Эта «долголетняя привычка» и «жижненный опыт» были (во всяком случае, считал Карл) лишь составной частью его тайны — как совершать невероятно сложную работу в состоянии полного опьянения. По-настоящему важно, говорил он, «ражглядеть их, наришовать их и жабыть» или, возможно, «наплевать на них на фшех».
— Плевать на них на фшех, Томфшон, — по десять раз на дню заявлял он. — Вышвырнуть их вшех за окно и пошлать к черту вещь этот мир.
Он был таким исключительно профессиональным бухгалтером и занимался этой профессией столько лет, что, думаю, способен был исполнять свою работу даже во сне. Ему не нужно было думать о ней в обычном смысле слова. Слишком пьяный, чтобы ясно видеть или вообще что-либо различать, он исполнял одно из сложных заданий за другим только с помощью подсознания.
Я все время раздумывал, как он ухитряется испонять свои обязанности и почему так страшно пьет. Однажды днем, по прошествии полутора месяцев нашей совместной работы, мне удалось это выяснить. Я сидел за своим столом, чему-то улыбаясь, очевидно какой-то шутке, услышанной от одного из служащих. Видимо, я довольно долго лыбился, а поскольку наши столы стояли друг против друга, Карл решил, что я смеюсь над ним.
— Смешно, да, Томфшон? — сказал он, и его обычно багровое лицо побледнело. — Почему бы тебе не пошмеятфя вшлух? Ражве у наш это так уж необычно?!
— А в чем дело, Карл? — не понял я. — Я просто...
— Ну, давай, давай! — сердито продолжал он. — Ждесь вще смеются, проклятые щюкины дети! Нельжя ничего шделать или шкажать, чтобы чертовы выродки не рашхохоталифь! Что, похож я на черта, да? Сам похож на черта, а говорю как малыш! Невозможно получить нормальную работу. Невозможно даже иметь проклятую женщину!
Он продолжал распаляться, изрыгая проклятия и приглашая меня «вдошталь повещеличча». И только тогда я наконец понял, почему он такой, — я понял, что его высокомерие и грубость были всего лишь средством защиты застенчивого и ранимого человека. К счастью, я сумел правильно среагировать. Я не стал извиняться и сочувствовать ему.
Как только я смог вставить слово, я сказал, что он самый обычный набитый дурак. Человек может выглядеть как черт и говорить как малыш, но ему не нужно вести себя ни как тот, ни как другой.
— Вот что я тебе скажу, — заявил я, и это было чистой правдой. — Один из самых устроенных и счастливых мужчин в моей жизни был карлик с кривыми ногами. Он был одним из лучших адвокатов в высшей адвокатской лиге. У него была прелестная жена и четверо очаровательных ребятишек. Никого не интересовало, как он выглядит. Он был таким отличным парнем — при этом невероятно умным, — что люди просто не замечали, как он выглядит. Конечно, кое-кто над ним посмеивался, но какое ему было до них дело?
Карл провел рукавом по глазам — из-за обиды и злости он чуть не разревелся. И сказал, что он — другое дело.
— Мне было бы не так плохо, ещли бы я яшно говорил. Это шамое плохое...
— Все случаи разные, — возразил я. — У всех нас есть свои причины для огорчения; у меня, естественно, они тоже есть. Если бы я вел себя так же, как и ты, я бы уже давно умер от туберкулеза или от нервного истощения.
— Да, но...
— Ты только и знаешь, что понапрасну изводить себя, — распалялся я. — Предпочитаешь всю жизнь себя жалеть, чем что-нибудь сделать. Если ты стесняешься своей манеры говорить, почему же ты целыми днями болтаешь? Никогда не упустишь шанс высказаться. Без конца влезаешь во все разговоры, нарываешься на споры, и так весь день с утра до вечера. Устраиваешь целое представление из своей пьянки. Если ты не хочешь, чтобы над тобой смеялись, зачем ты предоставляешь людям столько поводов?
Я был страшно зол. Среди моих многочисленных недостатков не было стремления насмехаться над другими из-за их неуверенности в себе, и обвинения, с которыми я обрушился на Карла, были не очень добрыми.
Карл внимательно слушал меня, под конец несколько растерянный. Наконец он улыбнулся и сказал:
— Ладно, будет тебе, вот ражошелшя! Жабудем об этом, идет?
И мы оба вернулись к своей работе.
