— Не ожидал увидеть вас двоих, Стоун, — говорит он хриплым и низким голосом.
Нас двоих? Он думает, что мы здесь вместе? Черт, нет. Я не с ним.
— Ох, — я делаю шаг вперед, и незнакомец, Стоун, дергается в моем направлении, предупреждая своими глубокими цвета океана глазами.
Вау.
В темноте я не видела его лица, но сейчас, при свете, видно все его черты, не оставляя никаких шансов тени скрыть их.
Если бы я увидела его лицо раньше, мне не было бы так страшно. Испугалась бы, может быть, но не боялась. Он оказался самым привлекательным парнем: мужественный подбородок, покрытый небольшой щетиной, розовые полные губы и, судя по всему, все его зубы на месте.
Прочистив горло, я оглядываюсь на другого мужчину.
— Я не с н…
— Мы вместе, — резко говорит Стоун, засовывая руку в карман мешковатых черных шорт. — Это для Черепа, — он извлекает из кармана две толстые пачки денег, и я задыхаюсь. — Если у тебя есть проблемы с моими деньгами, обсуди это с ним.
Мужчина со своего места, как и я, смотрит на деньги Стоуна. Никогда не видела так много «зелени». В каждой пачке как минимум десять тысяч.
Мужчина, которого я бесчувственно решила называть «Лицо со шрамом», ухмыляется, показывая блестящие жемчужные зубы. Что удивительно, учитывая его внешний вид.
— Никаких проблем.
Он делает шаг вперед, протягивая руки, и Стоун кидает ему крупные пачки денег. «Лицо со шрамом» взвешивает их в руках, прежде чем, наконец, убрать в карман. Затем его темный взгляд резко падает на меня. Я почти вздрагиваю. Когда я смотрю на его изуродованное лицо, мое собственное начинает болеть. Он осматривает меня с головы до ног, и его, кажется, забавляет моя фиолетовая форма. Обычно я снимаю ее после смены, но сегодня решила оставить, рискуя принести микробы в свою квартиру. Обычно к концу смены я вижу все бактерии и чужие следы на форме, несомненно, как и на каждой поверхности у себя в квартире. Их сдают в аренду бесплатно, как и эту форму.
— Ты уверен, что твоя девчонка сможет постоять за себя там, внизу? — спрашивает «Лицо со шрамом», останавливая взгляд на моей груди.
Свинья.
Я смотрю на Стоуна. Где внизу? Куда мы идем и почему он должен платить так много денег, чтобы туда попасть?
Стоун прищуривается.
— О ней не беспокойся. Она злее, чем выглядит.
Его голубые глаза встречаются с моими, и я вижу его насквозь. Вижу сочувствие и разочарование.
— Хорошо, — вздыхает «Лицо со шрамом», отступая в сторону. — Проходите.
Стоун протягивает руку, хватает меня за локоть и мой планшет снова падает, разлетаясь на осколки. Я морщусь от боли, когда Стоун впивается в меня кончиками пальцев и тащит к дверям склада. Борясь с ним, я неохотно бросаю взгляд через плечо. Теперь нет никакого планшета... как и экзамена.
Стоун тащит меня внутрь, и мое внимание возвращается к комнате. Высокий потолок, достаточно высокий, чтобы вместить реактивный лайнер, и дерьмовые пластиковые окна, из которых ничего не видно. Здесь пахнет кровью и дохлыми животными, так же как и снаружи, но более заметно. Прямо в середине комнаты вижу две открытые стальные двери, и могу разглядеть первые ступени, ведущие в темноту. Куда они ведут? Что мы увидим в конце этой лестницы и почему Стоун заплатил столько денег, чтобы попасть сюда? От этих мыслей я дрожу.
— Пожалуйста, скажи, что мы не собираемся идти туда? — шепчу я, вырываясь из его хватки.
— Именно туда мы и идем.
Я упираюсь пятками, отчаянно пытаясь вырвать свою руку из его хватки.
— Отпусти меня! — шиплю я себе под нос, сжав челюсти, когда он усиливает захват.
Страх и отчаяние переплетаются толстыми нитями и скручивают мой желудок. Я в секунде от рвоты или обморока. Лучше обморок. Болезненный, смутный обморок. Свободной рукой бью его, но ему, кажется, все равно. Я разыгрываю эту сцену в надежде, что «Лицо со шрамом» вмешается и позволит мне уйти. Сможет ли он сказать, что мне не надо здесь находиться? Я слышу, как «Лицо со шрамом» смеется, и теперь эта мысль кажется глупой. Почему ему все равно? Я начинаю яростно хлестать Стоуна по щекам, борясь изо всех сил. Пряди моих черных волос выпадают из хвоста и прилипают к липкому лбу.
— Пощечины? Серьезно? — шипит Стоун, сдерживая мою руку. — Пожалуйста, скажи мне, что это не все, что ты можешь сделать?
Что, черт возьми, это значит?
— Отпусти меня! У меня много знакомых! Они придут за мной!
