— Ты что за конь? — спросила женщина. Она была, несомненно, красива — высокая длинноногая брюнетка в плотно обтягивающих ноги кожаных брюках. Но вот под глазом у нее светился фингал, и я догадался, что это никак не макияж.
— Я — журналист, — ответил я. — Интересуюсь обстоятельствами смерти Валерия Зюзина… А вы кто?
— Журналист? — Она на секунду-другую задумалась. Потом приказала Лунину: — Ну-ка, полкан, сними с журналиста «браслеты».
— Лера! — сказал Лунин. — Лера, ты сейчас совершаешь ошибку. Мы же можем найти общий язык. А этот журналист…
— Заткнись, падла, — ответила Л ера. Выражалась она изящно. — Заткнись и делай, что сказано.
Лунин сверкнул глазами, но «браслеты» с меня снял. А я любезно помог ему надеть их. Добавлю, что сделал это с удовольствием. Лера тоже немножко расслабилась.
— Я, — сказала она, — жена… вдова Валерия. Смертью, значит, его интересуешься? — Я кивнул. — Будут тебе материалы, журналист. Будут… если выберемся отсюда.
Дай-ка ключики.
Я подал Лере ключи, а она сунула мне арбалет, распорядилась:
— Сунутся два брата-дегенерата — Влад или Костя, — стреляй.
Ошеломленный напором вдовушки, я кивнул. А она освободилась от наручников и пошла в угол кабинета. Там висела картина с каким-то тоскливым зимним пейзажем. А за картиной был, как и положено, сейф… Я стоял, как дурак, с арбалетом в руках и поглядывал то на дверь, то на Лунина, то на Леру. Больше всего меня интересовал вопрос: что я буду делать, ежели действительно войдут Влад или Костя?
Смогу ли выстрелить?.. Горячей любовью к этим уродам я, естественно, не пылал, но стрелять в людей мне еще не доводилось.
А стрела арбалетная выглядела очень убедительно, и в напряженном коротком луке чувствовалась мощь…
— Ах вы, суки, — задушевно сказала Лера. — Ах вы, козлы позорные! Акции хотели у меня отобрать? Эмиссию провести? Да вот хуй вам, а не эмиссия.
Она стояла возле сейфа и трясла какими-то бумагами.
— Лера…— начал было Лунин.
— Заткнись, Лунин. Ты в комитетах своих был полковник. А здесь ты мразь. Шестерка ты. Быдло. А я — хозяйка! Понял ты, холоп?
Лунин покраснел как рак, брошенный в кипяток. На Леру он не смотрел, зато обратился ко мне:
— Николай Степанович, вы совершаете большую ошибку. Вы не знаете, с кем связались! Эта женщина…
Договорить он не успел. Лера подскочила к полковнику и врезала ему остроносым сапожком по… в общем, больно. Эта дама определенно производила впечатление.
— Пошли, — сказала она мне, — чего встал. Выберутся быки из подвала — нам пиздец придет. Стволы-то при них остались.
Мы быстро спустились вниз. Сунулись в джип, но ключей в замке не было. Арбалетчица Лера произнесла:
— Жопа нам! Остальные-то тачки в гараже. Но в гараж нам не проникнуть… У тебя, журналер, тачка есть?
— Нет, — ответил я, потому что в данный момент тачки у меня действительно не было.
— Не писай, подарю.
— Мерси, не буду писать, пока не подаришь. Буду терпеть.
— Ну что теперь? — сказала Лера. — Теперь надо когти рвать.
— Надо, — согласился я. Где-то в глубине дома звучали удары. Похоже, это пытались выбраться из подвала быки. Уж не знаю, какая в этом подвале дверь, но, думается, они ее скоро вынесут.
— Пошли, — сказала Лера.
Мы двинулись к воротам, но снаружи раздался рокот двигателя… вот те на! Никак кто-то в гости?
Я приник к щели в воротах — по асфальту стремительно неслась моя «десятка»… Господи, Ольга вернулась!
— Мы спасены, мадам, — сказал я. — Вернулась моя жена, и теперь у нас есть транспорт.
— Жена? — подозрительно спросила арбалетчица.
— Вас, графиня, что-то удивляет? У меня не может быть жены?
Ответа я не дождался и пошел к воротам. А Ольга уже требовательно сигналила… ах ты, лапушка моя! Ведь как кстати ты появилась! Что это я, дурень, тебя выставил? Что бы я без тебя делал?
