— Слушай, Рувим, оставь эти одесские шуточки, — строго ответил Грибовик. — А теперь здравствуй. У нас здесь здороваются именно так, если ты не забыл. Я, между прочим, гадал: позвонишь ты или нет?
— Выходит, тебе ясна причина?
— Безусловно. Это же все легко просчитывается.
— Светлая голова, черт тебя побери! А я все думал, как начать разговор?…
— И додумался начать с «шолома». Воистину Азия непознаваема! Теперь выкладывай, что тебя обеспокоило в том очерке?
— Меня? Клянусь смоковницей, и маслиной, и горою Синаем…
— Ты опять за свое?
— Не кипятись, мой дорогой редактор. Это не Тора. Это Коран. Если быть точным — сура девяносто пятая.
— Переходи к делу, — сухо проговорил Грибовик.
Цейтлин тяжело вздохнул:
— Воистину новое время губительно для светского разговора. Ладно, слушай. Очерк не обеспокоил, а испугал. И не меня, а демократические круги, которые ведут общество к новым экономическим отношениям.
— Что ты хочешь, хитрый азиат? Чтобы мы отказались от публикации?
— Я ничего не хочу, Арон, — сказал Цейтлин обиженно. — Просто по-дружески стараюсь удержать тебя от опрометчивого шага. Вчера твоего автора нашли мертвым. Он выпал из окна гостиницы, с пятого этажа.
— Это могло быть и убийством, а?
— Вполне, — согласился Цейтлин безо всякого сопротивления. — Тем более что находился известный тебе Глейзер в состоянии наркотического кайфа, а в его чемоданчике обнаружены шприцы и некий белый порошок. Версию «разборки» с соучастниками наши прорабатывают. Но это строго между нами.
— А что, если я пошлю к вам своих ребят? Знающих толк в таких делах? По двое или по трое из окон не выпадают, верно?
— Присылай, — сказал Цейтлин радушно. Угроза Грибовика на него не подействовала. — Однако если твои ребята все же соберутся, предварительно звякни. Я закажу гостиницу. Сейчас по этой линии напряженка.
— Что еще? — Деловым тоном Грибовик старался подчеркнуть, что эта тема исчерпана. — Только не темни.
— Еще? Совсем пустяк. У нас есть одна благотворительная организация. Общество «Бедам»…
— Что означает «бадам»? Похоже на бедлам.
— Однако у тебя шуточки. Бадам переводится как миндаль. Так сказать, символ красоты весны и щедрости осени.
— Так что хочет общество?
— Выделить редакции «Наизнанку» сто тысяч рублей.
— Слушай, Рувим, что же ты не начал разговор именно с этого?
В голосе сурового редактора прозвучала искренняя радость.
— Ты мог бы подумать, что я таким образом пытаюсь на тебя надавить, — Цейтлин засмеялся.
— При наших-то отношениях? — воскликнул Грибовик обиженно.
— Именно. Я не хочу, чтобы их портила хоть копеечная корысть.
— Клянусь… Как это ты говорил? Клянусь смоковницей и маслиной, а заодно и горой Синаем, у меня даже не возникло мысли о чем-нибудь подобном, Рувим!
— Так ты позвонишь, когда заказывать гостиницу твоей бригаде?
— Ты это о чем? — спросил Грибовик с хорошо разыгранным недоумением. — Какая бригада? Если надумаешь, приезжай лучше сам в первопрестольную. Всегда буду рад…
— Спасибо, Арон. У нас говорят: забота о ближнем снимает с его души камень неуверенности. Тоже рад был услышать твой голос. Пока!
Цейтлин с довольной улыбкой человека, свалившего с плеч тяжелую ношу, положил трубку, взял стакан и маленькими глотками выпил его до дна. Потом нажал на клавишу переговорного устройства.
— Ильяс, ты? Сегодня ужинаем в «Бахоре». Звякни девочкам. Да, Маришке и Гульнаре. Конечно, подошли за ними машину. Хоп? Вот и отлично.
Он снова откинулся на спинку кресла и лениво потянулся за сигаретами.
