— Если мы не нашли сейчас водорода, — сказала она, встряхивая своими слегка распущенными и падающими на спину волосами, — то это не значит, что мы его не найдем потом. Мы все время, наряду с другими делами, будем продолжать исследования и, кто знает…
— А с какими другими делами? — перебила ее Соня.
— В самом деле, — сказал Сергеев, — необходимо выяснить, чем мы займемся в первую очередь.
II. Дом коммуны
Вопрос, — как начать устраиваться, что предпринять в первую очередь, — был поставлен на ближайшем же общем собрании.
— Объявляю общее собрание коммуны планеты Ким открытым, — звучным своим баритоном заявил Семен, и все собрались у «лаборатории».
Семен продолжал:
— Мы закончили предварительные исследования планеты и ее почвы, давшие очень ценные результаты… — он запнулся, вспомнив о водороде. Все сразу поняли его — умы работали в одном направлении, и все так легко привыкли понимать друг друга с полуслова. Но никому не хотелось задерживаться на этом печальном обстоятельстве.
— Продолжай, милый, — сказала Тамара.
Это «милый» вырвалось у нее совсем неожиданно, и она смутилась. Но, кажется, никто не заметил. Только он. Она посмотрела на него внимательно. Его черные влажные глаза — или это ей показалось? — остановились на ней с бесконечной лаской. Он продолжал, заметно волнуясь:
— Как бы то ни было, друзья, на ближайший год устраиваться необходимо. И я думаю, что в первую очередь надо заняться строительными работами.
— А что строить-то? — спросила Нюра.
— Дом! — ответил Семен.
Дом на планете Ким! Это предложение было столь же неожиданным, сколько и дерзким. Однако, правда, если приходится жить здесь, то, конечно, хорошо бы построить более вместительное жилище, чем этот междупланетный корабль, который так долго был для них камерой смертников.
Но из чего строить?
— Мы имеем лучший материал, какого только можно пожелать. Алюминий, который в таком изобилии оказался в метеорах, — превосходный строительный материал для нас. Он легко плавится, и, нагревая его на электрических печах, мы сплавим из него крупные листы. После этого мы обработаем его составом профессора Сергеева, который придаст ему теплонепроницаемость и сделает его в высшей степени тугоплавким и очень твердым, К счастью, у нас имеется с собой вполне достаточное количество этого состава. Все были поражены изумлением.
Но откуда же, — воскликнула Нюра, — профессор знал, что нам придется строить дом на планете Ким?
Семен улыбнулся.
Этого даже Вячеслав Иванович, при всей своей гениальности, не мог предвидеть. Но он все же поразительно предусмотрителен. Он говорил мне накануне полета, что, может — быть, мало ли почему, мы задержимся на Луне — замедлится доставка горючего или там еще что-нибудь — кто может за все поручиться заранее? Я помню, мы с ним даже немного поспорили. Он посоветовал взять этот состав на случай — вдруг нам придется что-нибудь построить. Я возразил ему, что вряд ли мы можем найти на Луне алюминий. Ведь на Земле он не встречается в чистом виде, и добывание его настолько сложно и трудно, что, конечно, не сможет быть налажено на Луне с нашими ничтожными средствами и неопытностью. Я как сейчас помню, что он мне ответил: «Ты знаешь, — сказал он, — что лаборатория природы ничем не хуже наших. Добывание меди из руды — тоже сравнительно сложный процесс, а ведь мы находим ее и в чистом виде. Почему же не предположить, что на Луне, в силу природных условий, отличающихся от земных, могли произойти те процессы, которые мы искусственно создаем на алюминиевых заводах для получения этого металла?» Вы видите, что он оказался прав: хотя и в несколько ином положении — нам очень пригодится его состав, который был применен при постройке ракеты. Состав этот так портативен и легок, что одной банки его, имеющейся у нас, хватит с избытком. Благодаря тому, что он так удобен для перевозки, профессор и настоял, чтобы мы его взяли на всякий случай.
— И как же он нам пригодится! — воскликнула Лиза и, секунду подумав, спросила:
— А что же это за состав? Почему он придает алюминию такую твердость?