Это ложь, конечно, но я отказываюсь сталкиваться с реальностью в данной ситуации. Реальность такова — если я умру здесь, то кто об этом узнает? Кто найдет меня? У меня нет родителей, нет братьев, сестер и друзей. Память обо мне исчезнет, и не будет иметь никакого значения для того, кто, проводя экзамен, маркером отметит поле «не явился» рядом с моим именем через две недели, за исключением медсестры, которая будет, без сомнения, освобождена от присмотра за детьми вместо меня в следующую смену.
Я смаргиваю слезы, которые жгут глаза.
— Заткнись, — приказывает он, угрожающе понизив голос. — Из-за тебя нас двоих убьют.
— Есть проблемы, Стоун?
Все тело Стоуна напрягается, когда «Лицо со шрамом» задает вопрос. Не говоря ни слова, он низко приседает, и я пищу, когда он обхватывает мои ноги и забрасывает меня себе на плечо.
— Никаких проблем. Просто она поняла, что не упаковала свою новую пару туфель от Джимми Чу, вот и все.
— Почему я не могу уйти? — Стоун ждет несколько секунд и убирает руку. — Я никому не скажу, — прошу я, мой голос дрожит, как и руки. — Я просто хочу уйти домой.
Сочувствие смягчает его жесткие глаза цвета океана, и я уже знаю, что он собирается сказать. Язык его тела все говорит за него.
— Ты не можешь уйти домой.
Глава 3
Долг
Я не могу…
Я не могу вернуться домой…
От этой мысли у меня перехватывает дыхание.
Пульс ускоряется, живот сжимает спазмом и появляется ужасное отчаянное желание блевать. Потом меня осеняет — телефон. Я могу позвонить в полицию. Из заднего кармана я достаю телефон. Когда я вытаскиваю его и снимаю блокировку экрана, маленькие антенны в правом углу экрана исчезают, сменяясь значком «нет сигнала». Мое сердце уходит в пятки.
— Здесь нет сигнала. Можешь от него избавиться.
Здесь нет сигнала…
Слезы текут по щекам. В гневе я резко смахиваю их и швыряю свою сумку в сторону, игнорируя самодовольное выражение Стоуна. Я не плакса. В последний раз я прослезилась, когда мне было семь лет. Была зима, и я ждала снаружи детского дома. Я помню, словно это было вчера. Я стояла там, нервно сжимая ремень рюкзачка холодными голыми руками. Мои новые родители должны были забрать меня после обеда, но они не появились. Я ждала, дрожа в розовых резиновых сапогах, что меня придут и заберут куда-нибудь, но они этого не сделали, и я плакала, пока снежинки падали на плечи моей голубой толстовки. Я не знаю, что с ними произошло. Мне никто ничего не объяснил, я же ребенок. Успокоившись после неудержимых дней плача, я пообещала себе, что не буду реветь по тому, чего не могу изменить. Это же происходит и сейчас, я не могу изменить то, что происходит, но слезы не останавливаются, и я чувствую себя ничтожной, как и в тот день.
— Почему? — спрашиваю я, не заботясь, что кажусь отчаянной и напуганной. — Почему я не могу уйти? Я же сказала, что никому не скажу.
— Это не сработает, и, Иисус, ты перестанешь реветь? — он цокает языком, расстроенно облизывая нижнюю губу. — Ты наткнулась на большой секрет, и из него нет легкого выхода. Я не могу насильно заставить тебя остаться, даже не буду пытаться, но если хочешь жить, то ты будешь зализывать свои раны, Котенок, и сдерживать свои чертовы слезы.
Садясь рядом с ним, я рукой вытираю нос, убирая слезы, текущие из ноздрей, не из глаз.
— Если не хочешь этого делать и хочешь уйти прямо сейчас, — он указывает длинным пальцем на лестницу, по которой нес меня сюда, — ты можешь подняться обратно, и пусть Стив узнает, что ты передумала.
Стив? «Лицо со шрамом» зовут Стив? Я не вижу смысла ждать. Все равно, даже если у него есть имя, я и на дюйм не сдвинусь в сторону лестницы, независимо от того, как отчаянно этого хочу.
— Что будет потом? Если я решу уйти?
Стоун пожимает широкими плечами.
— Стив может быть нормальным парнем. Я уверен, что он сделает твою смерть быстрой и безболезненной.
Он отворачивается от меня, уходя прочь от лестницы в темноту. Я тянусь за ним, поймав мягкую ткань толстовки, сжимаю ее между пальцами, прежде чем он сможет ускользнуть.
— Погоди. Мою смерть? Он убьет меня?
Бросив взгляд через плечо, Стоун кивает.
— Теперь ты знаешь об этом месте. И теперь ты не можешь избежать этого и не можешь говорить об этом, — его глаза темнеют, и я отпускаю его толстовку. — У тебя нет выбора. Борись, либо умри. Возможно, в следующий раз ты дважды подумаешь, прежде чем преследовать незнакомца из метро посреди ночи.