11
— Дела наши неважные, — сказала Тамара Михайловна. — Я сегодня выяснила обстановку у шоферов. Даже машины «скорой помощи» останавливают. Прорваться тебе на Акжар по шоссе нет никакой возможности.
— Хорошо, а где режим послабее? Не говорили?
— Федор Иванович…
— Кто это? — перебил он ревниво.
Она понимающе улыбнулась:
— Водитель второй «скорой». По его наблюдениям, совсем не проверяют машины, которые идут нa Уйдарвазу. А те, что едут оттуда, осматривают.
— Логично, — сказал Таштемир. — Уйдарваза — тупик. От нее путь только в горы. Капитану Иргашеву там делать нечего.
— Что же он решил?
— Пробираться в Уйдарвазу! Оттуда пешком до Каптаркалы.
— Но это означает… возвращение в Бешарык!
— Так надо.
— Хорошо. Как только Федор Иванович поедет за город, он тебя прихватит до Уйдарвазы.
— И тебе не жаль меня отпускать?
Тамара Михайловна грустно улыбнулась.
— Мне тоже не хочется уходить, — сказал он, отвернувшись к окну.
— И не уходи.
— Не могу, Тамара, не имею права. Я сейчас обычный солдат. А солдату никогда не хочется уходить. Я ни в один рейд в Афгане не шел с желанием и без плохих предчувствий.
— Ты был в Афгане?
— Пришлось…
— И всегда возвращался?
— Как видишь.
— Вопреки предчувствиям?
— Милая моя Тома, предчувствие — это наша реакция на явления, которые мы сами себя убедили считать опасными. Нет человека, который не испытывал бы тревоги перед боем. Поэтому, стоит случиться несчастью, мы говорим: он предчувствовал. А тысячи других, для которых все обошлось благополучно, о своих предчувствиях забывают.
— Думаешь, убедил? Нисколько!
Он порывисто обнял ее, поцеловал в обе щеки и в кончик носа.
— Может, я не тебя убеждаю, а себя?
— Получается?
— Конечно. У нас есть поговорка: если бедному не поможет случай, кто еще поможет ему?
— Я слыхала и другое: провидение закладывает ватой беспечности уши самонадеянных.
— К беспечным я как раз не отношусь, моя милая. Я напряжен, как струна. И постоянно помню — нельзя ни на миг закрывать глаза. Когда лев спит, на промысел выходят шакалы…
12
"Срочно. Секретно. Бешарык. Меч. Султанбаеву.
Сегодня в чайхане «Ак нон кара чай» в Уйдарвазе был замечен человек, по описанию похожий на объявленного в розыск Иргашева. Из-за отвлечения милиционера Юсупова на патрулирование в Ташхону никто из местных жителей не рискнул потребовать у неизвестного документы. Тем не менее, в районный отдел внутренних дел поступили телефонные сообщения от граждан Еркулова, Ташматова и Урываева. Выяснено, что из Уйдарвазы подозреваемый пешком вышел в сторону гор. Предполагается, что он намерен перейти границу с соседней республикой в направлении города Каратас.
Начальник РОВД майор Буриханов".
Резолюция на телеграмме, написанная шариковой ручкой, гласила:
"Тов. Рузибаев!
Если сообщение Буриханова верное, то уход преступника к соседям поставит нас всех в неприятное положение. Необходимо пресечь эту черную попытку самым решительным образом. Прошу также изъять из дела РОВД оригинал телеграммы Буриханова. Имейте в виду, что дело крайне срочное. Оно находится под самым строгим контролем, и обо всех наших действиях мы вынуждены информировать министра. Советую привлечь к операции самых решительных сотрудников. Немедленно сообщите о всех затруднениях.
Султанбаев".
13
От Уйдарвазы до перевала Кокташ Таштемиру предстояло прошагать шестьдесят пять километров.
При самом веселом шаге это два дня пути и одна ночевка в горах. Однако поход мог затянуться, поскольку предстояло сделать изрядный крюк, чтобы обозначить свое намерение уйти через перевал Узун-дабай в соседнюю республику — в Каратас.