Я распахнул дверь рядом с воротами и вышел «на волю».
— Это твоя жена? — спросила Лера с издевкой… Из-за опущенного бокового стекла смотрела… Татьяна Николаевна, смотрела мимо меня — на Леру. А Лера на Татьяну. Очень выразительно смотрели эти две дамы друг на друга. Как две тигрицы. Или, вернее, две змеи. Или… в общем, «ласково» смотрели они друг на друга.
— Нет, — запоздало ответил я на вопрос. — Это не моя жена.
Тут я понял, что и машина-то не моя — «десятка», цвет «вишня», стекла тонированные, — но не моя.
Я подошел и сказал Татьяне:
— Таня, я, конечно, не ожидал, но вы кстати… разворачивайтесь.
— Зачем? — спросила она, продолжая смотреть мимо меня на Леру.
— Нужно уезжать. В доме весьма опасная команда, и у них есть к нам некоторые претензии…
— Какие? — равнодушно спросила она.
— Пустяковые. Ребятам хочется погулять на наших поминках, а мне эта идея почему-то не нравится.
— Ладно, садитесь… А ведь я вас предупреждала.
Я распахнул заднюю дверцу, галантно показал Лере рукой: прошу. Лера прошествовала и не без грации поставила ногу в салон… тут-то Татьяна и рванула тачку!
Лера — совсем без грации — шлепнулась кожаной попой на асфальт… М-да, хорошие у дам отношения.
— Ах! — сказала Татьяна. — Случайно перепутала педали. Извините.
Лера улыбнулась вполне светской улыбкой.
***
Мы ехали молча… Господи, если бы мы ехали молча до Питера, то мы и добрались бы без приключений. Но мы ехали молча всего полминуты. Я сам в этом и виноват.
Я задал Лере вопрос:
— Вас держали в наручниках?
— Да… вы же сами видели.
— Как же вам удалось освободиться?
Несколько секунд она молчала, потом сказала, морщась:
— Эти два быка захотели «комиссарского тела». А поскольку насиловать прикованную к батарее женщину неудобно, они…
— Вас? — воскликнула Татьяна деланно-изумленно. — Вас — изнасиловать?
— Представьте себе, Таня.
— Не могу. Убей Бог, не могу представить, зачем насиловать сучку, которая сама готова лечь под любого кобеля.
Лучше бы она этого не говорила… ох, лучше бы она не говорила этого! Но она сказала… Лера вцепилась ей в волосы — шикарные белокурые волосы— и закричала:
— Ах ты, блядь! Ах ты, проститутка копеечная! Ты это мне?!
Завизжала Татьяна, завизжали тормоза.
«Десятка» вильнула и врезалась в сосну…
Слава Богу, скоростишка была низкой.
Я пытался разнять самок, но, признаюсь честно, не преуспел. Бились они истово, так, как бились в очередях за водкой при Горбачеве…
Я понял, что процесс политического урегулирования невозможен. И принял единственно верное решение:
— Щас рванет бензобак! — заорал я дурным голосом. Сам от себя такой шаляпинской мощи не ожидал… но помогло.
Обе дамочки выскочили из машины. И — вовремя. Вдали на дороге показался белый «лэндкрузер».
— В лес! — скомандовал я.
***
Второй раз за последние сутки я дал себе зарок бросить курить и начать заниматься спортом… с завтрашнего дня… или с послезавтрашнего… или с понедельника.
В общем, мы пробежали по лесу с километр. И, кажется, оторвались. А может быть, нет. Но никакого преследования, судя по тишине, не было, да и нам самим хотелось верить, что мы оторвались… Сердце трепыхалось, легким не хватало воздуха, перед глазами плясали разноцветные мухи.
Придя в себя, я попросил:
— Девчонки, дайте телефон.
— Нету меня, — сказала Татьяна. — В машине остался.
— И у меня нет, — сказала Лера. — У быков остался.
Нормально. Нормально, мы без связи, потому что мой после «водных процедур» зачах… Транспорта у нас тоже нет. Где мы сейчас находимся — никто в «цивилизованном мире» не знает. Как не знают и того, что у нас серьезные проблемы с Луниным.
