— Ну?! — зашумели все. — Давай, давай! — Один Паф отвернулся.
— Ты что же молчишь? — невинным голосом спросила До. — Тебе разве не интересно? А я нарочно сходила с подружками за тринадцать километров, чтобы разгадать, почему это пчёлы вокруг аллейн кружат. С ума сходят от радости, что им нектара столько с края света привезли да здесь вырастили, — а, Паф?
— Разузнала, так и… этого… выпаливай, — насупился Паф.
— Я-то разузнала. А ты у себя из пальца взял и высосал. Никакую аллейну никакие помещики ни из какой Австралии не вывозили. Тут она, правда, редковато встречается, а в Средней России — сколько хочешь, прямо на каждом шагу. И называется что дерево — ли-па! Слыхал про такое, кабинетный учёный? Вот тебе её засушенную веточку. Получай для гербария: медоносное дерево-туземец — ли-па. Нот тебе и всё.
— А… — теперь уж по-настоящему заикаясь от неожиданности, начал Паф. — А… по-почему… этого… почему ж её тут аллейной называют?
— А называется она здесь так, — объяснила До, — потому, что в лесу здесь крестьяне липы не примечали: тут только мелколистая, и то редка; а помещики у себя в усадьбах аллеи лип сажали. Вот от незнакомого слова «аллея» и взялось название незнакомого крестьянам дерева:
Черномазая московочка, воспитанница Ми, порхала по всей редакции, садилась на окна, заглядывала во все щёлки на книжных шкафах, прицеплялась коготками за чуть отошедшие под потолком обои и оттуда осматривала всех быстрым глазком. Но стоило Ми тихонько свистнуть по-синичьему: «Ци-ви!» — и протянуть руку ладонью вверх, как московочка сейчас же слетала к ней на пальцы.
Очень всем понравились воспитанники терпеливой Ля: её маленькая желтовато-кофейного цвета лесная ворона кукша, по имени Кук, и барсучонок Бибишка. Ля принесла их вместе, в одном ящике, с двух сторон затянутом проволочной сеткой. Поставила на пол и выпустила Кука. Барсучонок лежал, свернувшись пушистым клубочком, и поднял голову, только когда Ля позвала его нежно: «Бибишка, Бибишечка!»
— Последнее время он сонный какой-то, — говорила Ля. — Ему, верно, время в зимнюю спячку погружаться.
— Ну, Бибишка, ну, милый, — обратилась она опять к нему. — Принеси-ка мне твою мисочку.
Ленивый толстячок нехотя поднялся, взял в зубы стоявшую в ящике мисочку и вышел с ней из клетки.
— Ну, послужи, послужи! — добрым голосом сказала Ля.
Бибишка, уже бросивший свою мисочку на пол, опять взял её и сел на задние лапы, как собачка по команде «служи!»
Пока он держал мисочку, Ля накрошила в неё принесённой с собой булки и кусочки печёной брюквы, взяла мисочку у барсучонка, поставила на пол и свистом подозвала Кука, прыгавшего по шкафу.
Кукша сейчас же слетела на край мисочки, нисколько не опасаясь зверя, уже принявшегося за еду. Склонила голову набок и — тюк носом кусочек булки.
— Кук! — строго сказала Ля. — А что надо сказать?
— Пожалуйста! — вдруг ясно, чуть только пришепётывая, произнесла кукша человеческим голосом. Все так и ахнули.
— Кук ведь тоже из вороньего рода, — объяснила Ля. — Ворон, грач, сорока, сойка, кукша — все они очень способные. И скворец тоже. У нас в Ленинграде на улице Плеханова у одной моей знакомой живут два скворца. Одному девять лет. Он небольшого роста, тёмненький. Зовут Сашей. За свою жизнь он выучил целых сорок два слова. Прямо талант!
Хозяйка говорит, — такие способные редко бывают. Миша — тот молодой, ему всего три года, и он не такой внимательный. А Саша, бывало, так и вопьётся в хозяйку глазами, — так, кажется, и ущипнёт её клювом за губы! Очень прилежный был ученик, не рассеивался, ничего себе под нос такого скворчиного не насвистывал, как это Миша себе позволял. А некоторые слова и сам выучивал. Когда ребята приходили, хозяйка им часто говорила: «Тише! Тише!»
И вдруг скворец из клетки тоже им: «Тише! Тише!» А вот моей кукше очень долго пришлось твердить «Пожалуйста! Пожалуйста!» — пока она выучила.
Ребята много раз заставляли чёрного ворона повторять своё имя, отчество и фамилию, а весёлую кукшу: «Пожалуйста, пожалуйста!» — и просили, чтобы Ре и Ля научили их ещё каким-нибудь словам.
Месяц девятый
Доклад: «Новые звери». — С Дальнего Востока. — Из истории Руси.
