В ближайшие дни в моей квартире раздался тот самый памятный телефонный звонок. Я ответил, что с слушаю, когда бестембровый и лишенный всякой эмоциональной окраски голос произнес: "Вы боитесь смерти?"
- Прежде, чем продолжать наш разговор а, тем более, отвечать на ваши вопросы, я желал бы, чтобы вы назвали себя, - ответил я. Кто вы такой? Кто со мной говорит?
- Смерть... Вы не верите, что в наше время это явление приобрело материализированный облик, почти человеческий? В таком случае зачем вы стремитесь материализировать процесс перехода живущих от состояния жизни к смерти: ведь все равно вам не удасться ухватить неухватное. В вашем мире не надо двух частностей. Вопреки вашим допущениям, существует лишь множество данностей, множество "общего", но не частного. Так, вы, конечно, удивитесь, если я скажу, что ваше имя - 1318-1219, в вас это вызовет почти инстинктивное неприятие. Это противоречит вашей эстетике и морально-этическим установкам. А ведь это число составлено из порядковых номеров входящих в ваше имя букв, то есть, вполне соответствует вашему имени. В сущности, это в каком-то роде одна из материализаций вашего имени. Стало ли вам от этого лучше, испытываете ли вы удовлетверение от этого? М ы многое бы отдали за то, чтобы понять, что побуждает человека к стремлению материализовать убийство, выясняя, как оно произошло и кто убийца, материализовать события, поступки других людей, психологические реакции, общественные явления, антигуманные акции. Чудовищное и жесточайшее (по вашим представлениям) происходит нескончаемо; никакие материализации так и не стали преградой для дальнейшего и бесконечного ряда самых антигуманных явлений, среди которых чудовищнейшим является сама смерть. Что же заставляет людей все так же и впредь материализировать определенный ряд явлений, доискиваться так называемой "сути", какой орган управляет в человеке этим процессом?
- Господин Смерть, не будете ли вы так милостивы и не объясните ли мне, чем я обязан тому, что именно со мной вы ведете подобные разговоры?
- Тем, что вашими последними действиями, направленными против смерти вообще, вы намного приблизите свою собственную.
После этого в динамике телефонного устройства больше не раздавалось никаких звуков: ни голоса, ни сигнала отбоя. Там установилась странная и неприятная тишина. Мне показалось, что тонкой гранью корпуса воспроизводящего звук аппарата отделена от меня неведомая и невероятная пустота. Даже когда я разъединил телефон и "повесил трубку", у меня осталось чувство, что в квартире продолжает присутствовать страшный и всевидящий наблюдатель, который пристально, стекляным бесчувственным оком следит за каждой наступающей минутой моей жизни.
На выходные я уехал к морю, проведя там восхитительные, наполненные солнечным светом и запахом воды, дни. Там же я познакомился с бывшей пациенткой Гранд Хоспитал, поведавшей мне много интересного.
А когда ко мне снова явился Хаксли, я заострил свое внимание не на том, что он говорит, а на странном и поразительном чувстве, охватившем меня во время его визита. У меня перед глазами против воли встала картина смерти этого деятельного, маленького человечка, который жестикулировал перед моим носом руками, так, что я словно частично ощущал себя убийцей. Но я ничего не мог с этим поделать: неотвязчивый образ мертвого Хаксли так и стоял у меня перед глазами.
Я осознал то, что он говорил, только тогда, когда Хаксли вышел. Так же, как и я, он установил идентичность Станлея - консультанта и Станлея сотрудника Гранд Хоспитал. Кроме того, Хаксли выяснил, что Станлей побывал у профессора Моргана за полчаса до смерти последнего, во время отсутствия жены Моргана, уехавшей в это время за покупками. Когда она приехала, ее муж был уже мертв. Но самое удивительное в том, что у Станлея оказалось железное алиби. В то время, как один Станлей посещал профессора у того на даче, второй Станлей читал лекцию в здании Каммон Лайбрэри о поэзии Горация (Хаксли ничего не знал о его разводе с женой и о том, по какой причине произошел этот развод).
