживалась!
Лет в тринадцать до меня дошло наконец, что мама находится в психушке. Как я мог быть таким тупым и не сообразить этого раньше! Ведь все было так очевидно… И мамины истерики, и сочувственные взгляды соседей, и перешептывание у меня за спиной, и настороженность школьных учителей, которые стали поглядывать на меня с опаской, и внезапная холодность и отчужденность вчерашних товарищей, которых, вероятно, предупредили родители: мол, не дружи с ним, у него мама чем-то болеет, а вдруг и он тоже… Вряд ли кто-то в моей школе точно знал, чем болеет мама, но любая болезнь все равно кажется и опасной, и заразной, даже не инфекционная. Хорошо, что я не настаивал на посещениях! У меня хватило ума сразу же сказать отцу:
– Пап, если мама в психбольнице, я не буду просить тебя, чтобы ты взял меня с собой, когда ты поедешь ее навещать. Я все понимаю. Ты просто кивни, если я угадал.
И отец молча кивнул. Но я увидел, что его глаза налились слезами.