А считать, что нас вот так за здорово живешь отпустят, — это, извините, наивно… не отпустят они нас. Это и ежу понятно. Р-р-романтика… Хорошо, хоть фурии успокоились. Я закурил и спросил:
— Ну и что, подруги, мы будем делать? Влипли-то мы херовенько.
«Подруги» молчали. А вид у обеих был — ой, мама, караул! Но поскольку в женщине мы ценим в первую очередь духовное начало, а не эти буржуазные 90-60-90, то я на мелочи внимания не обращал… Хотя кофточка у Татьяны порвана была весьма пикантно и открывала глазу… ладно, ладно, не будем.
— Надо, — сказала Лера, — в поселок идти.
— Где? Где, деточка, ты видишь поселок? — спросил я.
— Ну… где-нибудь. Где-нибудь есть.
— Где-нибудь — да. Где-нибудь — конечно… До ближайшего жилого поселка как минимум километров двенадцать.
— А до шоссе? — спросила Татьяна.
— До шоссе три-четыре. Но там-то нас как раз и прихватят.
— Что же делать?
— Идти, — сказал я. — В поселок. Но учтите: двенадцать километров по лесу — это не то же самое, что по Невскому. По времени получится как минимум вдвое больше. Да еще не по асфальту — по кочкам, болоту, через кусты, завалы и прочие радости… За мной, мои крошки. Нам нет преград на море и на суше.
***
Шутки шутками, но уже через час мои «крошки» притомились. Это ж не грибы возле дома собирать. Обе дамочки, конечно, следят за собой, ходят на шейпинг и все такое… но это больше для поддержания «товарного вида». По болоту тащиться — совсем другое. Плюс (или минус?) стресс.
Привал. Сидим на пеньках. Крошки друг на друга не смотрят. Не зная точно причин их взаимной ненависти, могу все же заявить уверенно — мужик. С вероятностью 99 процентов — покойный Зюзин… так ведь именно что покойный! Теперь-то чего делить? Теперь им бы обняться у гроба, сказать друг другу: прости меня… И ты меня прости, СЕСТРА.
Не катит. Никак не катит. Потому что я опираюсь на мужскую психологию… А бабская — это, бля, ой какие дебри. Беда. Караул. Светопреставление. Все в одном флаконе. Я вот помню случай…
Щелчок! Звонкий, упругий щелчок, смысл которого я сначала не понял. А понял, когда увидел стрелу. Стрела торчала из пня, на котором сидела Татьяна. В двух сантиметрах от ноги. Стрела торчала из пня и тонко вибрировала… А Л ера держала арбалет на коленях и недоуменно рассматривала его.
Татьяна побледнела. Я, признаться, тоже…
— Это что еще такое? — спросил я.
Лера сделала круглые глаза:
— Ах, ах! Сама не понимаю… случайный выстрел.
— Ты что — охренела?
— Но я же не специально.
— Давай сюда арбалет, идиотка, — протянул я руку.
Лера отдала мне «игрушку». Татьяна смотрела на стрелу с ужасом.
Ты же, журналист, все равно стрелять не умеешь. Зачем тебе?
— Зато ты хорошо умеешь, — пробурчал я.
— Неплохо… с пятидесяти метров ворону гарантированно бью.
— Идиотка. Вильгельмтеллиха недоделанная.
Мне было совершенно очевидно, что выстрел не случаен. Я отлично помню, что тетиву Лера спустила сразу после того, как мы вышли из дому. А при спущенной тетиве выстрел невозможен… Ай да Лера-арбалетчица.
Но по-настоящему мне стало не по себе, когда я попытался вытащить стрелу из пня. Я попытался, но сделать этого не смог. Пень был еловый, крепкий. Я, расшатывая стрелу вверх-вниз, влево-вправо… сломал ее. Стрела вошла в плотную древесину сантиметров на пять-шесть, а может быть, глубже. Я представил, что было бы, если бы она вошла в человеческую плоть.
— Пошли, — бросил я. — Отдохнули.
***
Часов в пять вечера появился вертолет.
Какой же я был дурак! Ах, какой я был дурак… Я обрадовался «винтокрылому труженику» и начал размахивать над головой курткой. И нас заметили. Сесть вертолету рядом с нами было негде. Он сделал круг, исчез за лесом… Я расстроился. О, какой я был дурак.
— Улетели, — сказал я.
— Нет, — возразила Татьяна, — кажется, они приземлились. Впереди.
