* * *
Зоя Генриховна не услышала ни скрипа отмычки в замке, ни мужских голосов в прихожей. Радио на кухне было включено на полную громкость. Она подняла глаза от газеты только тогда, когда на пороге кухни возник молодой человек в коротком белом халате, накинутом поверх кожаной куртки.
Зоя Генриховна не испугалась и даже не удивилась. Она решила, что пришли грузчики за буфетом, а дверь им открыла Лена, уже вернувшаяся с прогулки. Белый халат ее тоже не смутил – мало ли, как одет грузчик.
Водила и Колян, обнаружив, что в комнатах никого нет, тоже вошли в кухню. А Ржавый все стоял и смотрел на старуху.
– Ну что вы, товарищи, начинайте, – приказала Зоя Генриховна.
Первым нашелся Водила.
– Во-первых, бабуля, здравствуйте, – сказал он.
– Ну здравствуйте, здравствуйте, – Зоя Генриховна явно теряла терпение, – что вы стоите? Вы будете буфет выносить или нет?
Ржавый моментально просек ситуацию.
– Конечно, бабуля, не переживай, за тем и пришли. А где молодая-то хозяйка?
– Зачем она вам? Вы свое дело делайте.
– Здесь она или нет? – раздраженно крикнул Водила.
– Конечно, здесь, кто же вам дверь-то открыл? Все, хватит болтать, начинайте работать, товарищи! – Зоя Генриховна начала сердиться, она еще ничего не поняла. Но, заметив, что трое молодых людей продолжают стоять перед ней, не прикасаясь к буфету, внутренне напряглась.
Правда, было утро, а, по ее представлениям, грабители и злодеи проникали в квартиры исключительно ночью. Немного успокоившись, она позвала своим громовым голосом:
– Лена! Лена! Ты где?
Ответа не последовало.
– Как вы сюда попали? – Старуха встала, отложила газету и уставилась на молодых людей строгим взглядом партийного руководителя.
– Дверь-то у вас не заперта, – мягко, как бы оправдываясь, произнес Ржавый и подошел к Зое Генриховне вплотную, – так где же Лена?
Зоя Генриховна побледнела и отступила назад.
– Зачем она вам?
Водила оказался у старухи за спиной.
– Слушай, ты, старая сука. Если ты сию минуту не скажешь, где она, мы тебе голову оторвем.
Колян заметил в руках Водилы шнур-удавку.
Ему стало страшно. Сейчас они прикончат старуху. Много ль старушенции надо? Да, они устали, можно сказать, озверели оттого, что не могут вторые сутки поймать одну несчастную беременную бабу. Да, Водила и Ржавый – отморозки, рано или поздно сядут опять. Но он, Колян, не уголовник, у него еще ни одной «ходки» не было, на кой черт ему все это сдалось, больших денег захотелось...
Рука старухи дернулась к стоящему на столе телефону, но Ржавый перехватил эту руку и намертво зажал.
– Где она? – еще раз спросил он, выкручивая хрупкие старческие суставы.
Лицо Зои Генриховны стало белым как бумага, но она даже не вскрикнула от резкой боли. Конечно, сейчас можно было бы громко позвать на помощь, но кто услышит? Стены дома толстые, добротные, никакой звукопроницаемости.
– Ничего не знаю! Ничего вам не скажу! – превозмогая боль, Зоя Генриховна смотрела Ржавому в глаза.
– Скажешь, скажешь, старая сука. – Водила легким движением накинул удавку старухе на шею. Ржавый поймал и ухватил ее вторую руку.
– Уехала она, – прошептала Зоя Генриховна, когда удавка легонько сдавила ей шею, – уехала давно, два часа назад.
– А что же ты ее звала? – вкрадчиво спросил Ржавый, заглядывая в выцветшие старушечьи глаза.
– Забыла я, не знала, – голос ее был тихим, как никогда.
«Только бы девочка сейчас не вернулась, – повторяла про себя, как заклинание, Зоя Генриховна. – Господи, сделай так, чтобы Леночка сейчас не вернулась, Господи, помоги ей!»
Мутная волна застлала Ржавому глаза. Он сам не заметил, как саданул старухе коленом в грудь. Она скорчилась и стала падать прямо на Ржавого. Водила не успел отпустить удавку, и шнур впился в дряблую шею. На Ржавого что-то нашло. Перевернув носком ботинка тело старухи на спину, он стал колотить ногами без разбора – в живот, в грудь, в лицо.