Может, мне нравилось так думать, но, похоже, с тех пор он больше не напивался до такой степени. Кроме того, он меньше разговаривал с посторонними визитерами, по возможности избегая вступать в споры. И помимо того, что мы были просто сослуживцами, мы с ним очень подружились. Если раньше он только и знал, что выплевывал ругательства по любому поводу, теперь он со мной беседовал... Неужели я на самом деле думаю, что он может найти себе хорошую работу, где над ним не будут насмехаться? Неужели и вправду такой, как он, может вести нормальную жизнь со всем, что под этим подразумевается?.. Я сказал, что, конечно, может... если он перестанет думать о себе и приведет себя в порядок. Люди не склонны замечать физические недостатки у таких умных и талантливых людей, как он.
— Ты и вправду так думаешь, Томфшон? — Он пристально вглядывался в меня. — Ты не шутишь?
— Сам знаешь, что не шучу, — сказал я. — Ты знаешь, что я говорю правду. Если ты будешь и дальше так жить, тебе некого винить, кроме самого себя.
Он задумался над моими словами, и через несколько дней результат сказался.
Приближалась осень 1930 года, и над Небраской сгущались тучи экономической депрессии. Но политические и деловые лидеры страны продолжали твердить, что это только временный спад производства и экономики. Это только период урегулирования хозяйства и рынка, а процветание буквально за углом и все такое. Чтобы достичь процветания, нужно только «потуже затянуть пояс», «пережить временное снижение уровня продаж» и прочее и прочее.
И наш магазин затянул пояс потуже — точнее, срезав зарплату различным служащим концессии, он затянул потуже наши пояса. И для преодоления вышеупомянутого снижения уровня продаж он развернул серию энергичных кампаний. Каждому клерку на выполнение были выделены квоты по продажам. Они были сформированы в конкурирующие «отряды» с победителем, получающим голубую ленту, или вымпел, или еще что-нибудь в этом роде. Одна «идея по оживлению продаж» следовала за другой. Каждую неделю из главной конторы нам доставляли кучи рекламных материалов — красочные плакаты и вымпелы, карточки на стойку. Одной из моих многочисленных обязанностей было «украшение» магазина этими материалами.
И, несмотря на столь сумасшедшую деятельность, Карл два дня не появлялся в магазине под предлогом болезни. К тому времени, когда он вернулся на работу, я был совершенно измочален, а он — и это было невероятно! — он оказался совершенно трезвым.
Он принес с собой две бутылки хорошего виски. Отпив глоток из одной, передал мне другую и знаком указал на стул у своего стола.
— Помоги мне это выпить, Томфшон. А закончим — я брошаю пить, пошылаю вше это к черту.
— Ты нашел себе другую работу, — догадался я.
— Ты прав, черт побери, — гордо подтвердил он. — Начинаю шо шледующего понедельника. Штаршим аудитором в большой шети универшальных магажинов в Канжаш-Шити. И я получил для тебя работу моего помощника.
Я принес ему свои поздравления и поблагодарил его. Однако мне пришлось отказаться, потому что на следующей неделе я должен был приступить к учебе.
— Так что придется мне продолжать работать здесь по нескольку часов в день, — объяснил я. — Работа нормальная, платят не так уж мало, но...
— Они так тебе шкажали, да? — Карл мрачно покачал головой. — Ну а мне два дня нажад велели тебя уволить — прямо наштаивали. Потому что они могут нанять человека на полный день жа те деньги, что платят тебе.
— Но они обещали! — возразил я. — Они сказали, что, раз меня устраивали восемнадцать долларов в неделю и я так хорошо трудился все лето, они сохранят мне ту же зарплату, когда начнутся занятия.
— И ты подпишал ш ними договор? — Карл снова покачал головой. — Все это брехня. Проработает мещяч, а потом увольняй его! Мне так и прикажали.
Он заявил, что больше не собирается «убивачя на этой проклятой работе» до своего ухода и мне это тоже ни к чему. Это приказ, сказал он, — «определенно никакой проклятой работы». Мы будем просто сидеть себе и наслаждаться беседами друг с другом.
Я не стал оспаривать приказ и через некоторое время, чтобы ему больше осталось хорошего виски, вышел купить галлон пива. Вернувшись, я застал Карла за внимательным изучением очередной груды рекламных материалов.
— Экая куча бешполежного мушора, — сказал он. — Пушть эти кретины повожятчя ждешь. — Он с презрением разбросал плакаты. Затем с истинно дьявольским смешком собрал их. — Как ты нашщет этого, Томфшон? Нам еще долго ждать до новой работы, хочешь уйти уже жавтра?