Преследователей Таштемир заметил к вечеру первого дня пути. Шагая по берегу быстрой речки Замаруд, он поднялся на гряду отрогов хребта Ардактуу и сверху увидел пылящую по разбитому проселку автомашину. Пытаться уйти не имело смысла. Если в погоню посланы люди опытные, то целесообразнее не бежать, а встретить их лицом к лицу на заранее выбранной позиции. Этому его научил Афганистан.
Уже час спустя, когда погоня, оставив колеса, двинулась в горы на своих двоих, Таштемир понял, что это не профессионалы-охотники, привыкшие промышлять в горах, а, скорее всего, отчаянные прихожане ликеро-водочного пророка Рахимбаева. Кроме десяти тысяч им, видимо, пообещали что-то более существенное, что и заставило подонков выйти на грязный промысел. Одного из группы Таштемир опознал сразу. Это был все тот же Касум Пчак. Этого поганца уже не могла исправить ни тюрьма, ни ссылка.
И стычка в парке, где он едва унес ноги, ничему его не научила. Трех остальных Таштемир не знал, но про себя наградил их кличками — Длинный, Плечистый и Худышка.
Попав в горы, эта шайка явно растерялась. В городе, где каждый из них хорошо знал хитросплетения улиц, проулков, лазеек между заборами, они могли не только выследить, но и загнать в угол любого, чтобы затем ободрать его как липку, избить, порезать, а то и убить. Здесь же, среди скал и ущелий, требовались иные навыки.
Таштемир, решив разглядеть противников, подпустил их поближе, поднялся по узкой расселине на хребтину невысокого кряжа и оказался прямо над ними. Добравшись до места, откуда ущелье просматривалось далеко вперед, и не увидев жертву, которая лишь недавно маячила впереди, четверка растерялась.
Каждый по очереди стал высказывать предположение, куда подевался Иргашев и как им поступать дальше.
Разговаривали так громко, что Таштемир без труда слышал каждое слово бандитов.
— Он поднялся по скалам наверх, — высказал здравое предположение Касум Пчак и вскинул голову. — Другого пути у него не было.
— Э-э, — скептически протянул Длинный и тоже посмотрел вверх. — У него что, парашют с собой? Он на нем уже раз от Лысого смылся.
— Ну ты даешь, Ахмак! — фыркнул Плечистый. — С парашютом прыгают сверху вниз. Чтобы подняться на скалы, нужны крылья, Дурень!
Все заржали над Длинным.
Теперь, присмотревшись, Таштемир узнал Длинного. Это был Керим Ахмак, прозванный в воровской среде Дурнем за свою тупость. После самых удачливых краж он уже на другой день оказывался в милиции, попадаясь на несусветной глупости. Так, очистив кассу коврового предприятия от ста тысяч, Ахмак в тот же день закутил в ресторане «Нар», где швырял направо и налево сотенные купюры, номера которых были известны милиции. Только вот почему Ахмак оказался здесь? Ведь он уже две недели как сидел в следственном изоляторе, на этот раз попавшись на угоне овец с мясокомбината. Ответ мог быть один — блата по приказу Ургимчака работала на Рузибаева.
— Я в этих местах бывал, — сказал Ахмат, не обращая внимания на насмешки. — Недалеко ручей течет, возле него чабаны всегда кошары ставят.
— Ты что болтаешь? — окрысился Касум Пчак. — Какие кошары? Нам этот мент нужен!
— А если его не найдем? — возразил Ахмак упрямо. — Так и будем прыгать по камням, как голодные волки? А возле кошары можно барашка взять…
Ахмака неожиданно поддержал Плечистый:
— Кончай, Касум! Мне эти митинги надоели. Кто корову доит — пьет молоко, кто болтает — горшки облизывает. Мне лично уже жрать хочется.
— А дело?
— Выйдет — сделаем мента. Не выйдет — пусть его сам Султан Юсуф вынюхивает. А это он не видел? — Плечистый сделал неприличный жест. — Горбатиться на него…
— Так куда теперь? — спросил Пчак неуверенно.
— Вон, — сказал Ахмак и показал левой рукой направление, — видишь камни? Там ручей.