— Пошли, — сказала Лера. — Они обязаны нам помочь.
И мы, воодушевленные, поперли через густой подлесок. Как лоси. Слоны. Зайцы, куропатки… как идиоты.
Мы проскочили полосу леса и вышли к болоту. Вдали, за пожухлыми кочками и редкими кривыми березками, стоял вертолет. А через болото, вытянувшись в цепь, к нам шли охотники. Человек пять или шесть. Все с ружьями, в камуфляже… Посредине шел Влад!
Челюсть у меня отвисла. Чего угодно я ожидал. Чего угодно, только не этого. Нас разделяло метров четыреста, и охотнички еще не видели свою дичь. Но скоро увидят.
— …твою мать! — сказала Лера. Очень правильно сказала. По существу. Я с ней солидарен. Готов голосовать двумя руками.
— Нас убьют? — спросила Татьяна.
— Нет, по головке погладят. Быстро в лес.
Мы ушли в подлесок. Двинулись, изменив направление, в сторону озера. Был шанс, что удастся ускользнуть в сторону, пропустив охотничков мимо.
Был, да сплыл.
— Слева, — закричал кто-то. — Слева они.
А дальше началось — Бушков отдыхает.
Нас погнали, как зайцев. Мы бежали, но уйти от здоровых, молодых, тренированных мужиков вряд ли бы сумели… Один я бы еще попробовал оторваться, но с бабами, как с гирей на ногах. И ведь вроде бы никто они мне, но бросить почему-то не мог.
Грохнул выстрел. Совершенно очевидно, что для острастки. Расстояние между нами — метров двести и попасть в человека нереально… но дробь (или картечь) прошелестела по листве над головой. Еще выстрел! Еще один.
Расстояние сокращалось, и было ясно — догонят.
— Лера, — сказал я, — ты говорила, что хорошо стреляешь.
— Ну?
— Гну! Надо их пугануть.
Мы стояли под большой сосной, смотрели друг на друга. Снова грохнул выстрел, сверху посыпались хвоя и мелкие веточки.
— …твою мать! — сказала Лера. — Давай.
Я протянул арбалет. Она уверенно взвела рычаг. Стальной лук изогнулся, напрягся, тетива зафиксировалась. Из держателя на прикладе Лера достала стрелу с хищным блестящим наконечником и ярким пластиковым оперением.
— Всего две стрелы осталось, — сказала Лера. — А так бы я их, блядей, всех перещелкала.
— Убивать нельзя, — напомнил я.
— Поучи жену щи варить. Щас я им впендюрю, дай только отдышусь малость. — Она положила стрелу на направляющую.
Сказать по правде, я почти что любовался этой корыстной, циничной, волевой стервой. Она многим мужикам могла бы дать фору!.. Лера встала на колено, положила цевье арбалета на толстый сук, прильнула к диоптрическому прицелу.
— Убивать нельзя, — снова напомнил я.
— Пошел на хуй.
Среди стволов мелькали камуфлированные фигуры… Тонкий палец с ухоженным ногтем лег на спусковой крючок. Лицо Леры стало жестким, хищным.
Тянулись секунды. Медленно, томительно… Раздался знакомый щелчок и, спустя секунду-две, громкий крик. Лера снова взвела арбалет.
— Уходим, — сказал я.
— Погоди, еще одному яйца отстрелю.
— Уходим, — приказал я.
Со стороны охотничков несся густой мат…
Я вырвал арбалет у стервы-снайперши, и мы побежали, забирая в сторону. Вовремя — спустя полминуты снова зазвучали выстрелы.
***
Мы оторвались. Но ненадолго. Женщины уже выбились из сил, Татьяна захромала. А охотнички, оправившись от шока и, видимо, погрузив раненого в вертолет (вертушка пролетела над нами в сторону Питера), продолжали охоту. Теперь они уже дуриком не перли, передвигались аккуратно. Но их присутствие было все-таки ощутимо — не визуально, но интуитивно.
Нас определенно выдавливали к озеру… А там, на открытом пространстве, спрятаться негде. Вообще, ощущение было паршивое. Это сейчас, по прошествии некоторого времени, я могу писать о тех событиях спокойно… А тогда было не по себе.
***
Нас отжали к озеру… День был пасмурный, серая вода выглядела безжизненной, кричали чайки. Где-то рядом шастали охотнички.