Этими же днями тетушка моя продала принадлежащую ей станцию с искусственной невесомости, а выручку поделила между своими детьми и племянниками. Мой родной брат давно живет в Европе по профессии он астронавт; его постоянным рабочим местом является орбитальный околоземный комплекс "Космос-73", поэтому мы с ним видимся редко. Зато мои двоюродные братья моя тетушка очень частые гости у меня , мы все вместе живем большой и дружной семьей - насколько это допускает современная цивилизация.Деньги, полученные мной от тетушки, очень мне пригодились. Благодаря известной сумме и известной предприимчивости я в один прекрасный момент оказался в обществе "второго" Станлея, который скрывался в музейных кварталах и обитал на втором этаже огромного особняка ХIХ века. Мы сидели в большом зале перед большим настоящим камином и слушали, как в абсолютной тишине где-то в одной из соседних комнат бьют часы, звук ударов которых казался настороженным и зловещим.
- Господин Станлей, как вы оцениваете то, что вашу бывшую квартиру занимает человек, абсолютно на вас похожий, носящий ваше имя, одевающийся так же, как вы? Кроме того, он вместо вас председательствует в клубе любителей античной литературы, а также работает на вашем месте. Вас, можно сказать, теперь как будто не существует. Что это значит?
- Это значит то, что это факт, установленный вами. Больше это не значит абсолютно ничего.
- Скажите мне, почему вы согласились принять меня и захотели со мной побеседовать? Ведь вы могли этого не делать.
- Хорошо, скажу вам откровенно. Вы меня выследили, а это очень нехорошо для меня. Я использую возможность узнать, кто вы: журналист, ищущий сенсации, авантюрист, маньяк, кто вы?
- Насколько я понимаю, главное, что вас заботит, это то, действую ли я от своего имени или же я действую от имени какой-то организации или как сотрудник какого-либо учреждения. Так?
- Да.
- В таком случае вам нечего бояться: все, что вы мне расскажете, останется между нами. Я преследую тут личные интересы, и никаких последствий ваша дальнейшая откровенность для вас иметь не будет.
- Что же вас интересует?
- Ваша жена тайно посещает вас; именно вас, а не т о г о Станлея. Выходит, что, скорей всего, вы Станлей "настоящий". Может, у вас есть какие-то соображения насчет того, откуда взялся другой Станлей и почему он появился именно тогда, когда вы, взбунтовавшись против работы в Гранд Хоспитал, нарушили какой-то тайный контракт и убежали, спрятавшись здесь.
- А у в а с нет никаких соображений на этот счет?
- У м е н я нет.
- Вы знаете, я как-то тоже не могу себе представить, откуда мог взяться мой двойник.
- Очень жаль, я надеялся на серьезный разговор с вами.
- Я вполне серьезно вас слушаю...
- ... и отвечаете мне, кривляясь.
- Ну...
- Послушайте, Станлей, я знаю почти столько, сколько вы. Но все, что мне стало известно, попадало ко мне чисто случайно. Я узнаю - рано или поздно - также и то, что чем вы осведомлены лучше меня. Но уже тому, что мне теперь известно, вы должны быть обязаны, что я на время воскресил вас частично, - потому что вы находитесь в состоянии смерти, господин Станлей, а этот дом - ваш большой саркофаг.
- Не пугайте меня и не пытайтесь воздействовать на мою психику. Моя психика подверглась и более сильным воздействиям. Я вижу, что вы знаете больше, чем я предполагал. Однако, что вы знаете о смерти? Смерть! Мы не можем знать, что за тем порогом, за тем пределом, который для нас непреодолим. Можно только предполагать, какие законы царят там, где мы были бы вечно живыми и где живы лишь временно по своим понятиям те, что для нас абсолютно мертвы.
- Ну, и какие же ваши загадки относительно находящегося за этим пределом, что вы об этом думаете?
- Я больше не желаю говорить с вами на философские темы. Я не философ, но иногда меня тянет на псевдофилософские рассуждения, из-за которых мы с вами отклонились от темы.
- Но это именно та тема, о которой я слышал из независимых друг от друга источников на протяжении небольшого отрезка времени уже два раза. А вместе с тем, что слышу из ваших уст, уже три.