— Наверное, — сказал я. — Что мне каких-то два дня!
— Я тоже так думаю. Так что уйдем жавтра же. Но нам нужно жделать так, чтобы они это жапомнили.
— Да? — сказал я. — Я не понимаю...
— Как дела в аптеке? У них там доштаточно «тотекша»?
— "Тотекша"? Ах, «котекса»! — сказал я. Речь шла о гигиенических прокладках известной фирмы. — Да, по-моему, достаточно. Согласно инвентаризации, у них около пятисот ящиков. А что...
— Жамечательно! — воодушевился Карл. — Ждорово! Побольше «котекша» — и мы уштроим иж вшефо этофо вжрывную шмещь. Кто может сделать больше?
Вот так оно и произошло. Так родилась эта шутливая проделка, которая имела целью привести наших работодателей в ярость и заставить жителей Линкольна и его окрестностей не один месяц смеяться над ними.
Как только магазин закрылся на ночь, мы с Карлом собрали все рекламные материалы и пошли вниз. Мы реквизировали из аптечного отдела весь запас гигиенических прокладок. Затем принялись украшать ими, а также рекламными плакатами, вымпелами и буклетами магазин. Мы закончили только к утру. Открыли ресторан, роскошно позавтракали, а потом вернулись в свою бухгалтерию ждать результатов.
Мы едва дождались, пока не начали прибывать заведующие отделами. И как только они переступили порог и бросили испуганные взгляды на магазин, они тут же побежали наверх и набросились на Карла... Это что еще за идея? Он что, хочет, чтобы заведение выкинули из бизнеса из-за насмешек? Немедленно снять всю эту возмутительную декорацию!
Ну, Карл, конечно, сказал им, что они могут сделать. Если наша декорация будет каким-либо образом повреждена, он лично проследит, чтобы их поставщика выгнали.
— Ждещь я бош, черт вожьми! — заявил он. — Или ваш проклятый поштавщик будет работать по-моему, или вообще не будет работать!
Один или два заведующих приняли его ультиматум. Однако большинство ринулись к ближайшему телефону и изложили проблему владельцам своих концессий. Последние перезвонили в главную контору. Оттуда позвонили нам. Именно этого и добивался Карл.
Усмехаясь, он выслушал разъяренную ругань, которая изливалась из трубки. И как только там замолчали, чтобы перевести дыхание, он произнес свою самую ругательную и блестящую речь. Он был «шыт по горло, и Томфшон тоже». Мы уже взяли себе расчет и теперь уходим. И поскольку здесь не будет никого, чтобы выполнять приказы управляющего, украшения — или большая их часть — будут оставаться там, где они находятся. Во всяком случае, до тех пор, пока кто-нибудь не появится из главной конторы.
— Это научит ваш, как иждеваччя над людьми! — орал Карл в трубку. — Гряжные швиньи! Продолжайте пить кровь — лично мне это надоело!
Он закончил свою речь, издав губами непристойный звук, и если вам не приходилось слышать, как это делает шепелявый человек, то вы много потеряли. Затем мы с ним надели шляпы и гордо покинули контору.
В тот день шел сильный дождь. Как обычно, когда из-за дождя невозможно было работать в поле, фермеры приезжали в город за покупками. Было еще только десять часов утра, но магазин уже заполнили покупатели — или, скорее, любопытствующие. Потому что мало кто из них что-либо покупал. Они стояли повсюду небольшими группами, мужчины мялись и недоумевали, а женщины перехихикивались и краснели. Куда бы они ни кинули взгляд, везде видели одно и то же, и увиденное вновь и вновь вызывало взрывы хохота.
— Что ж, Томфшон, — сказал довольный Карл. — Это что-нибудь или как?
Я сказал, что это действительно кое-что! И так оно и было.
В каждом отделе по всему магазину из коробок были сооружены аккуратные пирамиды, которые представляли собой фундамент для какой-нибудь рекламы — плаката, вымпела или карточки для витрины.
Эти фундаменты были сооружены из коробок для гигиенических прокладок. Все рекламные материалы провозглашали один и тот же слоган, волшебную фразу недели, предназначенную преодолеть снижение продаж. Куда бы ни падал взгляд, всюду вы натыкались на груды прокладок, увенчанных красочным слоганом: «Вот и снова наступили счастливые денечки!»