— Переселенцы из Северной и Южной Америк. — Для красоты. — Мечты и планы.
В октябре, на очередном собрании Клуба, Ля и Старый Морской Волк сделали доклад на тему: «Наши новые звери».
— В наше время, — начал Вовк, — частенько в конфузное положение попадают старики-старожилы. Недавно произошёл такой случай. Сидел на завалинке, грелся на солнышке дед, местный старожил. У нас в Ленинградской области он поселился ещё в те времена, когда она называлась Санкт-Петербургской губернией; тогда дед ещё промышлял охотой и хорошо знал, какие у нас в области водятся звери.
Вдруг бежит из лесу шумная ватага ребятишек.
— Деда! — кричат. — Глянь, какого мы зверя поймали!
И показывают ему совершенно незнакомого молодого зверька в пёстрой шкурке, с острой усатой мордочкой.
Дед посмотрел и говорит:
— Собачонок это, щенок чей-нибудь. Ступайте узнайте, у кого такой породы собака, у дачников, — отдайте хозяевам.
Ребятишки — клясться, что в лесу нашли, в норе под корнями, что там ещё было таких щенят поболе десятка, да разбежались все. Дикий это.
Дед обиделся даже:
— Что я, зверей не знаю? Значит, беглая собачонка в лесу ощенилась, — только и всего! Раз не лисёнок, не барсучонок, не волчонок, — значит, собачонок. А диких собак у нас отродясь не водилось.
И прав был дед: именно что «отродясь не водилось». А теперь развелось. Водилась дикая собака за десять тысяч километров от наших мест, на другом краю нашей страны — на Дальнем Востоке, в Уссурийском крае. Хорошая дикая собачка — ценный пушной зверёк, похожий на маленького американского медведика — енота. Так и называлась: енотовидная собака или уссурийский енот. В 1929 году наши охотоведы впервые попробовали переселить двадцать собачек с востока на запад. Опыт удался: зверьки прижились на новых местах. Тогда в 1934 году приступили к массовому расселению уссурийского енота, — и сейчас он отлично живёт больше чем в семидесяти областях нашей страны. Селится в светлых лесах, в кустарниках, в высоких травах, в тростниках. Ежегодно каждая пара приносит штук до пятнадцати щенков. На зиму — где сильные морозы — впадает в спячку в норах. И размножился всюду, где на него и разрешена охота.
Зверёк полезный не только своей шкуркой — она идёт на шубы, — но и тем, что поедает много мышей, полёвок и других грызунов. Один за ними грех: где тетеревиное, куропачье, утиное гнездо найдёт, — разорит обязательно! Не любят его охотники…
Но я про деда начал. С ним ещё похуже конфуз вышел.
Вот усвоил дед, что теперь у нас не только уничтожают испокон водившихся зверей, как уничтожили в нашей стране диких быков — тура и зубра, — но и переселяют к нам новых зверей — бац! — прибегают ребятишки с Чёрной речки и рассказывают о звере неслыханном. Поселилась парочка таких зверей на речке в лесу, землянку себе в берегу вырыли, крыша — бугром, твёрдая — не расковыряешь, а выход под воду. Развели там своих зверят, теперь с ними работают всей семьёй. Сами деревья в лесу валят, сами их на брёвнышки перепиливают зубами, сами на себе в речку таскают, сами речку перегораживают — плотину строят! Ну, чисто инженеры! А видом из себя — как толстые собаки, шкура бура, а хвост кожаный, широкий, лопатой! Как плеснут хвостом по воде — за версту слыхать!
Не выдержал тут дед.
— Вы что же, — говорит, — ребята, сказки мне рассказываете? Из ума, думаете, старик выжил? Думаете, — необразованный старик, не знает, что такие звери были у нас при царе Горохе: в те времена, когда князь Владимир Мономах бил туров и вепрей, ловил бобров но рекам? А вы что же, — хотите уверить меня, что бобра переселили, к нам, как эту вашу дальневосточную псину?
Не знал дед, что не до конца все бобры были уничтожены в России, что кое-где до нашего времени сохранилось ещё бобров общим счётом в разных местах меньше тысячи штук. После революции мы дали им размножиться в заповедниках и расселили в пятидесяти областях и краях.
Мною открытая на озере Прорва ондатра — большая северо-американская водяная крыса, — впервые выпущена у нас в 1929 году. Теперь она с невероятной быстротой сама расселилась и размножилась чуть не по всей нашей стране, уже с 1937 года включена в государственный план заготовок пушнины и даёт сорок процентов всех пушных шкурок в общесоюзных масштабах. И мясо её охотники едят да похваливают.
Другой американский житель — нутрия — крупный грызун, образом жизни тоже земноводный, вроде ондатры — попал к нам из Южной Америки и живёт в наших субтропиках. Длинные, жёсткие остевые волосы выщипывают из их шкурок, и нутрия идёт обычно под названием обезьяньих шкурок. Последнее время мы успешно продвигаем нутрию на север — уже до Ярославской, Омской и Курганской областей.