Боль была такой страшной, такой нереально жестокой, что Зое Генриховне показалось, будто и не с ней все это происходит. Кухня, лицо бандита, мятный запах жвачки из его рта – все закрутилось и поплыло куда-то вниз. Там же, внизу, в липком розовом тумане, осталась боль, стало легко и хорошо. Сквозь медленный, чистый снег на нее глядел покойный муж Вася, протягивал руки и ласково говорил: «Все, Зоюшка, все уже кончилось, не бойся, иди ко мне, отдохни».
И Зоя Генриховна легко побежала сквозь прозрачный, сверкающий снег к нему навстречу.
* * *
Ржавый опомнился от того, что Водила орал ему прямо в лицо:
– Ты что, охренел?! Она же мертвая!
Тяжело дыша, Ржавый огляделся.
– Так, Колян, – деловито произнес он, – быстро возьми простыню в комнате. Быстро, я сказал!
Глаза Коляна испуганно перебегали с Водилы на Ржавого:
– Зачем вы ее замочили? Что теперь делать?
– Делай что говорю, придурок. Неси простыню!
– А где? – Колян никак не мог опомниться.
Водила вбежал в комнату, вытянул простыню из незастланной постели Зои Генриховны, аккуратно расправил сверху одеяло.
– Носилки давай. Подняли. Положили, – командовал Ржавый.
– Что? Куда? – бормотал Колян, помогая укладывать тело на носилки.
Сорвав с крючка кухонное полотенце, Ржавый быстрым движением вытер кровь с лица покойницы, затем стер несколько небольших кровавых пятен с линолеума. Полотенце он подпихнул под простыню, которой до подбородка было закрыто тело.
Окинув кухню придирчивым взглядом, Ржавый спокойно сказал:
– Все, братва. Быстро линяем.
Они вышли, легко подхватив носилки, захлопнули двери и стали спокойно ждать грузовой лифт. Если теперь кто-нибудь их увидит – они бригада «скорой», приехали по вызову, женщине плохо стало, забирают ее в больницу, очень спешат. Кому в голову придет усомниться?
* * *
Лена гуляла с Пиней уже почти час. Пес разыгрался, никак не хотел идти домой. Наконец он дал пристегнуть поводок. Лена решила сначала зайти в гастроном, который находился через дорогу, купить какой-нибудь еды, потом вернуться, позавтракать, покормить Пиню.
Она стояла в небольшой очереди к кассе и смотрела сквозь стекло на Шмитовский проезд. Здесь еще ходили трамваи, которых в Москве уже почти не осталось. Трамвай лениво прозвенел, постоял на остановке, тронулся. Сразу за ним Лена увидела «скорую».
– Девушка, говорите, – услышала она, как сквозь вату, голос кассирши, – пришли в магазин с собакой, да еще очередь задерживаете!
Пока Лена шла к подъезду с пакетом еды, пока поднималась на лифте, открывала дверь, она повторяла себе: «Прекрати, успокойся. Так можно сойти с ума. Мало ли „скорых“ в Москве?»
Зои Генриховны дома не было. Пиня повел себя очень странно: залаял, заскулил, забегал по квартире, то и дело останавливаясь на кухне, возбужденно обнюхивая пол и протяжно воя. Он поднимал длинную морду вверх, закрывал глаза, издавал утробные собачьи трели.
Лена решила, что пес так взвинчен после долгого общения с пуделихой Кларой. Она зажарила яичницу для себя и для него, бросила в его миску вдобавок к яичнице несколько кусков колбасы, потом опустила пакетик чая «Липтон» в кружку с кипятком и позвонила на работу, секретарше Кате.
– Значит, так, – затараторила Катя, – твои билеты уже у меня. Летишь ты в среду, в двадцать два тридцать, обратный билет с открытой датой, но шеф сказал, у тебя не больше двух недель. Он тебя ждет сегодня для разговора, напридумывал для тебя кучу дел в Нью-Йорке. Слушай, а ты где сегодня ночевала? Ты сейчас вообще где? Я тебе вчера весь вечер звонила и сегодня утром.
– Я у тети. – Лена с трудом вклинилась в Катин речевой поток. У Кати была манера говорить без остановки и задавать вопросы не для того, чтобы услышать ответ, а так, для разговора.
– Да, тебе тут девица какая-то звонила, с тоненьким голосочком. Говорит, ей с тобой нужно срочно встретиться. Подожди, я, кажется, записала, как ее зовут.