— Я знаю это только в самых общих чертах, — ответил Семен. — Этот состав проклеивает алюминий так же, как бумажный клей проклеивает бумагу. Ты знаешь ведь, что бумага — очень пористое вещество. Поэтому непроклеенная бумага является в то же время промокательной. Она впитывает чернила и типографскую краску. На непроклеенной бумаге хорошо печатать книги и газеты, но на ней нельзя писать: чернила расплываются. Проклеенная писчая бумага плотна и не впитывает чернил. Состав профессора Сергеева заполняет поры алюминия. Металл становится во много раз плотнее и тверже. Обработанный этим составом алюминий так прочен, что, вероятно, легко выдержит удары метеоров, и наш дом и корабль, надо полагать останутся неповрежденными.
— А по-моему — плевать на метеоры! — беспечно заявила Нюра.
Семен с удивлением взглянул на нее:
— Это почему же?
— А очень просто, — торопливо заговорила Нюра, захлебываясь от восторга перед собственной логикой, — планета Ким намного меньше Земли? Меньше! Сила тяжести тоже гораздо меньше? Тоже! Значит, и метеоры падают здесь с куда меньшей силой, чем на Земле. Ага!
Нюра победоносно оглядела всех присутствующих. Семен пришел в восторг перед ее сообразительностью.
— Ну, что за молодец эта Нюрка! Здорово соображает! Ведь права девчонка!
— Права, да не совсем, — возразил Сергеев, глядя на нее с добродушной усмешкой.
— А почему, Петя? — спросила Нюра.
— В самом деле, почему? — повторил вопрос Семен.
— Дело в том, — заявил Петр, — что метеоры падают на Землю меньше всего под влиянием силы тяжести. Они, как и планеты, вращаются вокруг Солнца по своим орбитам, двигаясь нередко гораздо быстрее планет. И, когда они падают, скажем, на Землю, то это бывает потому, что они столкнулись в пространстве с Землей, как сталкиваются два поезда, или же они догоняют Землю в своем полете. Так же, вероятно, бывает и здесь. Так что метеоры имеют свою собственную, очень большую скорость, с которой они падают на планеты. Но все-таки ты — умница, — ласково обратился он к смущенной Нюре. — Семен тоже забыл об этом.
— Да, — отозвался Семен. — Но все же твердость алюминия, обработанного составом профессора Сергеева, настолько велика, что может противостоять ударам этой небесной артиллерии. Итак, мы решили строить дом.
Место для постройки дома — первого здания вне земной поверхности — было выбрано в нескольких шагах от ракеты, которую решили оставить в лежачем положении. В виду легкости алюминия, да еще принимая во внимание малую силу тяжести, было решено не класть фундамента: ведь дом будет так легок, что, конечно, почва не станет оседать под ним. К тому же, плотность грунта чрезвычайно велика.
Теперь надо было собрать и принести возможно больше метеоров, содержащих алюминий. Таких, судя по уже исследованным образцам, встречалось много в окрестностях ракеты. Их легко было узнавать при собирании, благодаря их особой легкости.
Выделили группу товарищей для сбора алюминиевых метеоров. В эту группу вошли Костров, Соня, Лиза и Веткин. Надев термосные костюмы, они целые дни бродили по ближайшей местности и, набирая огромные охапки легчайших камней, доставляли их в ракету. Так как движения были очень легки, а тяжесть груза почти не ощущалась — сбор и доставка шли очень быстро. Скоро у круглой стены общей каюты высилась огромная груда тускло поблескивавших метеоров, напоминавших формой крупные булыжники. Большей частью это были куски чистого алюминия.[14]
Тер-Степанов и Ямпольский, нагревая алюминий на электрической печи, ударами молотка расплющивали его в широкие листы и разглаживали их. Как только были готовы первые листы, из них сделали довольно удобные носилки, и доставка материала стала производиться с еще большей легкостью и быстротой.