- Меня не касается то, что кто-то вам говорил; я не могу разглольствовать по заказу, как некоторые бездельники. Если в моей речи проскользнула какая-то случайная мысль, то нет причины за нее цепляться.
В этот момент я сильно вздрогнул. В зеркале напротив себя я увидел очень бледное и тревожное лицо Станлея, в то время как передо мной сидел раскрасневшийся, с лицом, покрытым румянцем, Станлей. Я подумал о том, что в "музее" не может современных, так называемых "фальшивых", зеркал, наконец, я понял, что Станлей никак не может быть видим для меня отраженным в зеркале. Я резко обернулся - но никого не увидел. Когда я снова взглянул в зеркало, в нем уже не было лица.
Со Станлеем я расстался, когда крыши уже золотила полоска рвссвета и уличные фонари в этом районе бледнели перед наступающим утром.
С этого же дня мне стало сказочно везти. Моя работа "О социальной функции образования" заняла первое место на конкурсе работ членов профсоюза служащих, и я получил значительную денежную премию. Тут же меня повысили в должности, и сам шеф вызвал меня к себе, чтобы поздравить; мы распили бутылку марочного вина, и он сказал, что это повышение - не последнее. На банкете, где должны были присутствовать представители крупнейших монополий, известнейшие инженеры и финансовые воротилы, шеф желал моего присутствия. Одновременно с этим событием брат мой прислал мне в подарок лотерейный билет, по которому я выиграл почти баснословную для меня сумму - сорок семь тысяч долларов.
Почести, невиданные для меня прежде, деньги сыпались, как из рога изобилия. Но ни одна из моих просьб послать меня со следующим заданием в Гранд Хоспитал не была удовлетворена. Мне отвечали, что пока необходимости контактов с администрацией клиники нет.
Однажды я случайно выглянул из коридора в шахту гаража, откуда отправлялись машины с едущими по делам сотрудниками оффиса. Я увидел сверху МакДональда, которому мой непосредственный начальник давал синий талон пропуск в Гранд Хоспитал, - то есть, документ, уполномачивающий его вести переговоры с администрацией клиники. Я поспешил вниз и дожидался машины с МакДональдом у ворот. Значит, так! Меня не посылают туда, несмотря на мои просьбы, а какого-то МакДональда, который не может как следует выговорить и двух фраз, а к тому же панически боится врачей, отправляют туда "по делам фирмы". Я остановил машину, из которой вылез удивленный МакДональд. Я спросил у него, куда он едет. "Я? Да в эту чертову клинику. У моей жены день рождения, но шеф даже не хотел и слушать о том, чтобы меня отпустить." "Послушай, Гарри ты хочешь провести как следует день? Вместе со своей женой... Дай мне свой талон - и я поеду вместо тебя". - Гарри долго упирался но, возможно, соображения, что я на короткой ноге с шефом и слишком большое нежелание ехать в Гранд Хоспитал, сделали свое дело. Он согласился. Я сел на его место и поехал в клинику.
Я был в очередной раз удивлен и поражен грандиозностью и шиком, с которыми все тут сделано. У противоположной стены целые фонтаны крови падали вниз отвесно почти как настоящие водопады. В двух концах огромного зала находились фонтаны с бьющей вверх кровью. Контур человеческого тела, представляющий собой вход в соседнее помещение, также гиганский, как все тут, был черным на фоне светлых стен того, другого, зала. Там, на цоколе, стояла абсолютно нагая женщина с немного вытянутыми чертами и острыми грудями, представляющая собой поражающе верную копию живого человеческого существа. На потолке, прямо над ее головой, находился, тоже обнаженный, атлетичный мужчина с разрезанным животом, из которого выпадали внутренности. При виде его меня пронзил ужас, но именно это и должно было, по мнению строителей всего этого, создавать рекламу этой солидной и знаменитой клинике.