Было слышно, как Катя, прижав плечом трубку к уху, шарит в бумагах на столе.
– Нет, не могу найти, – сообщила она наконец. – Вроде Валя, откуда-то из Подмосковья, то ли Солнечногорск, то ли Лесногорск. В общем, я сказала, чтобы она заехала к нам в редакцию.
– Спасибо, Катюша. Я буду через час.
* * *
«Скорая» выехала на Дмитровское шоссе. Коляна трясло как в лихорадке. Ему приходилось драться не раз, крови он не боялся, но такая вот зверская «мокруха» произошла на его глазах впервые. Кончили несчастную старуху, которая просто подвернулась под руку. Теперь он, Колян, соучастник убийства при отягчающих обстоятельствах.
У него перед глазами все стояло спокойное, даже блаженно-отрешенное лицо Ржавого, когда он ногами дубасил мертвую уже старуху.
«Отморозки они. Надо с ними завязывать, – с тоской думал Колян, – а как теперь завяжешь? Или они меня замочат, как старуху, или вместе сядем».
«Скорая» направлялась к Долгопрудненскому кладбищу, где у Ржавого были знакомые могильщики. За сравнительно небольшие деньги или за несколько порций наркотиков они устраивали так называемые «начинки», или двойные захоронения. В могилу, заранее приготовленную для законных похорон, клали труп, который необходимо было спрятать, присыпали землей. Потом туда сверху опускался гроб «законного» покойника – и все. Найти ничего нельзя было. Милиция, конечно, знала о таких «начинках», но не станешь же вскрывать и раскапывать все свежие могилы на кладбищах! Что скажут родственники покойных, когда прах их близких будут тревожить в поисках «начинки»?
А нет трупа – нет убийства. Эта истина известна даже школьнику. Могильщики молчали, никогда никого не закладывали, ибо опасались сами стать «начинкой», к тому же дорожили легким нехлопотным заработком.
– Ну, что ты скис? – весело спросил Ржавый. – Привыкай, фраерок, привыкай. Травки хочешь покурить?
Колян увидел, как Ржавый выстукивает на ладонь табак из «беломорины», потом ловко забивает в пустую бумажную трубочку толченую сухую траву.
– Не хочу, – буркнул Колян.
Ржавый щелкнул зажигалкой, затянулся.
Табак из «беломорины» он зачем-то ссыпал себе в карман куртки.
– Ка-айф! – Лицо его сморщилось в какой-то блудливой кошачьей гримасе.
– Эй, Ржавый, дай затянуться! – рявкнул через плечо Водила.
– Ты же за рулем! – изумился Колян, глядя, как Ржавый передает Водиле папиросу.
Водила с удовольствием затянулся несколько раз, а Ржавый потрепал Коляна по плечу и хихикнул:
– Ничего, быстрей доедем.
«Скорая» неслась по шоссе. Вдалеке на перекрестке мелькнул зеленый огонек светофора, потом зажегся желтый, и Водила решил, что успеет проскочить, не сбавляя скорости. Но в это время не спеша пересекал шоссе огромный бензовоз.
Затянувшись в последний раз и отдав папиросу Ржавому, Водила слегка посигналил. Но бензовоз все пер себе и пер. Шоссе было скользкое, прошедший недавно дождь застыл тонкой корочкой льда.
Крик троих в «скорой» потонул в чудовищном грохоте и пламени, от которого хором залаяли все окрестные собаки, а придорожные ларечники повыскакивали из своих ларьков. Зарево было видно далеко вокруг, даже сквозь сырой воздух первого ноябрьского дня.
Глава девятая
Когда Лена после долгого разговора с главным редактором вернулась к себе в кабинет, она застала там Гошу Галицына, который весело болтал с незнакомой молоденькой девушкой, маленькой и кругленькой, как колобок. У девушки были короткие льняные волосы, ярко-голубые чуть раскосые глаза, вздернутый носик и здоровый румянец во всю щеку.
«Такое личико, – подумала Лена, – было бы находкой для обложки какого-нибудь комсомольского журнала застойных времен».
– Здравствуйте, Елена Николаевна. – Было видно, что девушка ужасно смущается. Она встала, и большая спортивная сумка упала с колен на пол. – Я Валя Щербакова, я привезла ваши вещи. Я сейчас практику прохожу в Лесногорской больнице. – Девушка густо покраснела и запнулась.