Остальное население ракеты занялось постройкой. Благодаря легкости материала и слабой силе тяжести, она шла с необыкновенной скоростью — к тому же эта работа не требовала никакого особого умения. Листы алюминия, еще не обработанные составом, легко спреплялись при помощи обыкновенных стальных гвоздей, взятых с Земли в достаточном количестве. Дом, всего в один лист толщиной, рос очень быстро и должен был быть довольно вместительным.
Сначала, в толщину одного листа, был уложен пол, а затем стали возводить стены. Нижние листы, после того, как их скрепляли, тут же на месте обрабатывались составом и становились твердыми, так что могли выдерживать тяжесть верхних.
Странное, непередаваемое впечатление производила эта постройка на поверхности планеты Ким. Под черным безоблачным дневным небом, на освещенном неярким маленьким Солнцем пространстве, близ огромной ракеты, суетились люди, которых можно было принять в их неуклюжих костюмах за какие-то неведомые существа. Благодаря маленькому горизонту, они казались великанами. Их движения были необычайно легки, быстры и размашисты. Они ударяли молотками, вколачивая гвозди; сталкивались металлические листы; беспрестанно приходили и уходили люди с нагруженными носилками и уходили с пустыми, моментально скрываясь за горизонтом. Но ни шаги, ни удары молотов, ни случайное падение камня не давали звука. Ненарушаемое безмолвие царствовало на маленькой планете. Не было и человеческих голосов: люди, как глухонемые, объяснялись знаками.
Работали днем, а ночью собирались в ракете, Отдыхали, беседовали, спали, читали, выполняли свои хозяйственные обязанности. Организмы стали приспособляться к новым условиям, и путешественники постепенно привыкли к короткому трехчасовому сну.
Дом рос. Через пять-шесть коротеньких дней были наполовину готовы стены, и Семен, руководивший работой, распорядился приступить к более сложной её части — вставке стекол. Несколько листов небьющегося стекла особого состава было взято с Земли, на случай непредвиденной порчи и корабля.
Но раньше, чем путешественники принялись за эту часть работы, их постигло страшное несчастье, надолго оставившее тяжелый след в памяти.
III. Первая могила
В этот день, как и в предыдущие, группа носильщиков отправилась с утра собирать алюминий.
Но какое же «утро» может быть на планете Ким? От первого до последнего мгновения внезапно наступающего и столь же внезапно исчезающего трехчасового дня — все то же бесконечное, утомительное, удручающее однообразие: черное небо, без всяких следов облаков, никогда не омрачающееся неяркое Солнце, ровный дневной свет: ни рассвета, ни сумерок, ни дождя, ни тумана. Ни малейший ветерок никогда не нарушал мертвой неподвижности, царившей на поверхности планеты. Нюра еще в первые дни обратила на это внимание и спросила Тер-Степанова:
— Сенечка! Что у нас за спокойная планета? Вот где на парусах бы ездить нельзя было, хоть бы и была вода. Неужто здесь никогда не бывает ветра?
— Я думал, что ты сообразительнее, Нюрка, — ответил Семен. — Откуда же быть ветру? Что такое ветер?
— Ай, молчи, — знаю! — закричала Нюра, — ветер — это движение воздуха.
— Ну, вот видишь, голова. А если воздуха нет…
— То и нечему двигаться, — закончила Нюра.
Было и еще одно обстоятельство, способствовавшее чувству однообразия, монотонности, неизменно сопутствовавшему жителям планеты Ким: отсутствие ощущения температуры окружающей среды. На Земле человек, не говоря уже о сырости (которой здесь, конечно, не могло быть), может чувствовать прохладу или теплоту, холод или зной. Но здесь, за пределами ракеты, в своих теплонепроницаемых костюмах, они ничего этого не испытывали. В самом же корабле неизменно поддерживалась температура в 18° Ц, регулируемая электрическими печами.
Накануне сломалась одна из двух пар носилок. Носилки приготовили из первых же алюминиевых листов, обработанных составом профессора Сергеева, и, очевидно, первый блин получился комом: вероятно, этот лист не был в каком-нибудь месте покрыт укрепляющим составом.
Неразлучные Соня и Костров отправились с уцелевшими носилками. Веткин же и Лиза, не желая терять время, пока приготовят новые носилки, отправились порознь в разные стороны, чтобы приносить прямо в руках охапки алюминиевых камней.