Смешной древесный медведик енот, на которого так похожа ниша уссурийская собачка, благополучно прижился у нас на севере Кавказа и на юге Киргизской области. Если где-нибудь в лесу увидите небольшого серо-бурого чудака-мохнача, который поймает мышь, но есть её не станет, а пойдёт сначала к речке, хорошенько выполощет её в чистой воде, а потом, позавтракав, залезет на дерево и заберётся там в дупло спать, знайте, что это и есть настоящий американский енот или полоскун, как его ещё зовут за то, что он всегда перед обедом полощет мясо в воде.
Совсем уморительный зверёк с крошечными глазками, расплющенным посерёдке хвостом и длинным, очень подвижным хоботком, может встретиться вам в ближайшие годы где-нибудь на тихой речке, на старице. За животики возьмётесь, увидев, как этот носатик поводит своим хоботом из стороны в сторону и уплетает улиток и пиявок. Этот зверёк тоже почти совсем был уничтожен человеком, но мы успели спасти его последних потомков — и вот возрождаем. Зовут его выхухоль. Это большая водяная землеройка. Шкурка её идёт под морского котика.
В Крыму никогда не было белок. А лесов с орехами и шишками там сколько угодно. Вот мы взяли и переселили туда сибирских белок, и они отлично там зажили, кормясь орехами, семенами хвойных деревьев, желудями, дикими ягодами, грибами.
А в Сибири в древности не было зайца-русака. А теперь — пожалуйста! — охоться на него не только в Западной, но даже и в Восточной Сибири: в Красноярской, Кемеровской, Иркутской областях. Там теперь новое жарк
Месяц десятый
Доклад Кита Великанова: Лесные игры и спорт. Дети и детёныши. Бег на скорость. Прыжки в высоту. Прыжки в снег.
Слалом. Прыжки в воду. Воздушные акробаты. Бег под землёй. Прыжки с парашютом. Птичья эстафета. Сонное состязание.
Хорошо известный специалист по лесным былям и небылицам Кит Великанов попросил принять его в Клуб Колумбов. Ему предложили прочесть вступительный доклад на какую сам хочет тему.
Вот его доклад:
— ЛЕСНЫЕ ИГРЫ И СПОРТ —
— Дети и детёныши, — сказал Кит, — на всём свете одинаковы. Они все беззаботны и любят играть. А почему беззаботны? Потому что о них заботятся родители: накормят, напоят, спать уложат; потом гулять из норы выпустят: играйте, сколько хотите, под нашим присмотром, а цыкнем, — пулей в нору: врагов-то полно кругом! Как же тут не играть?
Когда у взрослых людей забот нет и всё кругом спокойно, взрослые ведь тоже играют: в картишки в преферансы там разные или в козла, в домино, в футбол, в городки…
Дети-детёныши у зверей как играют? Подражают взрослым — и так жить учатся. Видят, как взрослые друг друга ловят, друг от друга прячутся, и давай тоже гоняться друг за другом и в прятки играть. Видят, как взрослые дом себе строят, защищают его от врагов, как деток своих нянчат, и дети с них обезьянят. Только у взрослых всё на самом деле, а у ребят — понарошку. Детёныши-то ведь все добрые: не убивают друг друга и не едят. Раз сытые, так и не сердитые. Зачем другого кушать? Вот поиграть с ним — это да! Это весело.
И ещё: в игре все детёныши равны: сейчас ты пятна, и я от тебя убегаю; а поймал, — я пятна, а ты удирай; или я ищу, а ты прячешься, а сейчас я прячусь, ты ищешь. Вот и у взрослых зверей так было бы, чтобы все правилам одним подчинялись. А взрослые — волк так уж волк, а заяц так уж заяц, кошка — она кошка и есть и с мышкой местами не поменяется, не в кошки-мышки играют. А вот на молодёжных площадках в зоопарках, там какой-нибудь собачонок за маленьким медведем гоняется, козлёнок — за волчонком, лисёнок от зайчонка прячется, а потом наоборот. И никто ни с кем не дерётся. Нашли тебя — вылезай; запятнали, — лови, кто б ты ни был — зайчонок или медвежонок.
Один охотник рассказывал, — я слышал.
Купил он весной гончара — гончую собаку. Это которые зайцев и лисиц гоняют. Щеночком купил. И отдал знакомому колхознику в деревне, на воле содержать, пока не подрастёт. Сам выбрался из города навестить своего гончака Догоняя — такое имя ему дал — только в самом конце осени: уже снег выпал. Приехал, ночку переспал у колхозника, а с утра пораньше — в лес с Догоняем. Догоняй уже в крупного пса вырос — чистый волк на вид.