– Да вы садитесь, Валя, не стесняйтесь. – Сама Лена продолжала стоять и спокойно глядеть на девушку.
– Вы правильно сделали, что сбежали, – горячо заговорила Валя, – ребеночек у вас живой и здоровенький. Я сама прослушала его, пока вы спали.
– Я знаю, – улыбнулась Лена, – и что ребенок живой знаю, и что вы прослушали, тоже знаю.
– Так вы тогда уже не спали? – Валя вскинула светлые брови. – Какая же вы умница, Елена Николаевна. Я ведь сразу поняла, что вы сбежали. Только боялась – поймают.
– А почему вы боялись, Валюша? – мягко спросила Лена.
– Ну как же! Вас ведь усыпили, чтоб привезти, я сразу поняла, это насильно сделали. А главное, я же говорила: ребенок живой. Вот поймали бы вас – и все. Не было бы ребеночка. Но до конца я все поняла, когда вчера, то есть на следующую ночь, после вас, роженицу привезли. Врачей не было, я сама роды приняла. Представляете, первый раз в жизни! Оксанка уже спала на ходу, ну, медсестра, с которой мы дежурили. Она вообще-то акушерка, впрочем, не важно. Так вот. Родился мальчик, здоровенький такой, хорошенький. Я как представила, что такую же кроху могли загубить, – мне жутко стало. Потом отнесла его в детскую палату, а там пусто. Он – единственный. Ни одного младенца. Я и подумала – не так что-то в отделении.
– Вы сказали: «Я до конца все поняла», – напомнила Лена, – что именно вы поняли до конца?
– Ну, на самом деле я, конечно, преувеличила. Я почти ничего не поняла. Я сейчас все время думаю, голову ломаю: кому и зачем все это было нужно?
– Вам кто-то поручил вернуть мне вещи?
– Нет, никто не поручал. Я сама. Случайно журнал купила, увидела вашу фамилию. По вашему телефону никто не отвечал, я позвонила главному редактору, и секретарша сказала, вы сегодня будете на работе. А вещи я ведь сама сдавала под расписку, мне их кладовщица и отдала. Я сказала, мол, больная выписывается. Она и проверять не стала.
– Простите, Валюша, я вас перебью. Можно, я включу диктофон, и вы подробно, по порядку расскажете все, что произошло на ваших глазах той ночью? Не возражаете?
– Конечно, не возражаю, – кивнула Валя, – обязательно надо во всем разобраться. Я знаю, вы заявление в милицию написали. Правильно сделали. Только лучше не в наше отделение, а куда-нибудь повыше.
Слушая сбивчивый Валин рассказ, Лена все больше убеждалась: во всем происшедшем с ней не было ни единой случайности. Ни единой, кроме, пожалуй, того, что она сбежала. Для них ее побег был действительно случайностью. Теперь они не оставят ее в покое. «Скорая», которую она заметила из окна магазина на Шмитовском, была та самая, не какая-нибудь другая. Еще, еще раз этот проклятый «микрик» появится в ее поле зрения... рано или поздно они ее возьмут. Пока ей просто везет, она ускользает. Но рассчитывать на везение нельзя. Надо как-то действовать, стать полноправным игроком, а не мишенью. «Куда ты лезешь? – усмехнулась про себя Лена. – Собираешься, как Моська, на слона погавкать? Раздавит тебя слон. Но, с другой стороны, есть Кротов, есть Гоша, есть, наконец, эта девочка, Валя...»
– Я еще удивилась, – донесся до нее как бы издалека Валин голос, – если вам вкололи такую дозу, что вы второй час спите, то и он тоже должен спать. Ему ведь через вашу кровь все поступает. А он не спал. Двигался. Знаете, как будто чувствовал...
Лена побледнела, и Валя заметила это.
– Елена Николаевна, вы не волнуйтесь. Хватит вам волноваться. Вредно это для вашего малыша. Ему и так досталось. Он ведь все вместе с вами переживает, даже голоса слышит. Может, неправда, конечно, про голоса, но что переживает – это точно.
– Знаете что, милые дамы, – неожиданно вмешался молчавший до этого Гоша, – я сейчас пойду, чаю нам всем принесу, а потом выскажу вам очень интересную мысль, которая только что пришла в мою глупую голову.
Он вернулся через пятнадцать минут с подносом, на котором стояли три чашки с горячим чаем, блюдце с кусочками сахара и лежала нераспечатанная пачка печенья.