Веткин шел на восток, и скоро корабль исчез за горизонтом. Михаил остался один под тесным горизонтом. Маленькое косматое Солнце шло по черному небу ему навстречу. Оно только что взошло, но в нем не было и намека на сходство с тем алеющим диском, каким восходит Солнце на Земле. Очень скоро оно уже довольно высоко поднялось над горизонтом.
Конечно, это было утро. Но ни утреннего ветерка, ни той свежей утренней прохлады, которая так пленительна на Земле на восходе даже самого знойного дня. Ни пятнышка зелени, ни полоски воды вдали: только однообразная ровная, темная даль под маленьким горизонтом.
Веткин шел вперед, огромными прыжками, легко отталкиваясь от твердой почвы. Горизонт уходил от него. Солнце шло ему навстречу, близясь к зениту. Он глубоко задумался. Ему страстно захотелось на Землю. Он на минуту закрыл глаза и мучительно-ясно представил себе первую школу плавания в Москве, где он был инструктором. Синее, синее земное небо! Легкие клубы облаков проплывают в нем, порой затуманивая на мгновение такое жаркое, такое большое Солнце. Москва-река, в которую ему так захотелось погрузиться. Смуглые, коричневые, шоколадные тела в трусиках, плавках и купальных костюмах, разбросанные на плоту, на вышке, мелькающие в воде, где смутными, юркими, ускользающими тенями проносятся стайки мелкой рыбы.
Вода! Та самая вода, которая здесь с такой осторожностью приготовляется из бережно хранимых газов — с осторожностью, во избежание взрыва, легко возможного при образовании гремучего газа от соединения кислорода и водорода. Медленная реакция профессора Сергеева, посредством которой эти газы соединялись в воду, гарантировала от взрыва, но все же известные предосторожности приходилось применять. Потом эта вода так скупо хранилась и расходовалась.
А на Земле этой воды неисчерпаемые моря, океаны! Синие, светлые, голубые, всех цветов и оттенков неба — василькового земного неба! — они лежат неизмеримыми просторами под необъятным горизонтом. А сушу пересекают и обвивают реки. Сколько рек на Земле, озер, ручьев, прудов, родников, водопадов! С веселым журчаньем или нежным бульканьем струи бегут и радуют глаз, пресыщенный их обилием. Надвигаются тучи, льют дожди, оседают туманы, плавно сыплется снег, пулеметно стрекочет град. Дворники окатывают улицы из кишек, фонтаны рассыпаются радугой, чудесные краны в домах изливают щедрую струю. Скрипучий, сочащийся влагой, канат подымает тяжелое мокрое ведро из колодца, и на взволнованной поверхности воды мелькает и дробится солнечный диск.
Москва-река, которую он так презирал! В своей школе плавания, обучая начинающих движениям на пробках, он мечтал о просторах Волги, где противоположный берег тонет вдали. Ах, если б здесь эта Москва-река, такая большая, такая щедрая, неисчерпаемая! И если бы напиться ее мутной воды, хлебнуть прямо из реки, где часто плавает по поверхности струистая, радужная масляная пленка нефти! Ощутить этот утраченный, ни с чем не сравнимый вкус земной воды.
Не один Веткин — все тосковали по этому вкусу. Искусственная вода была как-то безвкусна, пресна. Ведь, хотя на Земле вода состоит преимущественно из водорода и кислорода, но на самом деле состав ее значительно более сложен. В ней растворен углекислый газ и (правда — в небольших количествах) довольно разнообразные твердые вещества. Тер-Степанов дополнил способ профессора Сергеева и, приготовляя воду, растворял в ней углекислоту, соли кальция и магния. Но все же в природе вода богаче как органическими, так и неорганическими примесями. Лабораторная вода отличалась неприятным вкусом (вернее — отсутствием вкуса) дистиллированной воды. Она давала необходимые вещества для организма — но это было не то, не то… Если бы глоток земной воды! С грязью, с илом, с песком, с бактериями — настоящей, живой, а не лабораторной воды!