Я осмотрелся вокруг - и внезапно увидел ее. Не знал еще, что это о н а , но неожиданно почувствовал ускоренное биение сердца. Это была Лаура. Лечилась в клинике, а все же ухитрялась выскальзывать за территорию Гранд Хоспитал и приходить на встречи со мной. Иногда я привозил ее из околицы Гранд Хоспитал, иногда она приезжала автобусом сама. Лаура была очередной степенью моего везения, еще одной вехой все новых и новых моих успехов и выигрышей. Она приезжала в город на два-три часа, а потом должна была незамедлительно уезжать назад. Но каждый раз ее отъезд был слишком тягостен для меня, чтобы я не делал попыток уговорить ее остаться еще на полчасика. Однако, я видел такой ужас на ее лице в ответ на мои уговоры, что тотчас же прекращал попытки склонить ее остаться. За все это время я так и не узнал, каким заболеванием она страдает. Я знал только, что она находится в терапевтическом отделении клиники. Три раза мы посещали с ней ресторан "Под грибом", в который именно она каждый раз уговаривала меня пойти. Я бывал там и раньше, и этот ресторан - одно из самых нелюбимых мной заведений такого рода. Каждый раз после посещения этого ресторана у меня в душе оставался какой-то неприятный осадок . Все тело наутро болело, я был весь разбитый; в голове у меня плавали обрывки каких-то странных фраз, а в памяти всплывал звук непонятного и неопределимого голоса.
Как-то раз я уехал из города на несколько дней, предупредив об этом Лауру только по телефону из предместья: я должен был проделать несколько финансовых операций, которых требовал рост моего денежного капитала. Все эти дни я чувствовал себя каким-то новым, свежим и отдохнувшим. Я почувствовал именно в эти дни, насколько болезненно-усталым и душевно надломленным я был до этого. Сновидения мои были спокойными и безоблачными, как в детстве. Я ехал назад бодрым и обновленным, насвистывая одну из последних популярных мелодий, но, подъезжая к городу, услышал голос, принадлежащий как бы сидящему в моем автомобиле человеку.
"Не стоит в напряжении создавать себе трудности, - говорил Г о л о с, не в этом состоит суть жизни. Суть жизни в том, что Жизнь остается собой даже в смерти, и это предстоит еще доказать. Нет ничего такого, что нами считается как бы пределом или гранью, - или чем-то еще, ограничивающим наше движение. Достаточно взять самый простой предмет и углубиться в него, как он окажется бесконечным. Самая обыкновенная книга, страница этой книги, такая тонкая на вид, окажется самой глубокой бездной, в которой будут свои бесконечные и немые безздны. В малом есть мелкое, в мелком есть мельчайшее, в мельчайшем есть то, что мельче его. Представь себя маленьким человечком, таким же маленьким, как муравей, который еще иногда встречается в ваших последних сохранившихся "девственных" уголках Иллинойского Национального парка. Тебе этот лист представится целой площадью, а толщина его будет для тебя равна толщине мощного перекрытия. Если же ты превратишься в существо такого размера, как амеба, ты увидишь, что бумага состоит из волокон, а лист не будет уже для тебя столь однородным. Став размером с микроба ты сможешь двигаться по листу целую вечность; перед тобой будут холмы и низины, ты будешь преодолевать рвы и насыпи, перед тобой будут лежать и освещенные участки, и глубокие тени".
- Но я-то знаю это с первого класса, - ответил я и спокойно и повернул направо.
А не задумывался ли ты над значением того, что меньше определенных размеров живых организмов нет? Микробы, самые маленькие из которых больше открытого людьми в одном из прошлых столетий электрона, являются пределом, дальше которого существует только неживое. Как бы далеко в микромир не простиралось племя живого, для него существует некий предел. Точно так же и с макромиром. А, может быть, этот предел - только грань, отделяющая видимую для вас 1)форму жизни 2) часть живых существ от тex, которые в а м не дано увидеть? А не можешь ли ты предположить, что существуют гигантские живые существа размером с целую галактику, которых ты просто не в состоянии увидеть, а также живые существа меньше самой мельчайшей элементарной частицы? Мир многообразен. Его многообразие вы можете охватить только тем, что характеризуете как чувства, но не можете охватить умом. Вы только предчувствуете его высшую многообразность, испывая от этого то, что вы называете наслаждением, вдохновением, но ни осознать, ни ухватить сущность ее вам не дано..."