Бороться? Я не могу бороться. Я едва могу поднять ящик с медикаментами, не ворча при этом. Со мной никто не будет бороться. Я погублю себя. Не так представляла я себе все это. Честно говоря, я не знаю, чего ожидала. Я была сосредоточена только на деньгах, и мало беспокоилась о своей безопасности.
— Я просто хотела, чтобы ты исправил то, что разбил…
— Да, ну, кажется, сейчас не стоит об этом беспокоиться, не так ли?
Опустив подбородок, я качаю головой. Оно вообще не стоит того.
— И, кстати, ты должна мне десять штук за вход.
Мои брови в замешательстве взлетают вверх. Десять-долбанных-штук!
— За что? Чтобы угробить мою жизнь?
Стоун жестами показывает вокруг себя.
— Это не дешево, попасть в подобное место. Спасение твоей жизни обошлось мне в десять тысяч долларов.
Разочарование распространяется в груди. Я удивляюсь, как оно быстро заменяет панику и страх. Я не хочу этого. Нет другого пути, мне нужно отдать ему десять тысяч долларов за свою ловушку в этом подпольном месте. Давайте не будем говорить, что я должна бороться за выход. Кроме того, я потеряю свою работу и квартиру. Он разрушил мою жизнь.
— Ты ждешь, что я вытащу такие деньги из своей задницы? Я последовала за тобой из метро в час ночи, чтобы обменять планшет, потому что не могу себе это позволить. Всего нужно сто долларов, чтобы отремонтировать треснувший экран, и, если я не могу себе этого позволить, то, как ты думаешь, могу ли я позволить себе десять тысяч долларов?
— Здесь, внизу, у тебя есть возможность выиграть нелегально восемьдесят тысяч.
Нелегально восемьдесят штук? Стоун наклоняется, и земляной пьянящий аромат одеколона не единственный, который я чувствую. Не замечала этого раньше, но теперь это даже сверх-мощно-возбуждающе. Кажется, все эти разговоры о нелегальных деньгах изменили мои приоритеты, вызвав покалывание в бедрах. Мрачно освещенный тоннель, в котором мы стоим, теперь больше не пугает. Вместо этого колесики волнения скользят по позвоночнику. Всего восемьдесят тысяч долларов и я могу утащить свою задницу в Италию, никогда не оглядываясь назад. Я всегда хотела перебраться в Италию, может быть, работать в маленькой деревянной избушке-пиццерии и жить в небольшом каменном домике. Сидя на крыльце, смотреть на огромный виноградник, поедая сыр фета с фаршированными оливками и запивая все это вином. Да, это та жизнь, которую хочу.
— Как? — спрашиваю я, внезапно немного поторопившись и подаваясь вглубь подполья. — Как ты выиграешь восемьдесят тысяч долларов?
Голубые глаза Стоуна вспыхивают, и уголки губ приподнимаются в легкой улыбке.
— Изголодалась по деньгам, Котенок?
Я морщусь, но не собираюсь это отрицать. Если есть шанс, что могу сделать свою жизнь немного легче, то я не собираюсь говорить «нет».
— Я умираю с голоду, и хватит называть меня Котенком. Это не мое имя.
Его небольшая улыбка превращается в волчий оскал, затем он расправляет плечи и исчезает в темном тоннеле. Несколько секунд я жду, что он расскажет мне, как выиграть деньги, но он не делает этого. Вот тогда-то я понимаю, что он не собирается ждать меня, и срываюсь с места. Хватаю свою сумку и прижимаю ближе к груди. Страх появляется мгновенно. Он скручивает живот и грозит переместиться на юг. Я стремительно двигаюсь и слежу за его движениями, держа голову достаточно низко, чтобы не удариться о проходящую сеть труб надо мной. В конце концов, среди запаха плесени и грязи я чувствую запах его одеколона и успокаиваюсь при мысли, что он близко.
— Здесь низкий бетонный косяк. Будь…
Бетонный косяк, о котором он говорил, с глухим стуком встречается с моим лбом. Я низко склоняюсь и тру лоб, стиснув зубы, чтобы облегчить боль.
— Ой, — вскрикиваю я приглушенным шепотом.
— Я сказал тебе, что здесь косяк, — заявляет Стоун, хрипло смеясь. Мудак. — Сильно ударилась?
Я касаюсь кончиками пальцев пульсирующего места на лбу.
— Довольно сильно, но, надеюсь, не настолько, чтобы появилась шишка.
У меня хватает проблем со своей внешностью, помимо этой. Мне не нужно яйцо посреди лба, чтобы заставить чувствовать себя еще хуже. Я неплохо выгляжу, не идеальная, просто… обычная. Я никогда не красила волосы и не накладывала макияж. Светло-карие глаза, короткие ресницы, нос слегка заострен. Если бы у меня было больше, чем восемьдесят тысяч долларов, может быть, я исправила бы себе черты лица или акцентировала некоторые из своих сильных сторон. Но пока я буду довольствоваться Италией.