Все двинулись за Ахмаком. Таштемир проводил их взглядом и пошел в противоположном направлении.
Вскоре он вышел к месту, которое называли Ташкудуком — Каменным колодцем. Воду здесь рождала скала.
Таштемир подошел поближе и стал с интересом разглядывать исток ручья, который явно относился к разряду чудес. Уносясь высоко вверх, перед ним стояла отвесная стена с корявой, иссеченной трещинами поверхностью. На высоте без малого в два метра от подошвы из груди мертвого камня била, искрясь, упругая прозрачная струя воды. Там, куда она падала много веков, камень уступил силе потока, и тот выдолбил глубокую выбоину.
Таштемир протянул ладони, подставил их под струю и почти сразу отдернул. Вода была такой холодной, что заломило суставы. Тогда он сел на гладкий валун, явно принесенный к источнику чьими-то добрыми руками, достал ил котомки, сшитой Тамарой и притороченной к поясу, лепешку, разломил ее и стал есть, предварительно макая куски в воду. Великолепный дух пшеничного хлеба и вкус студеной воды напомнили ему далекое несытое детство, когда для их большой семьи хлеб и вода часто были единственной пищей долгие-долгие дни.
Покончив с лепешкой, Таштемир напился, черпая воду пригоршнями. Потом встал, поправил пистолет, слегка бугривший куртку, и двинулся на восток. По его расчетам, какое-то время спустя он перевалит первую линию кряжа Атмуюн и далеко оторвется от бандитов, если они все же обнаружат его следы. Таштемир совершенно не боялся схватки с ними. Это было чувство солдата, прошедшего боевую школу, чувство неизмеримого превосходства над шайкой блаты, только и умевшей что нападать из-за угла. В то же время ему совсем не доставляло удовольствия стрелять в людей, к которым он не имел никаких личных счетов, и убивать их бы пришлось лишь потому, что они сами взяли на себя обязанность прикончить его.
Трудно сказать, что произошло, — то ли Таштемир забыл плетение троп, то ли за время, которое он не был в этих местах, изменился облик гор, но он вышел не к перевалу Атмуюна, а оказался на каменном плато, где почти вплотную столкнулся с шайкой.
И сразу с ее стороны прогремели три выстрела. Таштемир едва успел укрыться за огромный обломок скалы.
Ближе других к нему оказался Касум Пчак, и пуля, выпущенная им, пролетела совсем рядом. Спустив предохранитель, Таштемир подвел мушку к груди бандита. Пистолет устойчиво покоился на левой ладони, прижатой к камню. Промазать из такой удобной позиции Таштемир не мог. Ему оставалось только нажать на спуск. Но выстрела не последовало. За десять лет службы в милиции Таштемир ни разу даже не прицелился в человека. До этих роковых событий он не вынимал оружия из кобуры даже тогда, когда по обстановке это следовало бы делать.
Однажды брали Карабалту, озверевшего от анаши бандита. Тот стрелял из обреза в дверь, из-за которой подполковник Алимжан Тураев обращался к нему с призывами сложить оружие и сдаться. И тогда Таштемир, высадив плечом фанерную перегородку, из соседней комнаты бросился на Карабалту. «Ты бы мог стрелять», — сказал тогда Тураев с укоризной. «Что вы сказали?» — спросил Таштемир и беспомощно улыбнулся. В тот миг он почти ничего не слышал: последний выстрел Карабалта сделал у самого его уха.
То обстоятельство, что на выстрелы не последовало ответа, вдохновило шайку. Касум, ощутив себя полководцем, громко орал, отдавая команды. Сама возможность открыто вести охоту на милиционера доставляла ему садистское удовольствие.
— Ахмак, заходи слева! Обойди гада, шлепни его в спину! Вы, остальные, закручивай вправо! Чтобы никуда не смылся, мент деланый!
В тот момент, когда Таштемир выглянул из-за укрытия, Касум снова выстрелил. Пуля ударила в скалу, и колючие крошки впились в лицо. Таштемир провел ладонью по щеке и увидел на пальцах кровь. Все сомнения, с которыми еще минуту назад боролся Таштемир, мигом уступили место решимости вести бой.